Это только в твоей странной головке живет мысль о моей неотразимости.
– Не скромничай.
– Не буду. Просто на комплимент напрашиваюсь, недогадливая ты моя. Кстати, с утра пораньше Димка звонил. В большом беспокойстве. Причину объяснять отказался, но вскользь намекнул: дома ты не ночуешь, а на звонки не отвечаешь. Это правда или у него глюки на почве неумеренного употребления алкоголя?
– Глюки.
– У меня, наверное, тоже. Выглядишь ты… как бы это помягче… слегка пришибленной.
– Чего вы ко мне привязались? – не выдержала я.
– Ты кого еще имеешь в виду?
– Всех, – буркнула я и к окну отвернулась, а потом сказала: – Вчера вечером мы со Стасом встретились.
– И что?
Вопрос повис в воздухе, потому что ответить на него было не так просто. Берсеньев и не торопил, ехал себе спокойно, глядя на дорогу, время от времени на меня посматривал, и тогда на губах его появлялось что‑то вроде ухмылки.
– И какие же возникли трудности? – все‑таки спросил он.
– Трудности – мы сами, – невесело усмехнулась я и продолжила, сама себе удивляясь: – Я всегда думала о том, как плохо мне. И никогда о том, а каково ему… и… что, если я сделаю еще больнее?
– Он справится, милая, – хохотнул Берсеньев. – А если сама дрейфишь, то так и скажи.
– Чего мне дрейфить‑то? – обиделась я.
– Как же… сестрица завопит «караул!», предки, поди, от счастья не запляшут.
– Это да… – и опять отвернулась к окну. – Я‑то переживу, а вот Стас…
– Уверен, он думает так же, – вновь усмехнулся Берсеньев. – Тебе предстоит нелегкий выбор, и это делает тебя несчастной. А если вдуматься, проблема‑то выеденного яйца не стоит. Родишь ребенка, матушка твоя на радостях тут же прибежит, а следом и остальные подтянутся. Единственное большое неудобство – это Димка. Он в тебя втюрился по самые уши, Стаса и без того на дух не выносит, и у него есть на это причина. Есть?
– Есть.
– Вот. Парень он у нас вполне мирный, но запросто может перемениться, и вместо симпатяги йорика мы получим добермана.
– Мы? – нахмурилась я.
– Я сказал «мы»? – притворно удивился Берсеньев. – Оговорился, наверное. Конечно, я постараюсь, чтобы в буйство он не впадал, но в большом на тебя гневе он и меня запросто пошлет к лешему. Так что ухо следует держать востро, чтоб наш дорогой друг не выкинул какую‑нибудь пакость. Беда с этими друзьями, оттого я счастливо и обходился без них.
– Только окончательно настроение испортил, – разозлилась я.
На счастье, нам пришлось прерваться: впереди возник поворот, а вслед за ним и место, где происходила ссора Турова и Софьи. Берсеньев пристроил машину на обочине, вышел и начал оглядываться. Я, скорее из вредности, осталась в «Мерседесе», правда, дверь распахнула пошире, желая насладиться свежим воздухом.
Постояв минут пять и повертев головой, Берсеньев вдруг направился к кустам, а потом и вовсе уселся на земле и теперь, положив руки на колени, щурился на солнце, точно кот.
Мне стало завидно, и я запрыгала к нему, стараясь преодолеть канаву, отделяющую дорогу от кустов, при этом не запачкав сапоги. Земля в этом месте успела подсохнуть, и к Берсеньеву я добралась без ущерба для обуви.
– Солнечные ванны принимаешь или медитируешь? – не решившись сесть рядом, спросила я.
– Озарения жду, – ответил он, ухмыляясь и глядя на меня одним глазом, второй прищурив. Наверное, поэтому было в его облике что‑то мальчишеское, и я улыбнулась в ответ. – Значит, так, – заговорил он серьезно. – Предположим, что злодей следует за парочкой, держась на расстоянии, чтобы внимания не привлекать. Они останавливаются, и он тоже, на развилке, свернув направо, прячется за кустами. Он их видит, они его нет. Туров уезжает, и вот тогда замечает машину, однако ни на марку, ни на номер внимания не обратил. Софья в досаде и одиночестве остается на дороге, и тут появляется злодей. Возможно, они знакомы, а возможно, и нет. В любом случае она рада появлению машины: есть на чем отсюда выбраться. Далее… – Берсеньев глубоко вздохнул, глядя на небо, ярко‑голубое, как его глаза за стеклами очков, и продолжил: – Мы знаем: Туров через некоторое время одумался и вернулся, но Софью здесь не застал и, по его словам, машин по дороге не встретил. Похоже на правду. Сколько мы тут? И ни одна тачка еще не проехала… Мы также знаем, что некто звонил из автомата, который находится в деревне, и сообщил о ссоре. Логично предположить, звонил наш злодей, к тому моменту успев разделаться с Софьей. Туров его не встретил, потому что он отправился по дороге в деревню, то есть свернул. Думаю, он убил ее либо в машине, через несколько минут после того, как она в нее села, либо прямо на дороге и, по идее, должен был спрятать труп в этих кустах. Больше негде. С двух сторон поля, местность неплохо просматривается, к тому же машины нет‑нет да и проезжают, – кивнул он на древний «Москвич», малой скоростью проследовавший в сторону города. – Да и Туров мог вернуться. Кусты тщательно осмотрели, но труп не нашли.
– А если он труп закопал? – нахмурилась я.
– В поле? Вряд ли у него было время на это. Опять же земля сырая, следы непременно бы остались. Допустим, он с трупом в машине едет по дороге в деревню, там дорога обрывается, но, вполне возможно, есть место, где легко спрятать тело. На обратном пути видит телефон‑автомат и решает позвонить в полицию, чтобы сообщить о ссоре.
– Если он хотел все свалить на Турова, зачем прятать труп?
– Затем, что он не знает, как все обернется. Сейчас руки у него развязаны. Пока нет трупа, он может ни о чем не беспокоиться. А вот неприятности Турову обеспечить все‑таки смог, и всевозможные подозрения, само собой, падают на твоего подзащитного. Поехали, труп где‑то ближе к деревне.
Берсеньев неохотно поднялся, отряхнул брюки от прошлогодней травы и направился к машине. Я за ним. Вскоре мы свернули на проселочную дорогу, а я начала вредничать.
– Почему ближе к деревне, а не здесь?
– Где «здесь»? – передразнил он. – В поле? В кустах? С дороги не съедешь.