– А я и вовсе ничего, – покаялась я и нарвалась на укоризненную физиономию.
– Как можно жить в городе и ничегошеньки не знать из того, что здесь происходит? Это ж наш хлебушек с икоркой.
– Корысть до добра не доводит. Кстати, это один из семи смертных грехов.
– Серьезно? Жуть. Но если остальные не нарушать, может, и прорвемся. Значит, так. Ты на хозяйстве, а я побежала. Попытаюсь еще сегодня встретиться с клиентом.
– Агатка, – позвала я и за ухом почесала, демонстрируя сомнение. – Ты там насчет Елисея все‑таки выспроси, вдруг на тот свет его спровадил вовсе не грабитель?
Подумав немного, она пожала плечами:
– Может, и не грабитель. Но к этому делу его убийство точно никакого отношения не имеет. Да и с какой стати адвоката убивать? Чтоб Денис Туров без защитника остался? Так другого дадут.
– Дадут. Но вряд ли ожидали, что тебя.
– Что ты хочешь сказать? – удивилась она.
– Я хочу сказать: не каждый день у нас такие визитеры. Сколько я здесь работаю? А подобного не припомню.
– Да ладно… – отмахнулась Агатка и вскоре покинула нашу контору.
Само собой, появление Тарасова живо обсуждали в коллективе, девчонки принялись вспоминать о недавнем убийстве. Правда, навспоминали немного. Убитая – дочь известного писателя Геннадия Смолина, он родился в нашем городе, и хотя уже много лет назад обосновался в Москве, но продолжал здесь часто бывать, жил подолгу. В самом центре у него была квартира, в так называемом доме творческих работников. Он ее продал и приобрел дом в поселке Бережки, в нескольких километрах от города. Место дачное и на редкость красивое. Девятнадцатилетняя дочь Смолина тут жила практически постоянно (намекали на проблемы с матерью – второй женой писателя, которая проживала в Москве). Однако ничего конкретного по поводу этих самых проблем припомнить не смогли и перешли к следующему пункту обсуждения. Смолин женат в третий раз, но смог удивить: супруга оказалась не моложе мужа лет на двадцать, а на два года старше. Говорят, они дружили еще в детском саду, потом жизнь развела в разные стороны и вдруг вновь соединила. Первая жена писателя живет здесь, так же как и внебрачный сын. Смолин‑младший работает на местном телевидении самым главным начальником одного из каналов.
– А об этом Турове что известно? – задала я вопрос.
Девчонки дружно пожали плечами:
– Говорили, что он вел себя по‑свински, избивал ее…
– Кто говорил?
– Кто‑кто… дед Пыхто. По телевизору говорили… Ты телевизор когда‑нибудь смотришь?
– В субботу смотрела. Но про Турова там ничего не было.
– Девчонку убили почти месяц назад, а ее бойфренда арестовали через несколько дней…
– И что, он сознался?
– Понятия не имею, – ответила Вера за всех.
– Ладно, сестрица вернется – все узнаем.
– А где она?
– Навещает падших в узилище.
– Значит, защищать этого упыря будет Агата? – вздохнула Вера.
– Кто, если не мы? – выпятив грудь, торжественно произнесла я.
– Ладно, сестрица вернется – все узнаем.
– А где она?
– Навещает падших в узилище.
– Значит, защищать этого упыря будет Агата? – вздохнула Вера.
– Кто, если не мы? – выпятив грудь, торжественно произнесла я.
– Хорош кривляться. Если хочешь знать, я бы таких, как этот Туров…
– Если хочешь знать, я бы тоже, – перебила я. – Но тут решают другие.
«Другие» явились только в половине восьмого вечера, когда из всего нашего сплоченного коллектива на рабочем месте оставалась лишь я. Сидела за столом, подперев щеку рукой, и ждала Агатку. Рабочий день кончился, следовательно, работать – грех, тем более что за сверхурочные не платят. А уйти не позволяло любопытство.
Наконец входная дверь хлопнула, и вошла Агата, на ходу разматывая длинный шарф, который каким‑то совершенно особым способом завязывала вокруг шеи. Выглядела сестрица усталой. Лицо бледное, круги под глазами темные, не удивлюсь, если она поесть за весь день не удосужилась. Впрочем, я тоже.
– Сидишь? – спросила она с той особой интонацией, за которой обычно следовал нагоняй.
Чувствуя себя совершенно безвинной, я нахмурилась, неодобрительно глядя на Агатку, чтоб особенно не увлекалась. Она достала из сумки толстенную папку и бухнула передо мной на стол.
– Изучай.
– Прямо сейчас? – вздохнула я.
– А что мешает?
Папка была посвящена Турову Денису Яковлевичу, о чем свидетельствовала надпись на обложке.
– Ты с ним встречалась? – задала я вопрос, открыв папку без всякой охоты.
– Имела удовольствие.
– И как?
– Взгляни на фотографии.
Я, конечно, взглянула. С фотографии на меня смотрел парень лет двадцати пяти, бритый наголо, вместо волос череп украшала татуировка кобры, голова которой зависала над правой бровью.
– Симпатяга, – констатировала я, вглядываясь в физиономию с боксерским носом и глубоко посаженными глазами. Смотрел парень исподлобья, и как‑то чувствовалось: окружающий мир симпатий у него не вызывал. Он у меня тоже.
– В жизни Туров еще прекрасней, – заверила Агатка, подтянула стул и устроилась на нем верхом.
Теперь мы сидели рядом, соприкасаясь локтями.
– Что говорит?
– То же, что и все. Невиновен.
– Понятно.
– Елисей был уверен: девчонку он убил. Склонял его покаяться. Но этот ни в какую. Наш покойный друг собирался его слить. Навещал регулярно, но палец о палец не ударил, чтобы все перепроверить.
– А надо? – спросила я, приглядываясь к сестре.
– Честно? Не знаю. На редкость противный парниша. Хамить горазд, а руки дрожат. Боится, но вида не показывает. В общем… я подумала, то, что он мне не нравится, еще не повод на него всех собак вешать. Не повод?
– Ну… – проборомотала я, пытаясь угадать, куда она клонит.
– Гну. Короче, займись этим. Время есть…
– Я?
– А кто? За мной общее руководство. И не перечь сестре, а то хвост вылезет.
– Какой еще хвост?
– Свиной.