– Вот тебе для защиты от ада, – объявил он (ведь ее вешали, не позвав к ней священника).
Мадленке сделалось совсем нехорошо от такой заботы. Рупрехт поднял ее и потащил к веревке, болтающейся на суку дерева. И в тот момент у бедной девушки наконец прорезался голос.
– Анжу, ко мне! – заверещала она, трепыхаясь в цепкой хватке Рупрехта. – Спаси меня скорее, меня убивают! На помощь, друг, на помощь!
Рупрехт огрел ее по шее, и у несчастной Мадленки аж потемнело в глазах, после чего она смогла только слабо пискнуть:
– Убивают!
– Вот проклятое отродье, – проворчал кнехт, затягивая петлю на ее шее.
Другой конец веревки был перекинут через сук и приторочен к седлу лошади, на которую сел второй оруженосец, и едва бы он дал шпоры благородному животному, бренной жизни Мадленки пришел бы конец. Рупрехт взглянул на своего подручного и хотел уже поднять руку, приказывая ему сняться с места, но не успел – в кустах послышался такой треск, словно сквозь них ломилось стадо диких бизонов, и весь исцарапанный, с налитыми кровью глазами Филибер де Ланже выскочил на поляну, держа в руке кошкодер. Первым ударом он отправил к праотцам подлизу Рупрехта, вторым уложил лошадь, тащившую веревку, так что всадник, охнув, вылетел из седла и в беспамятстве растянулся на земле. Сук с треском сломался, и Мадленка рухнула к подножию дерева, синея, хрипя и тщетно силясь снять с шеи почти затянувшуюся петлю.
– Убью! – зарычал Филибер, размахиваясь, и бросился на Боэмунда, который уже выхватил меч. Но внезапно Лягушонок остановился и, увлекаемый кошкодером, сделал пол-оборота вокруг себя.
– Это же брат Филибер! – крикнул кто-то из крестоносцев. – Анжу! Ей-богу, он!
– Черт возьми! – проревел Филибер, опуская кошкодер. – Что здесь происходит? Я думал, моего друга убивают!
Боэмунд перевел взор на Мадленку, которая все никак не могла ослабить петлю.
– Мальчишка твой друг? – спросил он с расстановкой и голосом, не сулившим добра решительно всем друзьям Филибера.
– Ну да! – подтвердил счастливый Лягушонок. – Мишель помог мне бежать из чертова подземелья замка. Если бы не он, я бы пропал, ей-богу! Постой, ты что, хотел его повесить? За что?
Мадленка наконец стащила с шеи поганую веревку и с клекотом втягивала в себя воздух, не в силах вымолвить ни слова.
– Ни за что! – прохрипела она, так как Боэмунд не торопился с ответом. – В него бесы вселились! – тыча пальцем в крестоносца, добавила она, что на современном языке означает: «У него крыша поехала».
– Ну-ну, – примирительно сказал Филибер, потрепав ее по плечу. – Бывает. Брат Боэмунд погорячился.
– Я ему ничего плохого не сделал! – завелась Мадленка. Если бы взгляды обладали способностью убивать, храбрый рыцарь Боэмунд фон Мейссен давно бы уже лежал мертвым…
Но на него, похоже, такие вещи не действовали.
– Я рад, что ты вырвался из плена, – спокойно сказал он, обращаясь к Филиберу. – Но какого дьявола ты уложил моего оруженосца?
– А это был твой оруженосец? – искренне удивился Филибер. – Прости, брат, я не знал. Я решил, что Мишеля нашли люди князя, ну, и поспешил сюда.
Крестоносцы окружили Филибера, некоторые спешивались, чтобы обнять его и выразить свою радость по поводу того, что он снова с ними. Оказалось, они направлялись в резиденцию князя Диковского, чтобы силой или иным способом отбить своего товарища.
– А я думал, ты мертв! – сказал Филибер Боэмунду. – Мальчишка мне рассказал, как он встретил тебя на дороге.
– Я и сам не чаял увидеть тебя живым, – коротко отвечал Боэмунд, метнув на Мадленку такой взгляд, что она от греха подальше поспешила укрыться за широкой спиной Филибера. – Однако, раз уж мы нашли тебя, можно ехать обратно в Мариенбург. Аренвальд, коня брату Филиберу!
