— А, это ты, — сказал я. — Как раз собирался к тебе зайти.
Он повернулся ко мне, держа бокал в руке, и на его лице нельзя было не отметить следов страданий, совсем как у того типа, работающего отшельником в большом белом доме. По правде говоря, Тяпа был похож на русского степного волка, от которого только что смылся крестьянин, улизнув на дерево.
— Да? — сквозь зубы процедил он. — Чего тебе?
— Как дела? — спросил я.
— Какие дела?
— Докладывай, как было.
— Что было?
— Разве ты ничего не хочешь сказать мне об Анжеле?
— Хочу. Твоя кузина заноза и задавала.
Он меня озадачил.
— Разве она не растаяла?
— И не подумала.
— Странно.
— Почему странно?
— Она не могла не обратить внимания, что у тебя пропал аппетит.
Его хриплый смех напоминал собачий лай.
— Пропал аппетит! Я пуст, как Большой Каньон!
— Мужайся, Тяпа. Вспомни Ганди.
— При чём тут Ганди?
— За долгие годы он ни разу не пообедал по-человечески.
— И я тоже. Могу поклясться, у меня сто лет маковой росинки во рту не было. Подумаешь, Ганди! Откуда ты его выкопал?
Раз motif Ганди пришёлся ему не по душе, я решил, образно говоря, вернуться к истокам.
— Возможно, она сейчас тебя ищет.
— Кто? Анжела?
— Да. Она наверняка оценила жертву, которую ты принёс.
— Держи карман шире! Эта курица даже не смотрела в мою сторону.
— Да ну же, Тяпа, — горячо запротестовал я, — не преувеличивай. Зря ты так. Не могла она не заметить, что ты отказался от nonnettes de poulet Agnet Sorel. Твой отказ от этого непревзойдённого шедевра наверняка сразил её наповал. А cepes a la Rossini:
Хриплый крик вырвался из его груди.
— Немедленно прекрати, Берти! Я не каменный! Как ты думаешь, легко мне было корчить из себя истукана, в то время как один из великолепнейших обедов, приготовленных Анатолем, исчезал блюдо за блюдом? А ты ещё вздумал меня дразнить! Когда я вспоминаю nonnettes, мне хочется волком взвыть!
Я попытался его утешить:
— Не кипятись, Тяпа. Сосредоточься на холодном пироге с говядиной и почками, который ждёт тебя в кладовке. Как говорится где-то в Священном Писании, тебе резко полегчает ещё до рассвета.
— Вот именно, до рассвета. А сейчас только половина десятого. Ты, конечно, не смог удержаться, чтобы не ляпнуть про этот пирог? Я уже два часа стараюсь о нём не думать.
Честно признаться, я понял, что он имел в виду. Тяпа никак не мог полакомиться пирогом, пока все не уснут, а значит ждать ему надо было ещё долго. Я благоразумно замолчал, и на некоторое время наступила тишина. Затем он начал нервно мерить комнату шагами, совсем как лев в клетке, который услышал обеденный гонг и заволновался, как бы служитель его не обнёс и не прикарманил причитающийся ему кусок мяса. Я тактично отвёл глаза, но слышал, как он расчищает себе путь, отшвыривая в сторону стулья и прочие мелкие предметы обстановки. Бедолага, должно быть, испытывал адские муки, а его давление наверняка подскочило до небес. В конце концов он угомонился, плюхнулся в кресло и уставился на меня в упор. Вид у него был такой зверский, что я решил, сейчас его прорвёт, и он начнёт по своему обыкновению молоть чушь. Я не ошибся. Многозначительно постучав пальцем по моему колену, Тяпа заговорил:
— Берти!
— В чём дело, старина?
— Сказать тебе одну вещь?
— Валяй, говори. Давай поболтаем.
— Это касается меня и Анжелы.
— Правда?
— Я долго думал и пришёл к определенному заключению.
— Какому?
— Тщательно проанализировав ситуацию, я прозрел. Ясно как божий день, без интриг тут не обошлось.
— Прости, не понял.
— Сейчас я всё тебе объясню. Вот факты. До своего отъезда в Канны Анжела меня любила. Она просто души во мне не чаяла. Я был для неё царём, богом и вообще не знаю, кем. Надеюсь, ты не станешь это оспаривать?
