— Ребята, — сказала я, — спрячьтесь за этим курятником и сидите тихо. Я стащу у повара печенье и принесу вам.
Не прошло и пяти минут, как я вернулась с полной тарелкой. Надо было тут же раздать трофеи моим маленьким друзьям, разослать их по разным уголкам сада, а тарелку спрятать в курятнике. Я не предполагала, что повар, обнаружив пропажу, кинется в погоню.
Через минуту у кухонной палатки началось светопреставление. Повар кричал:
— Клянусь аллахом, клянусь всеми святыми, я переломаю воришке кости!
Перепуганные малыши, не обращая на меня внимания, заметались по саду. Повар скоро напал на наш след и, как безумный, ринулся на нас, потрясая половником, словно дубинкой.
Этот негодный понял, что я самая старшая, оставил в покое малышей и погнался за мной. Вдруг он споткнулся обо что-то и растянулся во весь рост на земле. Это привело его в ещё большую ярость.
Повар был в доме человеком новым. Положение складывалось весьма трагически: попади я ему в руки, он огрел бы меня раза два половником, опозорил на весь свет, и тогда пойди объясняй, что я невеста.
Так как дорога к дому была отрезана, я, оглушительно крича, бросилась к воротам. На моё счастье, мадемуазель портниха, работавшая в тот день с самого утра, и её подручная Дильбер вышли в сад подышать свежим воздухом. С воплем: «Караул!» — я кинулась к портнихе и быстро юркнула за её спину.
Дильбер-калфа попыталась выхватить у повара половник и закричала:
— Что ты делаешь, ашчи-баши?! Спятил, что ли?! Ведь эта ханым — невеста.
В другое время за слово «невеста» я бы задала портняжке Дильбер. Но в тот момент я была так испугана, что закричала вместе с ней:
— Клянусь аллахом, ашчи-баши, я невеста!
Не встречала человека более взбалмошного и упрямого, чем этот повар. Он сначала не поверил.
— Э, нет, разве невеста может быть воровкой? — Затем, немного образумившись, добавил: — Если так, браво, ханым-невеста! Только тебе придётся купить мне новые штаны. Видишь, из-за тебя я разодрал коленку.
При падении бедняга также оцарапал себе нос. Но, к счастью, за него он не требовал компенсации.
Я просила присутствующих не разглашать это происшествие, но, разумеется, комедия сделалась достоянием всех, и часто за столом родные иронически поглядывали на меня и пересмеивались.
До свадьбы оставалось три дня.
Как-то вечером, когда мы играли с детьми, прыгая через верёвку у садовой калитки, я опять подверглась нападению. На этот раз атаковала сама мадемуазель портниха, которая на днях спасла меня от повара. Шестидесятилетняя дева в очках, вот уже лет тридцать обшивающая весь наш дом, была самым деликатным и самым вежливым человеком на свете. Но в этот день даже она обрушилась на меня.
— Мадемуазель, — сказала она, — через несколько дней мы назовём вас мадам. Ну хорошо ли вы поступаете?.. Вот уже полчаса я ищу вас для последней примерки.
Конечно, и моя тётка Бесимэ была заодно с мадемуазель, её хмурое лицо не предвещало ничего хорошего.
— Пардон, мадемуазель, — оправдывалась я. — Мы были здесь. Уверяю вас, я не слышала…
В конце концов тётка не выдержала, взяла меня за подбородок, потрепала по щеке, как всегда, когда я заслуживала порицания, и сказала:
— Дитя моё, да ты и не услышишь никого из-за своего громкого голоса и смеха. Я уже начинаю бояться, как бы ты и через три дня не выкинула какой-нибудь фокус в присутствии наших гостей…
Хотя все эти дни я проказила больше, чем обычно, но сердце моё было наполнено странным волнением, мне хотелось быть обласканной, жить со всеми в ладу.
Тётка продолжала держать меня за подбородок. Я приподняла пальцами подол юбки и сделала реверанс.
— Не волнуйтесь, тётя. Осталось совсем немного. Вам придётся потерпеть всего лишь три денёчка. Тогда вы станете для меня не только тётей… Могу вас уверить, те шалости и проказы, которыми Чалыкушу донимала свою тётушку Бесимэ, Феридэ не посмеет повторить перед уважаемой ханым-эфенди!..
