Никто в издательстве не слышал о Роже Флиссаке. В жизни они не издавали Роже Флиссака. И «Двойной прыжок через бездну» и «Милая налетчица» выходили исключительно под этими заглавиями, под именами господ Летерье и Ампелена. Которые есть никакие не псевдонимы, а конкретные люди. Летерье, правда, издавал однажды книжку под псевдонимом, но – одну-единственную, да и псевдоним был – Жорж Солитюд… Вполне деловой и конкретный разговор получился, даже жалко было загонять косяка такому открытому и готовому к сотрудничеству мужику… Так-то, Рыжая. С тебя – безумная ночь, учти…
Глава пятая
Мне придется отползать…
– В чем дело? – спросила Даша тихонько, пока секретарша генерала ходила в кабинет.
– Да понятия не имею, – также тихо ответил Воловиков. – Велел взять тебя и срочно предстать. Кажется, суров. Ты там ничего такого… а?
– Да ничего, – сказала Даша.
Секретарши всегда все знают – и Даше стало неуютно, когда Парамонова, прежде чем кивнуть на обитую кожей дверь, окинула обоих кисло-загадочным взглядом, поджала губы, вроде бы даже хотела фыркнуть, но передумала и, демонстративно отводя глаза, прошествовала к своему столу – невероятно правильная и морально непорочная дама пятидесяти лет, святее Папы Римского. Главный фонтан сплетен, циркулирующих среди женской части управления. Попахивало керосинчиком…
Генерал Дронов на вид был вовсе не суров. Он выбрался из-за стола, грузноватый, с уверенным и сильным лицом, сделал несколько шагов навстречу, раскинув руки:
– Какие люди! Гости дорогие! Прошу! Располагайтесь на стульчиках, придвигайте пепельничку и невозбранно травите никотином атмосферочку! Дашенька, у тебя сегодня чудесный цвет лица, а это платье невероятно тебе идет. Не из Парижа привезла? Нет? Смотри, как у нас наловчились шить… Ну что же вы стоите, борзые мои ищеечки? Мы не армия, навытяжку необязательно, генерал приглашает вести себя непринужденненько…
Они уселись так осторожно, словно стулья были хрустальные, замерли, не решаясь переглянуться. «Совсем скверно», – подумала Даша, прекрасно врубившись, что Дронов (неформальная кличка – Дрын) с ними играет, не особенно и маскируясь, и мина вот-вот рванет.
Дронов тоже уселся во главе стола, постучал пальцами по газете. Под газетой что-то лежало, плосковатое, чересчур толстое для конверта с жалобой.
– Выздоровела, Дашенька? – спросил генерал медоточиво. – Все в порядке?
Даша осторожно кивнула.
– Нервишки не шалят, волноваться и переживать не противопоказано?
– Все нормально.
– Как жизнь? Замуж не собираешься?
– Не тянет что-то. – Она для разведки попробовала легонько улыбнуться.
– А что так? Некогда или подходящего мужика нет на примете?
Она ответила универсальным жестом – пожатием плеч. Генерал набычился. Похоже, ему надоело играть и бездарно ломаться.
– Проверим-ка ваше чутье, господа сыскари, – сказал он почти дружелюбным тоном. – Как по-вашему, зачем я вас вызвал?
Даша вторично прозондировала почву мимолетной улыбкой:
– Сообщить пренеприятнейшее известие?
– Теплее. А какое?
– Пожаловался кто-то, – сказала она уже увереннее.
– Снова Казмина?
– Холодно.
– Кто тогда? Марзуков?
– Ты анекдот про Суворова знаешь? Сказал он однажды одному трепливому офицерику, что жизнь тому осложняет один-единственный лютый недруг. Тот, дурачок, стал взахлеб разные фамилии называть, в точности, как ты сейчас, а Суворов ему говорит: «Враг твой – язык твой, милай…» Ну, в точности о тебе, звезда моя. Жалоб на тебя не было. Просто-напросто какой-то доброжелатель прислал анонимку. Анонимки же всегда доброжелатели шлют…
– И в чем там меня обвиняют?
– Да ни в чем. Доброжелатель ведь. Все, что нужно, ты себя сама оборудовала. – Он сбросил газету, прикрывавшую, оказалось, большой нестандартный конверт из серой бумаги, запустил туда пальцы и вытащил цветную фотографию. Щелчком отправил ее через стол Даше. – Эту погляди для начала, у меня еще много, самых разных…
Даша осторожно взяла снимок. Воловиков придвинулся, тоже заглянул. На фоне пестрых книжных полок в раскованной позе стояла рыжеволосая девица, имевшая на себе из одежды лишь распахнутый милицейский китель. Какое-то тягостное мгновение до Даши не доходило, потом вдруг, рывком, осознала.
И узнала свою собственную персону – с хмельной, невыносимо глупой улыбкой от уха до уха, растрепавшимися волосами. Даже если бы специально позировала, столь вульгарной и откровенной позы могло и не получиться.
Рядом громко крякнул Воловиков. Даше казалось, что у нее тлеют и дымятся кончики ушей, и не щеки пылают, а все тело. Она застыла в неловкой позе, не зная, что предпринять – то ли положить снимок, то ли…
– Нравится? – безжалостно спросил Дронов. – Я ж говорю, у меня всякое есть. Хочешь полюбоваться, проказница-озорница? Ну, ты у нас раскомплексованная…
Вспомнив, что последовало вскоре после того, как ее в этой позе запечатлел неведомый фотограф, Даша зажмурилась от стыда и несусветного позора.
– На меня смотри! – последовал генеральский рык.
Она кое-как разлепила веки. Генерал медленно багровел лицом. Даша чувствовала, как застывший рядом Воловиков затаил дыхание.
Дронов заговорил. Он изъяснялся недолго, но энергично и цветисто. В салонном переводе на литературный русский это звучало бы примерно так: «Если вам, ветреная девушка, жизненно необходимо общаться накоротке с представителями противоположного пола и предаваться эротическим экспериментам, следует по крайней мере проявлять разумную осторожность в выборе места встречи, освещенности и костюма». Такой жалкой и униженной Даша себя еще не чувствовала – ни в этом кабинете, ни вообще в жизни. Лицо горело.
Генерал выдохся быстро – он, вообще-то, был не из записных матерщинников. Но под его взглядом, красноречивым и яростным, было невыносимо.
Рядом раздался оглушительный кашель и растерянное ругательство – это Воловиков в волнении сунул сигарету в рот не тем концом, прикурил фильтр и ухитрился разок затянуться полной грудью. Стал неловко гасить в пепельнице чадящий горелой синтетикой «Опал».
– Циркач! – рявкнул Дронов. – Ты кого тут дураком считаешь? Отвлекающий маневр он мне лепит! Забыл, что я тебе про этот фокус и рассказывал? Вспоминая личный опыт? Затуши живо! И дай Дашке сигарету в зубы, у нее руки трясутся. Ну что, Дарья, мяукни чего-нибудь, мне интересно послушать…
Она затянулась подсунутой сигаретой – пальцы и в самом деле подрагивали, – опустила глаза:
– В конце концов, мне не семьдесят лет, и нога у меня не деревянная.