– На каких условиях вы согласны устроить это? – спросил я. – Десяти процентов хватит?
Он, похоже, даже рассердился:
– Проклятье! Я не могу брать за это деньги, она всегда была так добра ко мне.
– Если совет хороший, то он стоит денег, – настаивал я.
– Забудем об этом. Быть может, вы, парни вспомните обо мне, когда появится подходящая работа. Этого достаточно.
Вскоре мы снова вышли на улицу, хотя уже и без Боди. У него были еще где-то дела, но он обещал дать знать миссис Дженнингс о нашем приходе.
Дом найти было несложно. Улица была старая, вся сплошь как бы составленная из арок тенистых вязов, а дом – просто одноэтажный коттедж. Веранда была обильно украшена старинной резьбой. Двор ухожен, пожалуй, не слишком тщательно, зато там были красивые старые вьющиеся розы, аркой нависавшие над крыльцом.
Джедсон повернул ручку дверного звонка. Несколько минут нам пришлось подождать, а я тем временем изучал треугольники из цветного стекла, вставленные в дверные панели, и думал про себя: интересно, остался ли сейчас кто-нибудь, кто смог бы выполнить такую работу?
Затем хозяйка впустила нас в дом. Это было действительно что-то невероятное. Она была такой крошечной, что мне пришлось глядеть сверху вниз на чистенькую розовую макушку, не слишком богато украшенную жидкими прядями волос. Она наверняка весила не более семидесяти фунтов, да и то вместе с верхней одеждой, но стояла прямо и гордо в своей шали цвета лаванды из шерсти альпака и белом воротничке. У нее были живые черные глаза, которые подошли бы скорее Екатерине Великой или Несчастной Джейн
– Прошу прощения?..
– Впрочем, он может и подождать, ничего с ним не случится.
– Формула «Зекербони»[8]? – поинтересовался Джедсон.
– Боже мой, конечно нет! – она была просто сражена таким предположением. – Я никогда не стану убивать эти безобидные маленькие создания. Зайцы, ласточки и голуби, – как могло такое прийти в голову! Уж не знаю, о чем только думал Пьер Мора, когда вносил этот рецепт в книгу.
Зайцы, ласточки и голуби, – как могло такое прийти в голову! Уж не знаю, о чем только думал Пьер Мора, когда вносил этот рецепт в книгу. Вот бы я отодрала его за уши! Нет, я использую Эмула компана, апельсин и серую амбру. Это даже более эффективно.
Джедсон спросил, не пробовала ли она когда-нибудь сок вербены. Она пристально посмотрела ему прямо в лицо, прежде чем ответить:
– Ты и сам обладаешь даром, сынок. Я не права?
– Немного, мадам, – ответил он спокойно, – может быть, совсем немного.
– Он будет расти, твой дар. Подумай, как ты им пользуешься. А что касается вербены, то это действенное средство, ты и сам это знаешь.
– Не будет ли так проще?
– Конечно, будет. Но если простой метод станет известен всем и каждому и все начнут им беспорядочно пользоваться, – это плохо. Ведьмы умрут с голоду, поджидая клиентов, – хотя это может быть и неплохо! – она наморщила одну бровь. – Но если ты желаешь именно простоты, то нет нужды обращаться даже к вербене. Вот, – она протянула руку и прикоснулась к моей руке. – Bestarberto corrumpit viscera ejus virilis[9].
Не знаю, насколько точно я смог воспроизвести ее слова. Может, и перепутал что-нибудь.
Но у меня не было времени подумать о заклинании, которое она произнесла. Я был полностью захвачен странными событиями, происходившими со мной. Я влюбился, самоотверженно, восхитительно влюбился – в Бабушку Дженнингс! Я не хочу сказать, что она вдруг стала выглядеть как красивая молоденькая девушка, нет. Я по-прежнему видел ее маленькой, сморщенной старушкой с личиком хитрой обезьянки, достаточно древней, чтобы годиться мне в прапрабабушки. Но это не имело никакого значения. Она была она – Елена Прекрасная, о которой мечтают все мужчины, объект вечного романтического поклонения.
Она улыбнулась мне в лицо улыбкой, полной тепла и поразительного всепонимания. Все было прекрасно. Я был определенно счастлив.
– Я не буду смеяться над тобой, мой мальчик, – сказала она мягким голосом и прикоснулась к моей руке во второй раз, прошептав что-то.
В одно мгновение все прошло. Она снова была такой же, как и любая другая приятная старушка, которая любит печь пирожные для своих внучат и помогать заболевшим соседям. Ничего не изменилось, даже кот не успел моргнуть. А романтическое очарование уже ушло. Но как жаль!
Чайник вскипел. Она заспешила на кухню и вскоре вернулась с подносом, уставленным всякими вкусностями к чаю: блюдо с пирожными, тонкие ломтики домашнего хлеба, намазанные свежим маслом.
После того, как каждый выпил по чашке чая со всеми полагающимися церемониями, она взяла у Джедсона чашку и внимательно исследовала остатки.
– Там нет больших денег, – объявила она, – но тебе много и не надо; приятная, насыщенная жизнь.
Она коснулась чашки своей ложечкой, и по поверхности напитка пробежала небольшая рябь.
– Да, у тебя есть дар и потребность понимания тоже, но я вижу, что ты занимаешься бизнесом вместо того, чтобы совершенствовать высокое искусство или хотя бы просто искусство. Отчего же?
Джедсон пожал плечами и ответил, полуоправдываясь:
– Есть работа, которую должен кто-то делать. Я ее и делаю.
Она кивнула:
– Да, это так. Понимание необходимо в любом деле, и ты достоин его. Нет нужды спешить, времени достаточно. Когда появится дело по тебе, ты узнаешь об этом сам и будешь к нему готов. Позволь мне посмотреть теперь на твою чашку, – закончила она, оборачиваясь ко мне.
Я показал ей чашку. Она одно мгновение изучала ее, а затем сказала:
– Ну, у тебя нет такого ясного дара, как у твоего друга, но у тебя будет достаточно вдохновения для твоей работы.