Глаза тётки наполнились слезами. Она поцеловала меня в щёку и сказала:
— Я всегда была тебе матерью, Феридэ, и навеки ею останусь.
Я так разволновалась, что схватила вдруг тётушку за руки и тоже поцеловала в щёку.
Когда мадемуазель подняла на руках моё белое платье, которое было почти готово, я почувствовала, что краснею. Обняв и перецеловав всех, кто был рядом, я взмолилась:
— Прошу вас, уйдите из комнаты. Я не смогу одеться у всех на глазах. Представьте себе: Чалыкушу наденет платье со шлейфом и превратится в павлина! Ах, как это смешно!.. Я, наверно, и сама буду смеяться. Как я просила разрешить мне быть на торжестве в обыкновенном платье… Но разве кто послушал?! Никому нет дела до моего горя.
Когда мадемуазель направилась ко мне с платьем, я заметалась по комнате, забилась в угол, дрожа, словно осиновый листок. Стоящие за дверью шумели, пытались ворваться в комнату. Я умоляла:
— Ещё немножко. Прошу вас, минуточку… Я всех позову.
Но домашние мне не верили, продолжали ломиться в дверь, боясь, что я их обману.
Началась борьба. Те, кто стояли за порогом, большие и малые, смеялись, лезли, толкались, распахивали дверь. Я же изо всех сил старалась сдержать натиск.
В коридоре стоял невообразимый шум от топота детских башмаков, подбитых железными подковками.
— Наступление!.. Война!.. — горланили дети.
На шум сбежались все обитатели дома.
Мадемуазель кричала через моё плечо:
— Отойдите, ради аллаха!.. Не надо!.. Платье рвётся!..
Но её никто даже не услышал.
Вдруг шум за дверью стих. Раздались шаги и голос Кямрана:
— Открой, Феридэ, это я… Мне, конечно, не запрещается… Пусти меня, я хочу тебе помочь…
Я чуть не сошла с ума.
— Пусть войдут все — это ничего!.. Но тебе нельзя!.. Уходи, ради аллаха!.. Клянусь, я буду плакать.
Кямран, не обращая внимания на мои мольбы, навалился на дверь. Обе половинки распахнулись.
Я с криком кинулась в угол комнаты, схватила какое-то пальто, закуталась в него и съёжилась…
Мадемуазель была близка к обмороку, она рвала на себе волосы и причитала:
— Пропало моё чудесное платье!..
Кямран ухватился за пальто, которым я прикрывалась, и сказал, улыбаясь:
— Пора признать своё поражение, Феридэ. Откройся, я взгляну на платье.
Казалось, я окаменела, у меня отнялся язык.
Подождав минуту, Кямран продолжал:
— Феридэ, я только что с прогулки… Очень устал. Не упрямься. Мне так хочется увидеть тебя в новом платье. Смотри, я вынужден буду прибегнуть к силе. Считаю до пяти: раз… два… три… четыре… пять…
Кямран старался считать как можно медленнее. Сказав «пять», он потянул пальто за рукав, но тут увидел моё лицо, залитое слезами, и совсем растерялся. Он с трудом вытолкал всех посторонних из комнаты, захлопнул дверь.
Мадемуазель от изумления лишилась дара речи. Кямран, кажется, был в таком же состоянии. Помолчав немного, он сказал наконец робким, удручённым голосом:
— Прости, Феридэ… Я хотел с тобой немного пошутить. Думал, у меня есть на это право… Но ты всё такой же ребёнок! Скажи, ты простишь меня?
Продолжая закрывать лицо, я ответила:
— Хорошо… Но ты сейчас же уйдёшь из комнаты.
— С одним условием. Я буду ждать тебя в конце сада у большого камня… Помнишь, однажды под вечер, четыре года тому назад, мы помирились с тобой на том месте. Сделаем и сейчас так же. Даёшь слово прийти?..
После короткого колебания я сказала:
— Хорошо, я приду… Но сейчас уходи.
