Ничего? Она ушла?
Вдруг откуда-то из-за спины послышался деревянный скрип, а потом кто-то щёлкнул пальцами и сказал «пс!» Цветанка обернулась на звук с холодком волнения: отодвинув две доски забора, на улицу высунулась обладательница вишнёво-карих глаз. Сделав Цветанке знак забираться внутрь, она исчезла. Ошалевшая, не верящая своей удаче Цветанка нырнула следом и очутилась под густым шатром вишняка. Ветки лезли в лицо, норовя выколоть глаза, но что это за беда, если прямо перед нею была она – девочка, одетая в шёлк и парчу, с тёмной косой и в жемчужном очелье…
«Как тебя звать?» – заговорщическим шёпотом спросила она.
«Цве… Заяц», – заикнулась Цветанка.
«Цвезаяц? – изумилась девочка, подняв красиво очерченные густые брови. – Что за странное имя!»
«Нет, просто Заяц, – поправилась Цветанка, почувствовав, как кровь прилила к щекам, сделав их пунцовыми. – Это просто обмолвился я».
«Ну, Заяц так Заяц, – усмехнулась девочка. – А меня – Нежана. На, угощайся!»
На её ладони лежало яблоко – одно из тех, которые Цветанке так и не довелось попробовать: ребята в прошлый раз смылись, набив ими подолы рубашек, а Цветанке – шиш с маслом… Предатели. Огромное – в одиночку и не осилить, гладкое и румяное, без единой червоточины… Рот наполнился слюной, однако под сердцем нелюдимым колючим ёжиком ворохнулась вдруг гордость.
«Да что я, яблок не ел, что ли», – с притворной небрежностью хмыкнула Цветанка.
«Ну, как хочешь», – пожала плечами Нежана и на глазах у Цветанки с хрустом впилась зубами в белую, с тонким медовым духом, мякоть. Аж сок брызнул.
Сохранить при этом равнодушный вид стоило Цветанке неимоверного усилия над собой. Щёчки Нежаны, туго набитые яблоком, сами были как наливные плоды – то ли укусить, то ли поцеловать…
«М-м?» – промычала девочка вопросительно, предлагая Цветанке надкусанное яблоко.
Послав гордость куда подальше, Цветанка вонзила зубы в то место, от которого только что откусывала Нежана.
«Кушай, кушай. Одной мне всё равно такое здоровущее не съесть», – с набитым ртом сказала девочка.
Цветанка поведала, что живёт с полуслепой бабулей-знахаркой на окраине города. Они хрустели яблоком под зелёным пологом листвы, сквозь которую пробивался золотой свет спелого лета, готового сорваться с ветки в руки осени. Медовый привкус, липкие пальцы, блеск глаз… И не имело значения, что одна из них была в богатом облачении, а другая – в бедном. По крайней мере, для них самих.
«Подожди здесь, я сейчас вернусь!» – сказала Нежана.
Цветанка могла бы ждать здесь целую вечность, если бы представляла себе, сколько эта вечность длится. Укромное, уютное местечко… Густая глянцевая листва вишни укрывала её от чужих глаз, прохладная земля дышала сыростью и запахом мяты. Сорвав листочек последней, Цветанка размяла его в пальцах и упивалась светлым, пронзительно-свежим запахом. Пожалуй, и спалось бы под вишнёвым шатром тоже сладко и спокойно… Особенно если бы сюда никто не заглядывал, кроме Нежаны, которая как раз вернулась с расписной деревянной чашкой, полной вишни в меду, и большой золочёной ложкой.
«Вот, откушай. И прости слуг наших, что тебя схватить пытались. Всех яблок, что у нас в саду созревают, нам самим не съесть: такое великое их множество, что я бы даром их людям раздавала – пусть бы кушали да нас добрым словом поминали… Вот только батюшка с матушкой жадные: своё добро никому не отдадут, пусть хоть и сгниёт оно, лишь бы чужим не доставалось. – Нежана усмехнулась уголком пухленьких свежих губ – ярче вишен. – А у батюшки вчера на базаре кошелёк срезали – ох как он рвал и метал! Не так много было там денег, сколько от него крику… У него ж каждый грош на счету».
