В тех случаях, когда Долорес приходилось готовить званые обеды вне гостиницы, она нанимала в помощь пару подруг. Когда обед кончался, она предпочитала переночевать у той или другой, вместо того чтобы на ночь глядя возвращаться в свою гостиницу…
Однако на сей раз возникли непредвиденные сложности. Ей следовало бы догадаться об этом. То, что касалось Эдвина Оливера, всегда вызывало сложности. Обе ее подруги в тот вечер оказались заняты. Она позвонила Коре. Дочь ответила, что с удовольствием поможет. Ее соседка по комнате устраивала вечеринку, но это случалось так часто, что Кора спокойно могла ее пропустить. Беда заключалась в том, что такие сборища имели обыкновение затягиваться до утра. Сие означало, что Долорес не сможет переночевать в студенческом общежитии.
Поняв это, она пришла в отчаяние. Придется остановиться в отеле и включить в счет расходы на проживание, однако сначала надо будет обговорить это с Эдвином; типовой договор на подготовку званого обеда расходов на отель не предусматривал. Долорес позвонила секретарше, которая попросила ее немного подождать, а затем соединила с мистером Оливером.
— Хелло, Долорес… — У нее сладко екнуло сердце. Она надеялась избежать этого разговора, чтобы сберечь нервы, но у нервов было собственное мнение. Они мгновенно среагировали на его низкий хрипловатый голос.
— Хелло, Эдвин, — ответила она, пытаясь казаться деловитой. — Боюсь, у нас возникла маленькая проблема.
— Да, секретарша уже сказала. Нет никакой проблемы. — Его голос звучал насмешливо. — В моем доме есть прекрасная комната для гостей с отдельной ванной. — Ему и в голову не приходило, что миссис Стрит может остановится где-нибудь еще.
У Долорес от волнения вспотела ладонь. Остановиться у него в доме? Он что, сошел с ума? Или это она сошла с ума? Кажется, в психиатрии такое поведение называется «неадекватной реакцией»?
Она тяжело вздохнула и закрыла глаза. Да, так оно и есть. В предложении Оливера был прямой смысл. Делать нечего, остается лишь смириться. Долорес, скрепя сердце, согласилась и попыталась вежливо закончить разговор.
Ничего, как-нибудь справится. В конце концов, это бизнес. Всего лишь бизнес.
Конечно, так оно и есть… Долорес положила трубку, ощущая непонятный страх. Этот мужчина явно заманивал ее в свои сети. В ближайшую среду она окажется в его доме, причем будет не только возиться на кухне и в столовой, но и ночевать под его крышей.
К великому облегчению Долорес, когда она приехала в дом Эдвина Оливера, его не было дома. Это был чудесный старый особняк, окруженный лужайками и раскидистыми деревьями, уже сбросившими ярко раскрашенные листья. Дом был большой и произвел на Долорес сильное впечатление. Возможно, где-нибудь на чердаке здесь водились привидения.
Впечатление от интерьера было не менее сильным. Полы устилали роскошные персидские ковры, на них стояла со вкусом подобранная мебель — по большей части антикварная, впрочем, были и комнаты, обставленные очень современно. Несмотря на роскошь, дом был уютным, удобным и обжитым. Что ж, подумала она, у этого человека двое детей-подростков. Ничего странного, что они передали обстановке частичку своего вкуса, своего представления о красоте и уюте.
Экономка миссис Шеффер, добродушная и дружелюбная женщина лет шестидесяти, показала ей просторную, хорошо оборудованную кухню. Приготовить еду на двадцать человек здесь было легко. Затем миссис Шеффер провела Долорес в столовую, показала фарфор, хрусталь, серебро и сказала, что если Долорес хочет, она с удовольствием поможет ей накрыть на стол.