Бедная мадемуазель боялась даже разговаривать с невестой, обладающей столь странным характером. Она молча раздела меня, и я снова облачилась в своё коротенькое розовое платье, а поверх надела чёрный школьный передник. Не взглянув даже на Мюжгян, я бросилась к себе в комнату и долго умывалась холодной водой, пока глаза не перестали быть красными.
Когда я спустилась в сад, уже смеркалось. Теперь мне надо было прокрасться к Кямрану.
Делая вид, будто это обычная прогулка, я прошла за кухней, перекинулась двумя-тремя словами с поваром, затем медленно направилась к воротам. План мой был таков: сначала замести следы, а затем уже вдоль забора, садом пробраться к большому камню. Но…
* * *
Наша дворовая калитка была, как всегда, открыта, и я вдруг увидела у ворот высокую женщину в чёрном чаршафе. Лицо её было скрыто под чадрой. Вид у женщины был такой, словно она хотела что-то узнать в нашем доме, но не осмеливалась войти.
Кямран давно уже ждал меня. Боясь, что под чадрой окажется какая-нибудь знакомая женщина, которая заговорит со мной и задержит, я хотела было скрыться за деревьями. Но тут незнакомка окликнула меня:
— Барышня, милая, простите за беспокойство…
Мне пришлось подойти к воротам.
— Пожалуйста, ханым-эфенди, — сказала я. — К вашим услугам. Что вам угодно?..
— Это особняк покойного Сейфеддина-паши, не так ли?
— Да, ханым-эфенди.
— А вы тоже здесь живёте, барышня?
— Да.
— В таком случае у меня к вам просьба.
— Приказывайте, ханым-эфенди.
— Мне надо поговорить с госпожой Феридэ…
Я даже вздрогнула и, чтобы не рассмеяться, нагнула голову! Меня впервые в жизни величали госпожой.
Было немыслимо сознаться, что я и есть «госпожа Феридэ». У меня не хватило смелости сделать это.
— Ну что ж, ханым-эфенди, — кусая губы, ответила я, — извольте пожаловать в дом. Вы спросите в особняке, и вам позовут госпожу Феридэ…
Женщина в чёрном чаршафе вошла в калитку и приблизилась ко мне.
— Как хорошо, что я вас встретила, дитя моё, — сказала она. — Прошу вас, помогите мне. Вы будете свидетелем моего разговора с Феридэ-ханым. Только об этом никто не должен знать.
Невозможно передать моего удивления. Было уже довольно темно, и я не могла разглядеть под чёрной чадрой лица незнакомки.
Наконец, после некоторого колебания, я сказала:
— Ханым-эфенди, я не могла сразу признаться, так как не совсем одета… Но Феридэ — это я.
— Вы та самая Феридэ-ханым, которая выходит замуж за Кямрана-бея? — взволнованно спросила женщина.
Я улыбнулась.
— В доме только одна Феридэ, ханым-эфенди.
Женщина в чёрном чаршафе вдруг замолчала. Минуту назад она с таким нетерпением хотела увидеть Феридэ, а сейчас стояла, будто истукан. В чём дело? Может, она не верила, что я — Феридэ? Или тут дело в другом?..
Стараясь скрыть удивление, я сказала:
— Жду ваших приказаний, ханым-эфенди.
Странно. Незнакомка словно воды в рот набрала.
В глубине сада я увидела скамейку и сказала:
— Хотите, пройдём в сад, ханым-эфенди… Там нас никто не потревожит, и мы спокойно поговорим.
Незнакомка продолжала хранить молчание даже тогда, когда мы сели на скамейку. Но вот, кажется, она решилась, ибо резким движением откинула вверх чадру… Я увидела умное нервное лицо. Женщине было лет под тридцать. Хотя уже порядком стемнело, в глаза сразу бросалась её мёртвенная бледность.
— Феридэ-ханым, — начала она, — я пришла сюда по поручению своей очень близкой и давней подруги. Никогда не думала, что миссия, которую я взяла на себя, окажется столь трудной… Только что я настаивала, чтобы вы позвали Феридэ-ханым, а сейчас мне хочется убежать…