— Ни в коей мере.
— Но стоило ей вернуться, мы разругались в пух и в прах.
— Тоже верно.
— Из-за безделицы.
— Ну, нет, старина, тут ты перехватил. Ты ведь оскорбил её акулу, что?
— Я поступил с её акулой честно и справедливо. В этом-то вся штука, Берти. Неужели ты всерьёз думаешь, что из-за паршивой акулы девушка может вышвырнуть парня из своего сердца, как ненужный хлам?
— Конечно, может. Ты плохо знаешь девушек.
Хоть убей, я никак не мог понять, почему Тяпа так туго соображает. Впрочем, бедолага никогда не видел дальше собственного носа. Он вышел ростом и фигурой, играл в футбол, но, — так однажды выразился Дживз, не помню про кого, — был начисто лишён деликатных чувств. Во время матча Тяпе ничего не стоило грохнуть противника об землю и пройтись по его физиономии своими бутсами, но разобраться в тонкостях женской души было выше его сил. Ему и в голову не могло прийти, что девушка скорее пожертвует жизнью, чем откажется от своей акулы.
— Глупости! Это был предлог.
— Что «это»?
— Всё это. Она решила от меня избавиться и ухватилась за первую попавшуюся акулу.
— Да ну, Тяпа.
— Говорю тебе, я не мог ошибиться. Всё сходится.
— Но, господи прости, зачем ей от тебя избавляться?
— Вот именно. Ты попал в точку. Точно такой же вопрос я задал сам себе, и вот ответ: затем, что она полюбила кого-то другого. Это за версту видно. Другого объяснения нет и быть не может. Она уехала в Канны, думая только обо мне, а приехала, вообще обо мне не думая. Совершенно очевидно, она познакомилась там с каким-то поганым интриганом и отдала ему своё сердце.
— Да ну, Тяпа.
— Прекрати на меня нукать. Я прав на все сто. И вот что я тебе скажу, Берти. Лучше бы этому гаду заранее выбрать место получше в доме для инвалидов, потому что если я его повстречаю, он пожалеет, что появился на свет божий. Где бы и когда бы он мне ни попался, я сначала вытрясу его мерзкую душу, а потом выверну наизнанку и заставлю проглотить самого себя.
И с этими словами он вскочил с кресла и пулей вылетел из комнаты, а я, подождав несколько минут, чтобы дать ему возможность уйти как можно дальше, отправился в гостиную. Стремление особей женского пола торчать в гостиных после обеда было мне хорошо известно, и я надеялся найти там Анжелу. У меня язык чесался высказать всё, что я о ней думаю.
Как вы понимаете, теория Тяпы о неизвестном, в которого якобы втюрилась Анжела, не выдерживала никакой критики, и была не более чем плодом больной фантазии его воспалённого мозга. Акула и только акула нарушила их любовную идиллию, и я не сомневался, что, переговорив с Анжелой, смогу утрясти это недоразумение в шесть секунд.
Сейчас объясню, почему я был так уверен в успехе. Видите ли, я считал невероятным, чтобы добрая, нежная Анжела не была тронута до слёз и вообще потрясена до глубины души поведением Тяпы за обедом. Даже Сеппингз, дворецкий, — не человек, кремень, — вздрогнул и покачнулся, когда Тяпа отказался от nonnettes de poulet Agnet Sorel, а слуга, стоявший рядом с блюдом жареного картофеля, вытаращил глаза, словно увидел привидение. Я даже представить себе не мог, чтобы такое важное, можно сказать, эпохальное событие не оставило следа в душе моей кузины, и поэтому был убеждён, что сейчас она страдает, мучаясь утрызениями совести и думая только о том, как бы ей поскорее помириться со своим суженым.
Однако, когда я вошёл в гостиную, никого, кроме тёти Делии, там не было. Мне показалось, она бросила на меня какой-то странный взгляд, я бы даже назвал его неприветливым. Впрочем, моё удивление быстро прошло; я вспомнил, какие муки испытывал Тяпа, и решил, что тётя Делия, так же как он, находится в дурном расположении духа из-за недостатка калорий. В конце концов нельзя было требовать, чтобы моя тётушка на пустой желудок сияла бы так же радужно, как на полный.