Они пили чай с яблочным пирогом и обсуждали детали предстоящего обеда, когда на кухню, удивив обеих женщин, неожиданно нагрянул Эдвин. При виде его у Долорес замерло сердце. Одетый в элегантный деловой костюм с галстуком, он лучился энергией и уверенностью в себе. Она неожиданно разозлилась на себя. Не следовало показывать, что Эдвин производит на нее такое сильное впечатление, но это было выше ее сил.
— А мы вас не ждали, — заявила миссис Шеффер.
— Я и сам не ожидал, что вернусь так рано, — ответил он, — но совещание оказалось коротким. Мне пришла в голову мысль улизнуть и проверить, как у вас идут дела. — Он красноречиво посмотрел на чай и пирог, свидетельствовавшие, что женщины нашли общий язык, и перевел взгляд на Долорес.
— Как дела? — Темные глаза его, казалось, заглядывали ей прямо в душу. Или это ей только показалось?..
— Спасибо, все в порядке, — неуверенно ответила Долорес. Сердце колотилось как бешеное. Это было несправедливо. За что ей такие мучения? Она их не заслужила.
— Я видел присланное вами меню. Все отлично. Я подписал договор и отправил вам.
— Спасибо…
— Хотите чаю, мистер Оливер? — спросила миссис Шеффер.
— С удовольствием. — Эдвин придвинул кресло, уселся за стол и расстегнул пиджак. — Вы не убирали фотографии, которые я оставил вечером на журнальном столике? — спросил он экономку. — Мне нужно отнести их в офис.
Миссис Шеффер налила в чашку чай и ответила:
— Я положила их на письменный стол. Сейчас принесу.
Долорес следила за тем, как Эдвин подносит ко рту чашку. Рука была сильная и казалась особенно смуглой по контрасту с ослепительно белым манжетом.
— Я забыла спросить, хотите ли вы, чтобы я сама разносила блюда, — сказала она, глядя на Эдвина снизу вверх.
— Да, конечно. Так же, как у себя в гостинице. А что?
— Нет, ничего. Тогда об одежде. Я надену то же, что ношу в гостинице. Или вы предпочитаете что-нибудь более торжественное, чем брюки и блузка?
Он слегка нахмурился.
— Знаете, я думал, что вы наденете мини-юбку и маленький передничек с оборками… — Увидев возмущение на ее лице, Оливер громко расхохотался. — Успокойтесь, я шучу!
Долорес почувствовала себя набитой дурой.
— Извините. Мой муж… — пробормотала она и тут же умолкла.
— Что ваш муж?
— Обычно он говорил мне, что надо надеть. Ему никогда не нравилось, как я одета.
— В самом деле? Наверно, он был слепой, — улыбнулся Эдвин. — Потому что мне очень нравится, как вы выглядите.
— Спасибо. — Она не могла найти других слов, вспоминая, что Эдвин видел ее в убогом халате и шлепанцах.
— Честно говоря, — непринужденно продолжил Оливер, — я все время думаю о вас. Вы так привлекательны…
Долорес смерила его испепеляющим взглядом, отчего он захохотал. Но тут на кухню вернулась миссис Шеффер с фотографиями, и ей пришлось промолчать.
Эдвин вынул фотографии из конверта и разложил их на столе.
— Что скажете, Долорес? Нравится? — спросил он как ни в чем не бывало.
Это были сделанные весной фотографии великолепного сельского особняка в колониальном стиле, окруженного цветущими азалиями. Дом был каменный, с большой верандой и окнами со ставнями, но носил на себе явную печать заброшенности.
— Чудесно… Чей это дом?
— Его купила компания. Он находится примерно в получасе езды от города. Когда усадьбу восстановят и перестроят, она станет местом отдыха для наших служащих, зарубежных клиентов, а также для друзей и родственников.
— Благое дело…
Эдвин нахмурился.
— Потребуется много работы. И главной заботой станут меблировка и внутреннее убранство.
— Да… Труд немалый.
Оливер поднял глаза.
— А кто меблировал и декорировал вашу гостиницу?