Цветанка едва не поперхнулась кисло-сладким лакомством. Выходит, тот чванливый богач с женой – родители Нежаны!
«Ты не похожа на них», – пробормотала она.
«А ты думаешь, что дети всегда перенимают всё от родителей? – Нежана взяла у неё ложку и зачерпнула несколько прозрачных вишен, задумчиво глядя, как мёд тонкой нитью струился обратно в чашку. – Мне иногда даже думается, что я не родная…»
В саду вдруг раздался зычный, грудной женский голос, звавший:
«Нежана! Нежанушка, где ты? Тебя матушка зовёт, выходи!»
Нежана стрельнула глазами себе за плечо, будто не ласковый зов услышала, а злой окрик.
«Это нянька Умила. Мне пора, – вздохнула она. И кивнула на чашку с вишней в меду: – Ты ешь, ешь… Как доешь, посуду можешь прямо тут и оставить. Приходи сюда завтра, буду тебя ждать».
И случилось то, о чём Цветанка не могла и мечтать: лицо Нежаны приблизилось, и она провалилась в мягкие, кисло-сладкие и чуть липкие чары вожделенных губ, а сердце плюхнулось в медово-вишнёвую глубь. Что это? Шутка уходящего лета, прощальный подарок солнца, отягощённого предосенней грустью? Но чем бы это ни оказалось, Цветанка вдруг поняла: ей не жить иначе. Лишь в девичьих руках был ключик к её сердцу, и только в девичьих губах она могла тонуть и безмятежно растворяться.
Оставшись в кустах одна, она ещё долго не могла опомниться, выпутаться из головоломки со вкусом вишни, яблок, мёда, с запахом земли, мяты и волос Нежаны. Безумная мысль сверкнула на спокойном небосклоне, всколыхнув умиротворённость: а если признаться, что она – не парень? Будет ли Нежана смотреть по-прежнему, захочет ли поцеловать? Нет… Цветанка с содроганием отмахнулась от этой мысли. А потом отодвинула доски и выскользнула на улицу.
Вернувшись домой, она обнаружила слонявшихся по двору ребят – своих трусливых приятелей. Завидев её, они понурили головы, и только Первуша осмелился подать голос:
«Ты прости нас, что убежали… Мы думали, что тебе уж ничем не поможешь».
«Думали они, – хмыкнула Цветанка. – А помочь было можно. Вот Ярилко мне и помог».
Парнишкам, видно, было знакомо это имя.
«Это не тот ли Ярилко, чья шайка рынок держит?»
«Он самый, – кивнула Цветанка. – И я теперь с ними».
Она прихвастнула: своего решения о вступлении в воровское братство она ещё не высказала, но впечатление на приятелей это произвело огромное. Они струхнули и помрачнели.
«А попасться не боишься? – спросил Тюря. – Ведь не посмотрят на малые года, поотрубают пальцы-то!»
«А я глаза отводить умею, – похвалилась Цветанка. – У меня ж бабуля – ведунья! Так что не поймают меня!»
Отвесив дружкам по подзатыльнику, на том она с ними и помирилась, не любя подолгу сердиться. А мысли её вновь и вновь ручным голубем летели к Нежане: что подарить девочке, у которой и так всё есть?
Бродя по базару в поисках подходящего подарка, она снова приметила того синеглазого воришку. Чем-то он напоминал ей себя саму: наверное, Цветанка была бы именно такой, случись ей родиться мальчиком. Он тоже заметил её, но лицо его осталось напряжённо-неулыбчивым, а глаза остро блестели. Стоило Цветанке на мгновение отвлечься – а он уже пропал, будто призрак.
Проходя мимо птицеловов, продававших пойманных ими певчих птах, она поняла: вот какой подарок нужен! Сами птички стоили дёшево – по два-три серебряника, а вот клетки – дороже, но Цветанка решила не скупиться и полезла за кошельком… Ан кошелька-то и не было. Сразу поняв, чьих рук это дело, она обвела глазами толпу. Мелькнула знакомая шапка… Он или не он? Взявшись за янтарное ожерелье, Цветанка вновь ощутила его живое тепло.
«Обернись, засранец, – сверля жарким взглядом затылок парня, мысленно приказывала она. – Обернись!»
