Кажется, эфир? Что же это может быть?
Дверь внезапно распахивается, входит Иветт, проклиная снег, который никогда не прекратится, копушу‑булочника и всех этих старушек, которым лишь бы поболтать, когда и так людей полно…
– Такими темпами можно все новости пропустить! Правильно вы сделали, что не пошли со мной, такая погода… А‑а‑а‑а‑а‑х!
От дикого вопля Иветт я цепенею. Что такое?
– О, Боже! Глаза!
Что, мои глаза? Представляю себе огромного волосатого паука, тянущего свои лапы к моим глазам… Да говори же!
– Глаза… у вас в руке! – ахает Иветт.
Что? У меня в
Она швыряет трубку.
– Ваше счастье, что вы этого не видите… О, Боженька мой, как же я пойду в кухню? Я не могу перешагнуть через эти… это! Элиз, главное, не двигайтесь с места. Представляете, если вы на них наедете?
Представляю. Резиновое колесо кресла давит голубой глаз, как яйцо, сваренное в мешочек… Довольно думать об этом, надо думать о птичках на деревьях, у них такие маленькие черные глазки, как виноградинки, они вот‑вот лопнут, нет, о бабочках, вот‑вот, о бабочках, порхающих над зарослями цветов. Глаз. Человеческий глаз. Бычий глаз в кабинете биологии. Огромный. Мертвый. Мертвый. Мертвый.
Иветт нервно роется в сумке, шуршат бумажные пакеты. Замечаю, что я вцепилась в подлокотник кресла, как в спасательный круг.
– Да, напугали вы меня!
Я? А сама я не напугалась? Знать, что я держала в руке глаза, что я их щупала, давила на них, чуть в рот не положила! Глаза трупа!
– Вы думаете, это глаза бедной Сони? – спрашивает Иветт, понизив голос.
Увы, это не исключено! А когда Лорье это увидит… Звонок. Я еще сильнее сжимаю подлокотник. Иветт смотрит в глазок, потом открывает.
– Ох, старшина, это ужасно… Посмотрите…
Два шага в мою сторону. Вздох. Потом глухой удар.
– Старшина Лорье! Он в обмороке!
Иветт быстро похлопывает его по щекам. Дверь открывается, струя холодного воздуха, низкий голос Шнабеля.
– Старшина сказал, чтобы я шел… Что с ним? – спрашивает он с изумлением.
– Он увидел глаза, – коротко объясняет Иветт.
– Глаза? Какие глаза?
– Глаза, вон там…
– Ого! Мать твою! Это чьи?
– Я‑то откуда знаю? – взрывается Иветт. – Наверное, бедной Сони! Помогите мне, положим его на диван.
Шнабель повинуется, бормоча:
– За тридцать лет службы впервые такое вижу!
С дивана доносится слабый стон, потом дрожащий голос Лорье:
– Глаза Сони…
– Шеф, я свяжусь с ребятами из лаборатории.
Повезло, они остались на обед в Альп д'Азюр.
– Повезло? Роже, ты это видел? Ты видел, что сделала эта сволочь? – вопит Лорье, вскакивая с дивана.
– Успокойтесь, шеф, успокойтесь! Мадам Иветт, у вас не найдется немного водочки?
– Если я накрою этого сукина сына, я ему оторву …! – голос Лорье дрожит от ненависти.
– Вот, выпейте, вам полегчает, старшина. Это настоящий полынный ликер.
Буль‑буль. Слышу, как наполняют рюмки. Что до меня, я бы тоже не отказалась от чего‑нибудь покрепче, но мне не предлагают. Шнабель звонит в ресторанчик, где обедают эксперты‑криминалисты. Лорье меряет шагами гостиную. Иветт накачивается полынным ликером. А я так и сижу одна в коридоре возле этих проклятых глаз и не решаюсь тронуться с места, чтобы не наехать на них.
– Шнабель, сними показания с госпожи Ольцински, – вдруг говорит овладевший собой Лорье. – Я займусь мадемуазель Андриоли. Блокнот при вас? Напишите, что произошло, – приказывает мне Лорье.
Его голос кажется тверже, в нем звучат злость и отчаяние. Он читает мои короткие записи.
– Мерзавец пришел и принес это к вам домой. Да чего же он хочет, в конце концов? Можно подумать, что он с нами играет!
Мне приходят в голову кошки, приносящие добычу хозяевам. Может быть, он действительно играет. Может быть, он хочет показать мне, как он силен, хитер, безжалостен. Но почему именно. мне? Неужели я его знаю? Блокнот:
– Точно. Я об этом не подумал. Это могло бы объяснить, зачем от приносит вам свои… свои охотничьи трофеи, этот козел!
Никогда не встречалась с жандармом, который изъяснялся бы таким языком. Почти как в американском сериале, где от всех легавых в коротких курточках только и слышно что «мать твою».
Звонок. Вваливаются эксперты – они ругаются, что им не дали закончить обед, и сразу начинают посыпать своим порошком все вокруг. Треск вспышки. Голоса:
– Передай мне пластиковый пакет.
– Смотри, этот прилип к паркету, давай осторожненько…
– Не думал, что там такие крупные связки сзади…
– А как, по‑твоему, это держится?
– Секундочку, последний снимок, вот так.
Я медленно сглатываю. Лорье скрипит зубами. В буквальном смысле слова. Новая струя холода.
– Ну, Лорье! Что тут еще? Я даже кофе не допил.
– Сами посмотрите, доктор.
– Бог мой, ваш приятель не в игрушки играет!
Наверное, он нагнулся, я слышу, что он тяжело дышит.
– Восемьдесят из ста, что это от нашей утренней клиентки, у нее были выколоты глаза, – произносит он. – Когда видишь такое, действительно не по себе… Ладно, ребятки, делайте что положено, я к вам присоединюсь.
– Надо шевелиться, если хотим добраться до лаборатории вовремя. Снег так и валит, сегодня вечером точно дорогу перекроют. Шеф, завтра мы позвоним! – говорит кто‑то, обращаясь к Лорье.
Они уходят так же поспешно и шумно, как пришли. Час пути до Антрево и до цивилизации. Доктор постукивает по чему‑то, наверное, по трубке. Угадала! Сладкий запах голландского табака заполняет коридор.
– Грязная это история… Есть идеи?
– Честно говоря, нет.
– Убийца женщин в Альп‑Маритим?
– А вы как думаете?
– Характер ран не позволяет мне дать точную оценку, но, судя по общему впечатлению, мы имеем дело с одним и тем же человеком. Довольно странный тип, между прочим. Это напоминает мне… – начинает он, явно собираясь перечислить все интересные случаи, с которыми имел дело.