Грейс вышел из машины. Гленн последовал за ним.
Пригибаясь под дождем и воющим ветром, они облачились в белые костюмы, натянули высокие резиновые сапоги, отчего стали похожи на пару сперматозоидов, и направились к констеблю, охранявшему место происшествия.
– Фонари понадобятся, – предупредил констебль.
Грейс и Брэнсон пощелкали кнопками, опробовали фонари. Второй констебль, тоже в ярко‑желтой куртке, повел их за собой в меркнувшем свете по широкой пустой площадке. Скользя в липкой грязи, размолотой автомобильными шинами и тяжелой техникой, мужчины прошли мимо башенного крана, молчащего бульдозера, уложенных в штабеля строительных материалов, накрытых хлопавшим на ветру полиэтиленом, и уткнулись в осыпавшуюся викторианскую стену из красного кирпича, ограждавшую брайтонский железнодорожный парк. В темноте за ней виднелось оранжевое свечение города. Где‑то дребезжали доски временного забора, слышалось звяканье каких‑то железок.
Грейс внимательно смотрел себе под ноги. Сваи фундамента глубоко вбиты в землю. Экскаваторы не один месяц перекапывали площадку. Свидетельства можно найти только в водосточных канавах, прочее уже давно уничтожено.
Констебль остановился, указывая на вырытый ров глубиной двадцать футов. Грейс присмотрелся и увидел нечто вроде частично раскопанного доисторического ящера с зияющей рваной дырой в спине. Из грязи поднимается верхний сегмент туннеля, выложенного из старых, почти обесцвеченных кирпичей.
Водосточная канава от железнодорожной линии между старым Брайтоном и Кемптауном.
– Никто о ней не знал, – объяснил констебль. – Сегодня раскопали.
Рой на секунду попятился, стараясь преодолеть боязнь высоты, даже такой относительно малой. Потом глубоко вдохнул, пополз вниз по скользкому крутому склону, с облегчением выдохнув, когда целым и невредимым добрался до дна. Тело ящера вдруг укрупнилось, открылось по сравнению с видом сверху. Круглый свод туннеля возвышался над ним, по прикидке, почти на семь футов. В дыре посередине темно, как в пещере.
Он шагнул туда, зная, что рядом Брэнсон с констеблем, понимая, что должен подавать пример.
В канаве включил фонарь, на него сразу ринулись фантастические тени. Грейс втянул голову в плечи, сморщил нос, чуя сильный зловонный запах сырости, который здесь гораздо острее, чем наверху. Как будто находишься в древней трубе без платформы.
– «Третий человек», – неожиданно вымолвил Гленн Брэнсон. – Этот фильм ты видел. Он у тебя дома есть.
– С Орсоном Уэллсом и Джозефом Коттеном? – уточнил Грейс.
– Хорошая память. Сточные трубы всегда мне его напоминают.
Грейс направил мощный луч вправо. Темно. Вода плещется. Старая кирпичная кладка. Посветил влево и вздрогнул.
– Черт возьми! – воскликнул Гленн Брэнсон, и восклицание разнеслось вокруг эхом.
Хотя Грейс предполагал, что увидит, открывшаяся в нескольких ярдах ниже картина все‑таки ошеломила его. Прислонившийся к стене скелет частично утопал в грязной жиже. Такое впечатление, будто он просто сидит, его ждет. Местами на голове длинные пряди волос, но в основном голые кости, наполовину или начисто сгнившие, с крошечными кусочками иссохшей кожи.
Он наклонился ближе, стараясь не поскользнуться. На секунду вспыхнули и погасли две красные точки. Крыса. Грейс направил луч света на череп, приветствовавший его жуткой бездушной ухмылкой, от которой по спине прохватил мороз.
А может, дело не в ухмылке?
Хотя волосы давно утратили блеск, они той же длины, того же оттенка зимней пшеницы, как у его давно пропавшей жены Сэнди.
Стараясь выкинуть из головы эту мысль, Грейс обернулся к констеблю:
– Весь туннель до конца осмотрели?
– Нет, сэр. Криминалистов решили дождаться.
– Хорошо, – кивнул он с облегчением, радуясь, что парню хватило сообразительности не рисковать уничтожением тех свидетельств, которые еще могли остаться.
– Хорошо, – кивнул он с облегчением, радуясь, что парню хватило сообразительности не рисковать уничтожением тех свидетельств, которые еще могли остаться. У него почему‑то тряслись руки. Он вновь посветил на голову.
На пряди волос.
В тот день, когда ему исполнилось тридцать лет, чуть больше девяти лет назад, обожаемая Сэнди исчезла с лица земли. С тех пор он ее неустанно ищет. Ежедневно и еженощно гадает, что с ней приключилось. Кто‑то похитил и где‑то держит? Сбежала с тайным любовником? Убита? Покончила с собой? Жива еще или мертва? Он обращался даже к медиумам, ясновидящим и прочим экстрасенсам, которые под руку попадались.
Не так давно летал в Мюнхен, где Сэнди якобы видели. Был в том некий смысл – неподалеку живут ее родственники по материнской линии. Но никто из них о ней не слышал, и все его старания, как обычно, ничего не дали. Всякий раз, обнаруживая неопознанную мертвую женщину приблизительно того же возраста, он гадает, не Сэнди ли это.
Вот и сейчас скелет, сидящий перед ним в глубокой водосточной канаве, в городе, где он родился, вырос, влюбился, как бы манил его, говоря: «Долго же ты ко мне шел!»
Снова уставилась на дисплей. Сигнал то усиливается, то слабеет. Может, если обождать…
Потом она крикнула, сперва осторожно:
– Эй! Пожалуйста, помогите! Спасите! Я в лифте застряла!..
Вслушалась в молчание.
Тишина такая громкая, что ее почти слышно. Над головой гудит какая‑то лампа. Кровь шумно пульсирует в венах. Изо рта со свистом вырывается учащенное дыхание.
Явственно видно, как стенки вокруг смыкаются.
Эбби медленно вдохнула и выдохнула. Опять вгляделась в дисплей телефона. Рука так трясется, что ничего не видно. Цифры расплываются. Еще несколько глубоких вдохов. Еще раз три девятки. Нет ответа. Уронив руку с трубкой, она с силой ударила в стену.
Кабина с гулким звуком угрожающе покачнулась, стукнулась о стенку шахты, провалилась еще на несколько дюймов.
– Помогите! – завопила Эбби.
Даже от крика кабина заколыхалась и снова шарахнулась в стену. А потом замерла. Лифт уравновесился.
Сквозь страх и ужас пробивалась истерическая злость на судьбу. Приподнявшись, Эбби заколотила в железную дверь, закричала до боли в ушах, пока горло полностью не пересохло, закашлялась, наглотавшись пыли.
– Выпустите меня!
Кабина дрогнула, будто кто‑то наступил на крышу. Эбби взглянула вверх, затаила дыхание, напряженно прислушалась.