– И коня моему другу Мишелю! – рявкнул Филибер.
На лице Боэмунда отразилось удивление, сильно сдобренное замешательством.
– Ты собираешься взять юношу с собой? – вежливо поинтересовался он. – Для чего?
– Потом объясню, – отмахнулся Филибер. – Скажи, ведь нас обвиняют в том, что мы убили мать Евлалию?
– Да, именно так, – подтвердил Боэмунд после паузы.
– А мальчишка видел, что это были другие.
– Кто? – быстро спросил крестоносец.
– Он почти нашел их, да с ним приключилась неприятность. История долгая, и, я думаю, магистр и комтуры должны выслушать его. Кстати, его зовут Мишель Соболевский.
– Хорошо, – после короткого молчания кивнул Боэмунд и, подъехав к Мадленке, вгляделся в нее своими загадочными лазоревыми глазами. – Мальчик, можешь взять лошадь оруженосца Рупрехта, она ему больше не понадобится. Адальберт, ты погрузишь бренные останки кнехта Рупрехта на своего коня… Вальтер может держаться в седле? – Вальтер был второй оруженосец, только-только пришедший в себя от удара анжуйца.
– Может, да вот лошади у него больше нет, – бойко отозвался кто-то. – Что за удар, бог мой! Брат Филибер, как всегда, показал себя.
– Ладно, – бросил синеглазый, – ничего не поделаешь, пусть Вальтер едет на лошади с Иоганном. В путь, братья.
– В путь! – заорал Филибер и, засвистев по-разбойничьи, поскакал вслед за своим другом Боэмундом.
Мадленка, надувшись, ехала в хвосте отряда крестоносцев, с тоской понимая, что деться ей некуда.
Начинало уже темнеть, когда они расположились на ночлег в Торне, где их поджидал фон Ансбах. Узнав, что анжуец вернулся целым и невредимым, он на радостях выкатил из подвалов бочку вина.
Едва Мадленка подкрепилась, ее вызвал к себе Филибер де Ланже и учинил допрос с пристрастием, допытываясь, что такого она сделала фон Мейссену, отчего тот аж пылает ненавистью. Мадленка честно рассказала, как позаимствовала у раненого мизерикордию и какими словами они обменялись в сердцах, – мелочи, которые она за ненадобностью опустила, повествуя в подземелье о своих приключениях.
– Почему он так взъелся на меня? – закончив свой рассказ, спросила она.
Филибер де Ланже рассеянно барабанил пальцами по столу.
– Потому что ты видел его слабым, и он не скоро это забудет. – Анжуец положил руку на плечо своему бывшему сокамернику, смотревшему на него жалобными круглыми глазами. – Послушай моего совета, Мишель: держись от брата Мейссена подальше. Если Боэмунд кого невзлюбит, тому человеку не жить.
У Мадленки душа ушла в пятки – так серьезно и торжественно ее новый друг произнес последние слова. Да и, по правде говоря, сам Боэмунд отнюдь не производил впечатления человека, с которым можно шутить.
– Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня, – неловко сказала Мадленка.
Лягушачьи глаза засветились довольством.
– Пустое. Я ничего особенного не сделал, Мишель. Жаль, конечно, кнехта Рупрехта («И вовсе не жаль, поделом ему!», – подумалось Мадленке), но он сам виноват. Упокой, господи, его душу! – Филибер перекрестился и нечаянно рыгнул, отчего Мадленка подскочила на месте. – И никого здесь не бойся. Помни: ты мой друг, и я тебя в обиду не дам. – Он смущенно улыбнулся. – Только никому не рассказывай… ну, про царапину… Хорошо? Я и сам понимаю, что глупо бояться вида крови, но поделать ничего не могу.
Мадленка поклялась Лягушонку, что ничего никому не скажет, и с легкой душой отправилась спать.
