Тут, я обругал себя в душе за извращённое воображение, которое, почему-то, всегда возникало у меня при рассказах о изнасиловании девушек.
Но вспомнил изречение Монтеня из «Опытов»: «В мыслях своих мы гораздо более развратны, чем в поступках», — и успокоился.
XX
Позвонила Людмила:
— Куда пропал? В гости в лабораторию не приходишь, а напрашивался.
— Слушай, мы снова с Ларисой.
— Да ну! Честно, поздравляю!
— Заходи сама.
— Ой, зайду! А можно не одна?
— С кем?
— С Герой.
— Стали большими друзьями?
— Замуж выхожу.
— Вот видишь, говорил: ещё не вечер.
— А если сразу сейчас? У нас с Герой сегодня удачный эксперимент, придём с коньяком, обмоем.
— Конечно, какой вопрос!
Пара прискочила радостно возбуждённая, и мы сели пить коньяк.
Гера уставился на Ларису вожделенным взглядом, хоть раньше я знал его, как чокнутого работой и не обращавшего внимания на женщин.
Я шёпотом поддразнил Людмилу:
— Ненадёжный дружок у тебя!
Она расхохоталась и сказала, чтоб слышали все:
— Гера никуда от меня не денется! Я у него первая настоящая любовь!
Герман зарделся и улыбнулся смущённо. Собственно, у Людмилы было достаточно достоинств, чтобы удержать мужчину, я даже взгрустнул, малость, о потерянной женщине.
— Так с чем поздравить вас на работе?
— Гера изобрёл новый детектор волн, пусть сам расскажет.
— Ты знаешь, Вадим, чем мы занимаемся?
— Знаю, Людмила рассказывала. Я только удивляюсь, как это с помощью кирлиана увидеть душу? Он же фиксирует излучение только первых двух полевых оболочек: физической и эмоциональной, а душа начинается с третьей ментальной оболочки и дальше.
— А я знаю, что у ауры семь слоёв, как семь цветов радуги, — вступила в разговор Лариса, — у нас в колледже учат психологию по-современному.
— Ой, какая ты умная! — откровенно восхитилась Людмила, она прямо ела девушку глазами.
— Всё верно, — продолжил Герман, я мучился целый год, пока не сделал этот фазоаурометр, и сегодня, впервые, мы увидели такое, что дух захватывает! Вот, принёс фотографию.
Все прильнули к большой цветной распечатке.
Там были изображены две символических фигуры: мужская и женская, вокруг которых сияла разноцветная аура. Но гораздо объёмнее, чем привык я видеть на стандартных снимках. И ауры двух тел на внешних уровнях были замкнуты в один общий эллипсоид.
— Слева я, справа Гера, — поясняла Людмила. — Вокруг каждого из тел красная аура физического поля, а вокруг обеих фигур замкнутое голубое кольцо пятой и шестой духовных оболочек. Это наша Любовь.
— Здорово! — приблизил я снимок к глазам. — А где последний, седьмой слой?
— Чего захотел! Последний слой связи с вселенским полем смысла, наверно, не увидеть никогда. И так, что здесь есть, раньше не видел никто!
Людмила бережно вынула из моих рук листок и положила на стол на всеобщее обозрение.
— Насмотреться не могу!
— Никто не знает природу волн седьмого слоя, — развёл Герман руками, — они невидимы, по крайней мере на нынешнем уровне науки.
— А что это за чёртики? — спросила Лариса, вглядевшись в снимок, — вот здесь, снаружи голубого поля.
— А это и есть чёртики из виртуального мира, которых кругом пруд пруди, но они не могут пролезть сквозь замкнутую оболочку, — пояснила билогиня.
— Ой, как интересно! Я тоже хочу, чтоб нас засняли с Вадиком.
— Приходите завтра с утра. Суббота, никого не будет в институте, комната 316, я скажу вахтёрше, чтоб пропустила, — пригласил Герман.