Словно услышав её повеление, парень обернулся, колко блеснул бирюзой глаз и тут же кинулся убегать. Вот это он сделал зря: в беге Цветанке не было равных. Она в считанные мгновения нагнала щипача и прыгнула ему на спину, повалив наземь, в пыль.
«Отдавай то, что не твоё!» – прошипела она, занося кулак для удара.
Закрываясь руками, воришка хохотал. От такой наглости Цветанку будто кнутом огрели меж лопаток, и она едва не врезала по этой смеющейся мордахе.
«На, на, на», – сдался парень, и брошенный им кошелёк легонько ударил Цветанку в грудь.
«Вот гадёныш», – процедила она, поднимаясь со своими деньгами на ноги.
«Меня Нетарем звать, – представился воришка, отряхиваясь. – Ярилко мне тебя испытать велел».
«Вон оно что, – промолвила Цветанка, чувствуя, как первоначальный гнев охладевает. – И как? Гожусь я?»
«Годишься, – ухмыльнулся Нетарь. – Хватка у тебя что надо, даже не скажешь по тебе, что только два дня в деле. Не серчай уж, что мошну твою подрезал – то проверка была».
«Ладно», – смягчилась Цветанка.
Она купила малиновку в клетке. Подходя к знакомому забору, она вздрогнула от радости: голосок Нежаны хрустально выводил «Соловушку». Подобрав камушек, Цветанка повторила вчерашний знак. Прошуршав сквозь листву, камень упал где-то за забором, а голос стих. Доски отодвинулись, и Цветанка вместе с клеткой протиснулась в прохладную гущу вишнёвых кустов.
«Это тебе», – прошептала она.
Нежана нахмурилась: казалось, подарок её не обрадовал, и сердце Цветанки облилось холодом.
«Бедная птичка! – покачала богатая девочка головой. – Разве ей место в клетке? Радовать своими песнями она сможет только на свободе… Что за нелюди эти птицеловы!»
Она открыла клетку, и малиновка тут же выпорхнула на волю, скрывшись в кроне дерева, а семь серебряников Цветанки оказались выброшенными на ветер. Впрочем, смутно она чувствовала правоту Нежаны, а потому не стала её упрекать. А та вздохнула, усаживаясь в траву под кустом:
«Иногда мне кажется, будто я – такая же пташка в золотой клетке… Хочется улететь отсюда далеко-далеко, за речку, в лес, на волю вольную, вот только крыльев нету».
Цветанка присела подле неё, про себя удивляясь: как можно, имея всё на свете, желать улететь от этого, покинуть роскошный, уютный и красивый дом, где живёшь сытая и согретая, с кучей слуг и родителями, души в своём чаде не чающими?
«Ты представить себе не можешь, как мне душно дома, – с блёстками тоски под мохнатыми ресницами промолвила Нежана. – Только знай себе, сиди в светлице и рукодельничай… Лишь в сад выйти можно, а на улицу – ни ногой. Я выбиралась несколько раз через эту дыру в заборе, но всякий раз возвращалась».
«Почему?» – сиплым от нахлынувшего волнения голосом спросила Цветанка.
«Потому что знаю, что матушка убиваться будет, – вздохнула Нежана. – Жалко мне её. Она мне добра желает… Хотя и не понимает, что я, быть может, иной доли хочу, а не той, какую она для меня подходящей считает».
«А какой доли ты хочешь?» – едва дыша, прошептала Цветанка.
«Свободы, – сведя красивые тёмные брови в ожесточённую линию, ответила Нежана. – Сама хочу выбирать и дорогу, и человека, с которым по той дороге пойду. Но у нас иначе заведено: светлица, рукоделие, а потом – замуж… Вот и вся моя доля. Со дня на день мне исполняется тринадцать лет, а батюшка с матушкой уже давно жениха мне подыскивают».
Цветанка начинала понемногу понимать её тоску. Пожалуй, она сама тоже не смогла бы жить хоть и в роскоши, да в неволе, под строгим присмотром: туда не ходи, этого не делай… А уж при мысли о женихах её просто передёргивало, а к горлу подступал шероховатый, противный ком.