Глава 22,
в которой Мадленка прибывает в Мальборк
Через два дня отряд Боэмунда подошел к Мариенбургу, среди поляков более известному под названием Мальборк. Когда Мадленка впервые увидела башни неприступной крепости, вырисовывающиеся вдали, ею овладело напряженное любопытство. От деда она слышала, что Мальборк – твердыня, не имеющая себе равных. Одиннадцать лет тому назад после Грюнвальдской битвы король Владислав попытался взять ее приступом, но потерпел неудачу и вынужден был снять осаду. Мальборк расположен на берегу реки Ногата, которая является притоком Вислы, и, по существу, это не один замок, а три, встроенные друг в друга и окруженные мощными стенами. Вблизи крепость выглядела еще внушительнее, чем издали; она подавляла своими размерами, и город, лепившийся к ее изножию, совсем терялся в ее тени. Мадленка уже знала, что вход в замок женщинам строго-настрого запрещен, и сердце ее радостно трепетало, когда она предвкушала свое появление за его стенами. Никакого кощунства Мадленка в том не усматривала – ведь, в конце концов, крепость носила священное для крестоносцев имя Марии, и оно же было вторым именем девушки, святая Мария была небесной покровительницей Мадленки. И раз уж судьба сама занесла ее сюда, грех было бы не воспользоваться таким случаем.
Отряд рыцарей миновал посад и стал подниматься к замку. По дороге им попадались по большей части солдаты и священники – сразу было видно, что поблизости расположено сердце ордена, основные его казармы. Замок, выстроенный из алого кирпича, к удивлению Мадленки, производил скорее радостное, чем тягостное впечатление. Копыта лошадей прогрохотали по спущенному подъемному мосту. Во дворе рыцари спешились, и подбежавшие конюхи приняли лошадей. Мадленка огляделась. Вокруг было множество народу; фон Мейссен и Филибер, в Торне переодевшийся в подобающую его званию одежду, попали в гущу любопытствующих рыцарей, жадных до новостей. Мадленку в одежде мальчика тоже не обошли вниманием – многие недоумевали, что тут делает никому не известный рыжий юноша, но решили, что он либо пленник, либо шпион крестоносцев, оказавший им важные услуги. Мадленка недолго пробыла во дворе – Филибер де Ланже (теперь она даже мысленно не смогла бы назвать его Лягушонком и тем более Вонючкой), переговорив о чем-то с Боэмундом, подошел к ней и повелительно бросил:
– Следуй за мной!
Он отвел Мадленку в маленькую, но опрятную комнату, где не было ничего, кроме кровати, распятия на стене и простой деревянной скамьи.
– Великий магистр в отъезде, – сказал Филибер на прощание, – его замещает великий комтур Конрад фон Эрлингер. Мой слуга принесет тебе приличную одежду и все, что ты захочешь. Комтур наверняка пожелает побеседовать с тобой. Веди себя прилично и, бога ради, – Филибер понизил голос, – не попадайся Боэмунду на глаза, не то не оберешься хлопот.
– Хорошо, – кивнула Мадленка со вздохом.
Когда Филибер ушел, Мадленка побродила немного по комнате. Единственное окно выходило на реку, в воде которой отражались фантастической красоты башни замка. Мадленка вздохнула; в то мгновение она бы отдала всю эту красоту за то только, чтобы оказаться дома, в Каменках, где нет реки, а есть один колодец, да и сама усадьба может лишь с большой натяжкой считаться замком.
Помолившись Деве Марии и попросив охранять ее впредь, Мадленка села на кровать. Перина оказалась мягкой, и тощий зад Мадленки прямо-таки тонул в ее великолепии. Мадленка, не помня себя от восторга (еще бы – наконец-то у нее есть своя кровать; не пучок грязной соломы, а именно кровать со всеми причиндалами), попрыгала на перине, пощупала ее, помяла руками и пришла к выводу, что эти чертовы немцы весьма недурственно все у себя устроили. Она была права: орден имел монополию на торговлю на своей территории, из каковой извлекал огромные прибыли. В тогдашней Европе он был единственным среди рыцарских орденов, вообще не имевшим никаких долгов.
Вдоволь налюбовавшись роскошной постелью, которую ей отвели, Мадленка еще раз обошла комнату, заглянула даже под кровать и обнаружила под нею в дальнем углу мышиную нору. После чего Мадленке стало скучно, и она совсем уже собиралась отправиться на поиски кого-нибудь, но тут дверь растворилась, и вошел невзрачный детина с птичьим носом, крошечными глазками и обстриженными в кружок волосами. В руках он тащил ворох одежды. Детина стал перед Мадленкой навытяжку и воззрился на нее сверху вниз.