Я с удовольствием принял приглашение, мне не давало покоя видение обволакивающей нас с Ларисой твари в моменты экзистенциального оргазма, и подумалось, что замечательный фазоаурометр исследователей даст отгадку на мучившие меня вопросы.
«Как хорошо им вместе, соединённым не только постелью, но общим увлекательным делом» — крутнулось в моей голове, когда пара распрощалась с нами.
— Подумаешь, Склодовские-Кюри! — хмыкнула Лариса, как всегда прочитав мои мысли.
— Ты феномен! — с испугом глянул я на неё, — с тобой опасно подумать о чём-нибудь.
— Ты не понял ещё, что всё дело в моих проникающих хамелеонах? — ответила она и заиграла глазищами, меняя их цвет.
Честное слово, стало жутковато!
Потом я опять оказался во власти неотразимого тела.
— Вас ждут, — сказала вахтёр на проходной, позвонив по телефону.
Мы поднялись на третий этаж, Людмила стояла у своей комнаты и махнула нам рукой.
Лаборатория расположилась в небольшой комнате, в которую еле втиснулся лежак хитрого фазоаурометра, как назвал его Герман. В изголовье, обнимая лежак, возвышалась рамка с круглым отверстием, напоминая томограф, соединённая проводами с компьютером.
— Кто первый? — спросил Герман.
— Я! — ответила бесстрашная Лариса и возлегла на зыбкое закачавшееся основание.
Стройная фигура в короткой юбке и здесь, во время научного эксперимента, вызывала только одно желание: «трахнуть её немедленно»!
Лежак медленно поехал сквозь сканирующую рамку.
— Теперь ты, Вадим, — сказал Гера, взглянув на экран, на котором светилась непонятная группа символов.
«Карета» приехала назад, и покатился я.
— Минут пять будет обрабатывать, — сказал Герман.
Людмила уставилась на экран, на котором последовательно проступали контуры результата съёмки.
Вдруг, экран погас, а я заметил, как побледнела Людмила.
— Что случилось? — кинулся к компьютеру Герман.
— Всё нормально с компьютером, — сказала биолог, — наверно сгорел монитор.
Кандидат наук понажимал на кнопки и огорчённо вздохнул:
— Визит-эффект! Сейчас разберусь.
— Да ну его, в выходной возиться. Не хочу! — остановила его подруга, — давай в понедельник, и так без выходных, пошли лучше купаться, лето кончается.
— Пошли, — несколько ошарашено согласился Герман.
— А когда я получу фотографию? — спросила Лариса.
— Как только, так сразу! — обняла её за плечи Людмила.
Мы выбрались на свежий воздух и перешли дорогу, за которой солнечными бликами манило озеро. Город расположился подковой вокруг него, так что до водоёма было недалеко от любого здания.
К вечеру, часа через два, как мы расстались с парой, Людмила позвонила мне:
— Ты можешь сейчас подъехать к институту? Один, без Ларисы. — Могу, она ушла на свою квартиру за платьем, но в чём дело? — Приедешь — увидишь. Только не говори ей.
— Интригуешь?
— Интригую.
Я оставил записку для подруги, что поехал в гараж, и через десять минут мы с Людмилой, встретившей меня у подъезда, вошли в лабораторию.
— А где Гера? — спросил я.
— Ему тоже не надо это знать, — упрямо сжала спутница губы.
Она подошла к компьютеру и включила его.
— Я нажала тогда незаметно кнопку сброса и отвлекла всех. Смотри!
Я вгляделся в экран.
На нём, как и на принесённой вчера фотографии, развернулись две фигуры, мужская и женская, окутанные разноцветными полями ауры.
Также тела замыкала общая полевая оболочка, но грозно фиолетового цвета.
Тут я непроизвольно отпрянул от экрана.
