Обычно они на ночь оставались, а тут решили уехать. Я хотела вернуться к Аркадию, да с матерью на улице столкнулась, пришлось сначала домой идти. Я только где‑то через час освободилась. Дверь в дом была открыта, Аркадий ее вообще редко запирал. Я вошла и сначала решила, что никого нет. И только потом услышала… Аркадий был с этой Венерой… на тахте, в гостиной. Не знаю, как я в обморок не упала. Он меня просто убил, понимаете? Он все предал. Это теперь я знаю, любовь у мужиков бывает странная. Любить могут одну, а спать с десятком, а тогда… У меня не было сил с места сдвинуться. Не знаю, как они меня не заметили. Венера эта хихикала, а Аркадий говорит: «Пора твоего Смолина выручать». Оказывается, тот застрял в лесу, дорогу там совсем размыло, всю неделю дожди лили. Венера отправилась за помощью к Аркадию, а Смолин возле машины остался, сам пытался выбраться. К Смолину она не торопилась, сказала: «Он драгоценную папочкину машину не оставит, значит, время есть» – и опять к Аркадию полезла. Он тоже смеялся. А я побрела домой… Он меня предал, и я его ненавидела. Он же говорил, что настоящая я, а сам с Венерой. И книга тоже оказалась выдумкой, потому что ту девушку он не любил. Тот, кто любит, не изменит. Разве не так?
– Так, так, – с готовностью покивал Берсеньев. – И что было дальше?
– Ничего. Я его видеть не хотела. И жить тоже. Рукопись, что у меня была, вместе с машинкой снесла на чердак. И поклялась больше никого не любить. Наверное, зря. Судьбу себе накаркала. А потом мать сказала – из милиции были, Аркадия твоего искали. Преступник он, ограбил кого‑то. Теперь и тебя, дуру, затаскают, чтоб не шлялась, куда ни попадя. Но меня никто не таскал. Полгода я жила как в тумане, а потом… потом стало еще хуже…
– А когда вы застукали Аркадия с Венерой? – весело поинтересовался Берсеньев, вызвав в моей душе гневный ропот. – Число помните?
– Семнадцатое сентября, – ответила Надя. – Вечером. Часов девять было, наши деревенские уже по домам сидели…
– Ограбление квартиры Венеры произошло восемнадцатого, – кивнул он, обращаясь ко мне, и вновь повернулся к Надежде. – Значит, у вас остался экземпляр рукописи?
– Остался. Я же сказала, что роман набело перепечатывала.
– И вы ни разу не задались вопросом, куда вдруг исчез Чадов?
– Вы что, не поняли? Я жила как под наркозом. Ну а потом, когда понемногу начала в себя приходить… может, он в самом деле кого‑то ограбил? Он ведь врал мне, мог врать всем. Разве нет? Жизнь просто лишилась смысла из‑за его предательства. Все остальное уже неважно.
– Но Смолину вы все‑таки решили написать? – напомнил Берсеньев о конверте.
– Решила, – кивнула Надежда. – Само собой, я знала, что он теперь великий писатель. Но книг его не читала. Даже в руки их брать не хотела. И статей про него не читала, а когда его по телевизору показывали, переключала программу. Пока года два назад к нам девчонку на практику не прислали. Она как раз «Прощальную песню» читала и все восторгалась.
Меня прочитать уговаривала и начала рассказывать.
– И вы поняли, что это роман Чадова?
– А чего понимать? Один в один. Только у Аркадия он назывался «Жаркое лето». Я книжку у нее взяла и с рукописью сравнила. Долго думала, как поступить, а потом письмо отправила. Одно слово «ВОР», чтоб знал и боялся. Чтоб жизнь была не мила.
– Со страницей из рукописи?
– Конечно. Потом Сонька здесь появилась, его дочь. Принялась вынюхивать. Ясно стало, что он ее послал. Я ей про рукопись ни слова, а вот про то, что Аркадий тоже роман писал, рассказала. Слышала, мол, когда мимо проходила, как он ее отцу отрывки читал, как они о литературе спорили. Любопытно было, вот и стояла, уши развесив. Она головастенькая такая, задумалась. И у парня своего все выпытывала, я по старой памяти в кустах засела и слышала, как они на веранде болтают. Только Туров сам ничего не знал. Никто, кроме меня, ничего не знал. Пусть Смолин хорохорится сколько хочет, а я в один момент могу его сковырнуть.
– Не боитесь? – усмехнулся Берсеньев.
– Пусть он боится, мне‑то что?
– О судьбе гражданской жены и ребенка Чадова вы, надеюсь, знаете? – продолжил Сергей Львович. Надежда нахмурилась.
– При чем здесь они? – и, помедлив: – Вы что же, думаете?.. По‑вашему, Смолин их убил? Но зачем?
– Вы с ней были близки?
– Я? Нет. Даже не знакомилась. Она здесь впервые появилась через несколько лет. Должно быть, ее родители не возражали, чтоб она добром Аркадия пользовалась. И его родня тоже. Ребенка они признали, хоть он и не законный. Когда я на улице ее встречала, здоровалась. А так… Мне ни она, ни сын ее не были интересны. После их гибели все говорили, что грабители в дом влезли. Разве нет? В любом случае Смолин от моей смерти только проиграет, – задиристо продолжила она. – Здесь у меня всего несколько страниц, а рукопись в ячейке банка. И письмо с объяснениями.
Почему‑то я решила: про ячейку она только что придумала, но возражать не стала. Не стал и Берсеньев.
– Вы у Смолина деньги требовали? – спросил он.
– Нет. Мне деньги не нужны.
– А что нужно?
– Что? – усмехнулась она. – Жизнь другую. Где люди не врут, где любовь настоящая, где мужчины – рыцари и не кувыркаются в постелях с кем попало. Сможет Смолин меня туда отправить? Нет. Вот пусть здесь со мной и мучается.
– Последний вопрос. Вы знали или слышали от Чадова о человеке по имени Евгений Дуров?
– Нет. Он мне вообще ни о ком не рассказывал. Я даже имя его девушки узнала лишь потому, что сама ей письма отправляла. Кроме Смолина и Венеры, сюда никто не приезжал, и никакого Дурова он точно не упоминал.
Ответ Надежды не удивил. О том, что у Чадова был друг с такой фамилией, нам рассказала Венера, а рассказ ее, как теперь выяснилось, оказался далек от истины.
– Труп, что нашли здесь на днях, – это Аркадий Чадов, – вдруг заявил Берсеньев. Надежда замерла на мгновение, а потом как‑то странно сложилась, точно ее ударили под дых, и упала лицом на руль.