— О, мы с мамой все сделали сами, не прибегая к помощи профессионалов… — Воспоминания заставили ее улыбнуться. — Это было здорово! Мы ходили по аукционам, «блошиным рынкам» и антикварным лавкам, отбирая то, что казалось нам подходящим. И каждая комната была убрана по-своему.
— А все вместе смотрится великолепно, — сказал Оливер. — Должно быть, у вас врожденный талант. — Взгляд Долорес заставил его приподнять уголки рта. — Я ничуть не удивляюсь этому, отведав блюда вашего приготовления.
Долорес обдало жаром. Она слышала похвалу от многих, но только комплименты Эдвина заставляли ее терять голову. Она будет последней дурой, если поверит хоть единому его слову…
— Я делала это с любовью, — пробормотала женщина и уставилась на одну из фотографий, стремясь избежать его взгляда.
— Хотите еще чаю? — спросила миссис Шеффер.
Долорес покачала головой.
— Спасибо, я уже и так выпила две чашки. Пожалуй, пора домой. — Она отодвинула кресло и улыбнулась экономке. — Я рада, что вы будете здесь и поможете мне с обедом. Не сердитесь, что я захватила вашу кухню?
— О Господи, конечно, нет! — воскликнула миссис Шеффер. — Не переживайте из-за таких пустяков. Было бы смешно, если бы я сердилась!
Эдвин проводил Долорес до двери и помог надеть пальто. Стену просторного холла украшало несколько больших черно-белых фотографий, оправленных в рамки. Долорес заметила их, как только вошла в дом. На них были запечатлены мальчик и девочка в момент игры. Фотографии отражали малейшие оттенки чувств и были сделаны настоящим профессионалом.
— Поразительно, — промолвила Долорес. — Это ваши дети, когда они были маленькими?
— Да, — улыбнулся Эдвин. — А фотографировала их моя жена…
Застегивая пальто, Долорес обдумывала услышанное.
— Похоже, он была очень талантлива. Фотографии замечательные.
— Да. Прошло столько лет, а я все еще любуюсь ими. — Он подал ей шарф. — Долорес, я очень ценю вашу работу. Моими гостями будут друзья и проверенные деловые партнеры, и я рад возможности отплатить за радушие, с которым они встречали меня долгие годы.
— Сделаю все, что в моих силах, — пообещала она.
— Не сомневаюсь.
Долорес глубоко вздохнула и задумалась: почему этому человеку достаточно одного взгляда, чтобы лишить ее душевного равновесия?
— Ну, до следующей среды, — сказала она.
— Я буду ждать. — Он не притронулся к ней, не сделал попытки поцеловать. Просто открыл дверь. Долорес сама не знала, рада она или разочарована тем, что прощание было таким сдержанным.
Она ехала домой со странным ощущением, будто ее жизнью отныне руководит некая тайная сила.
Днем позвонила Агата, и Долорес села в кресло, приготовясь услышать очередную сагу о ее сыне. В последнее время Агате приходилось нелегко.
Сестра сказала, что сын взял ее машину и пропал на три часа. Этот тринадцатилетний оболтус совсем от рук отбился. Он отказывается делать уроки, потому что вдрызг разругался с учительницей, которая выгнала его из класса за сквернословие.
— Я не знаю, что с ним творится! — причитала Агата. — Он несколько месяцев ходил к психоаналитику, но это помогло как мертвому припарки! Он окончательно спятил! Курит, превратил свою комнату в хлев, разбил окно и вообще… Господи, что будет дальше!
Долорес потеряла дар речи. Да, дети в переходном возрасте — отнюдь не сахар, но она не понимала, каким образом ее любимый племянник мог превратиться чуть ли не в малолетнего преступника.
До сих пор Долорес считала, что сестра, которая была для своих четырех нежно любимых чад непререкаемым авторитетом, слегка преувеличивает и чересчур серьезно относится к поступкам сына, вполне, на ее взгляд, нормальным для подростка. Но то, о чем рассказывала Агата, выходило далеко за пределы нормального.