— А, это ты, — сказала она.
С этим трудно было спорить.
— Где Анжела? — спросил я.
— В постели.
— Как, уже?
— У неё болит голова.
— Гм-мм.
По правде говоря, мне это совсем не понравилось. Когда на глазах у девушки возлюбленный приносит ей великую жертву, она не заваливается в постель со своими головными болями, если, конечно, страсть с новой силой разгорелась в её груди. Нет, она крутится вокруг своего избранника юлой, бросая на него мученические взгляды из-под полуопущенных ресниц и пытаясь довести до его сведения, что, ежели он только захочет, она плюнет на все свои дела и усядется с ним за стол переговоров, дабы выработать приемлемое решение проблемы. Да, можете не сомневаться, эта история с постелью натолкнула меня на размышления.
— Значит, в постели, что? — задумчиво произнёс я.
— Зачем она тебе?
— Хотел с ней прогуляться и заодно поболтать.
— Ты хочешь прогуляться? — неожиданно оживляясь, спросила тётя Делия. — А в каком направлении?
— Ну, сам не знаю. Мне всё равно.
— В таком случае могу я попросить тебя об одной услуге?
— Само собой.
— Это не займёт у тебя много времени. Знаешь тропинку, которая ведёт мимо теплиц к огороду и заканчивается у пруда?
— Конечно, знаю.
— Возьми в сарае прочную верёвку или кусок проволоки, отправляйся к пруду:
— Понял.
-:и поищи там большой камень. На худой конец сойдут и несколько кирпичей.
— Хорошо, — покорно сказал я, хотя, честно признаться, в голове у меня был сплошной туман. — Камень или кирпичи. Будет сделано. А дальше?
— А дальше, — ответила тётя Делия, — я хочу, чтобы ты, как послушный мальчик, перетянул бы кирпичи верёвкой, сделал бы на другом её конце петлю, надел бы петлю себе на шею и прыгнул бы в пруд. Через несколько дней я распоряжусь, чтобы тебя выловили и похоронили, потому что больше всего на свете мне хочется сплясать на твоей могиле.
Туману в моей голове прибавилось. И не только туману. Меня оскорбили в лучших моих чувствах, мне нанесли тяжёлую душевную травму. Я вспомнил фразу из одной книги: «Она внезапно выбежала из комнаты, в страхе, что не сможет удержаться и с уст её сорвутся ужасные слова, поклявшись, что ни на минуту не останется в этом доме, где её унижают и оскорбляют». Поверьте, сейчас я испытывал такие же чувства.
Затем я напомнил себе, что разговариваю с женщиной, которой не удалось вовремя заморить червячка, и удержался от язвительного ответа, который вертелся у меня на кончике языка.
— В чём дело, тётя Делия? — мягко спросил я. — За что такая немилость?
— Немилость!
— Да. Чем Бертрам провинился?
Из глаз её вырвалось пламя, от которого я чуть было не ослеп.
— Какой кретин, болван, идиот, дебил, тупица уговорил меня против моей воли отказаться от обеда? Я знала, что это добром не кончится. С самого начала мне:
Я понял, что поставил правильный диагноз, и торопливо перебил её:
— Не волнуйся, тётя Делия. Всё будет хорошо. Я понимаю, тебя мучает голод, что? Дело поправимое. Как только все уснут, спустись в кладовку, где, по сведениям из достоверного источника, находится холодный пирог с говядиной и почками. Наберись терпения. Не теряй веру. Ты принесла жертву не напрасно. Вот увидишь, скоро сюда придёт дядя Том и начнет хлопотать над тобой и выписывать чеки.
— Правда? Знаешь, где сейчас Том?
— Я его не видел.
— Он сидит в своём кабинете, закрыв лицо руками, и бормочет о геенне огненной и о вконец опустившемся человечестве.
— Опять взялся за старое? Но почему?
— Потому что мне пришлось поставить его в известность, что Анатоль от нас увольняется.
Не стану скрывать, всё поплыло у меня перед глазами.