И чтобы заработать на всю ту электронную блажь, я по вторникам даю уроки в тюрьме – рассказываю паршивому уголовнику про Э. М. Форстера<Форстер Эдуард Морган (1878‑1970) – английский романист>, о котором понятия не имею, а по пятницам читаю лекции о культуре и государственном строе Великобритании на базе ВВС в Бэконхите. Просвещаю свору американцев, которым нечем себя занять до Судного дня.
– Смотри, чтобы не узнала Мэвис Моттрем, – предупредил Брейнтри, когда они допили пиво и вышли из бара. – Она помешалась, на разоружении. Теперь вон мою Бетти затаскивает в свою компанию. Странно, что еще до Евы не добралась.
– Пробовала, но на сей раз ничего не получилось. У Евы из‑за близняшек хлопот полон рот, ей не до демонстраций.
– Все равно про базу лучше помалкивать. А то еще выставит пикет возле вашего дома.
Уилт задумался.
– А знаешь, это было бы неплохо, – сказал он. – Может, соседи перестанут на нас коситься. Они вбили себе в голову, что раз я преподаю в Гуманитехе, то я или убийца‑маньяк или левый экстремист. Этот пикет введет их в заблуждение, они посчитают меня ярым бомбопоклонником и сменят гнев на милость.
В колледж они вернулись через кладбище.
– Семьи? – бесновался Уилт. – Член‑то она член, да только не моей, а твоей семьи, чтоб ее… Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
– От него несет, как от старого барсука, – парировала Ева. – Жуткий грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
– Еще бы ей не мыться! Рыло как у трубочиста. Не только Вебстеру случалось созерцать череп сквозь кожу<Скрытая цитата из стихотворения Т. С. Элиота «Шепотки бессмертия»: О смерти Вебстер размышлял и прозревал костяк сквозь кожу".
(Пер. А Сергеева.) Вебстер, Джон (1580‑1625) – английский драматург>. Пошел я как‑то утром побриться, а…
– Кто такой Вебстер? – перебила Ева, не дав мужу закончить душераздирающий рассказ до появления из‑за шторы в ванной миссис Хоггарт в неглиже.
– Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими голыми сиськами…
– Замолчи! Она моя мать. Когда‑нибудь и ты будешь старым и дряхлым и тоже не сможешь обойтись…
– Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели. Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала, как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал дочкам… Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые удачные дни Ева приглашала мать на выходные – и тут же раскаивалась. Ибо на смену удачным дням приходили «ну и денечки».
Но сегодня она поборола искушение и, вместо того чтобы звонить матери, отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис не стала снова зазывать на демонстрацию «Долой бомбу!».
Именно с этого Мэвис и начала разговор.
– Ты на детей не кивай, – заявила она, когда Ева принялась объяснять, что не может оставить близняшек с Генри, что, если ее упрячут за решетку, дочкам придется плохо. – Начнется война – вообще останешься без детей. Тут же все и погибнут. Из‑за базы в Бэконхите первый удар придется по нам. Русские просто вынуждены будут его нанести – для самозащиты. Тогда нам конец.
Ева задумалась.
– Но ведь если нападут на русских, значит, они нанесут удар не первыми, – рассудила она.
Мэвис вздохнула. Еву не вразумишь: с ней и раньше было трудно объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей.
– Да пойми ты, войны начинаются совсем не так. Поводом может стать любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом году, – Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба в Открытом университете.
Но на Еву это не подействовало:
– Хорош пустяк – убийство человека! Это гадко и глупо.
Мэвис прикусила язык. Как она забыла, что Еве пришлось иметь дело с террористами и политические убийства она не одобряет?
– Конечно, гадко и глупо. Но я не о том…
– Как, наверно, его жена переживала, – Еве не давали покоя собственные воспоминания.
– Едва ли. Ее убили вместе с мужем, – съязвила Мэвис. Было очевидно, что на судьбы человечества Уилтам наплевать, но Мэвис не унималась: – Я хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства. Какой‑то фанатик убил мужа и жену, а в результате погибли миллионы простых людей. Если такое случится в наше время, в живых не останется никого. Все человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда?
Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем в такой удачный день ее понесло к Мэвис?
– Но мы‑то ничего изменить‑не можем, – сказала Ева и бросила на амбразуру Уилта. – Вот Генри говорит, что русские все равно будут производить бомбы. У них и нервно‑паралитический газ есть. И у Гитлера был, и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы использовал.