Между тел явственно проступила фигура женщины. Её лицо, холодной, хищной красоты было непропорционально велико по сравнению с миниатюрной обнажённой фигурой, на которой сидела голова. Больше всего поражали огромные глаза, которые переливались переменчивыми цветами.
— Как у Ларисы! — вздрогнул я.
Становилось особенно страшно, когда они зажигались тёмным, рубиновым цветом, мерцающим, как затухающие уголья костра.
Фигура располагала длинными руками, раскинутыми на всю ширину снимка, которыми обняла наши с Ларисой тела.
За плечами проглядывались тёмные крылья, но не птичьи, а как у летучей мыши.
На месте промежности находился источник света, который в замедленном темпе нарастал до ярко красного, расширяясь в большое пятно и потом резко затухал, превращаясь в маленькую розовую точку, после чего процесс повторялся вновь.
Внизу, под пятном явственно узнавались две обнажённых головки раздвоенного мужского члена.
— Что это? Кто это! — вскричал я.
— Суккуб! — прошептала Людмила.
— Что это за существо?
— Это чудовище параллельного мира, перед которым блекнут все остальные демонические сущности. Смотри теперь сюда.
Людмила нажала кнопку, на экране появилось изображение фигуры одной Ларисы. За её спиной расположился знакомый суккуб, но … с мужским лицом, узнаваемым как родной брат прежней твари. Он мерзопакостно улыбался.
— Теперь посмотри на себя.
На отдельном снимке моя яйцеобразная оболочка зияла с одной стороны огромной раной, сквозь которую протянулась жилистая рука, схватившая крючковатыми пальцами мой член.
Потрясённый, я нервно закурил, и женщина не возразила, несмотря на то, что, конечно, в комнате с чуткими приборами курить было запрещено.
— Ты понял? — спросила Людмила.
— Сама объясни, чёрт те, что в голову лезет.
— Суккуб вселился в Ларису задолго до твоего знакомства с ней, сама она этого не понимает, но полностью в его власти.
— Его или её, не поймёшь, какой пол?
— Это сама Меллюзина, королева суккубов, она двуполая и может принимать мужской или женский облик. Раз она вселилась в Ларису, то на самом деле — девушка редкой красоты.
— Что за сказки рассказываешь ты Люда, мы живём в современном научном мире, а не в тёмном Средневековье?
— Суккубы и инкубы вечны, как и человеческие души, только те улетают на небо, а эти гнездятся в земном эфире рядом с людьми. Герин прибор позволил видеть их.
— Да-а-а, — только и протянул я.
— За прибором большое будущее, — продолжила собеседница, — ведь виртуальные невидимые твари существовали всегда, а теперь их видно, значит легче бороться с ними.
— А что делать мне?
— Это твоё право. Мы можем пока зашивать с помощью направленного излучения на тело небольшие повреждения ауры. С суккубами пока бороться не в силах, хотя я обозначу теперь Гере эту проблему. Но эти снимки показывать не буду.
Я вообще сейчас сотру их, а Ларисе объясни, что система сломалась и требует длительного ремонта. Потом она забудет.
— Но что делать мне? — схватился я за голову.
— А ты не сможешь жить без Ларисы, без её тела. Ничего, наверно, хуже не будет, чем есть. Суккуба удовлетворяет ваша связь.
Людмила помолчала и хмыкнула:
— Представляю, какие извращения вы творите.
— Это так, — согласился я.
— Только не рассказывай! — испугалась женщина, — всё это заразительно, как наркотик!
Я покинул, изумлённый, лабораторию. Тайна переменчивой красавицы и её удивительных хамелеонов была раскрыта.
XXI
— Нас Надя в гости приглашает, — сказала Лариса поутру в воскресение.
— Какая Надя?
— Которой ты песню пел про двугривенный.
— Да какие это друзья?
— Они переехали за зону и устраивают новоселье.
— Это на машине с ночевой, хочешь сделать мне тяжёлый понедельник?