Но что‑то я сомневаюсь, что Соня или Марион Эннекен когда‑либо брали там уроки.
Франсина пытается припомнить всех местных инструкторов и приходит к выводу, что они почти всегда ходят в зеркальных очках, с лицами, разукрашенными, по последней моде, разноцветными полосками, а волосы у них обычно спрятаны под повязками или шапочками.
– Вообще их обычно различают по голосам, – заключает она.
– Опять красное, – вздыхает Жюстина. – Видите, Элиз, я была права, зло красного цвета и рыщет в белизне, словно голодное животное.
Мне и впрямь было бы интересно увидеть ее картины. Острое разочарование наполняет меня при мысли, что я больше никогда и ничего не увижу. Неужели это возможно? Почему именно я, которой так нравилось видеть, смотреть, наблюдать?
Наверное, я сжала кулак, потому что Франсина шепчет мне:
– Надо вытянуть пальцы, чтобы выпустить стресс.
Да, сейчас я бы очень хотела вытянуть пальцы, чтобы вцепиться ими тебе в лицо и заставить тебя замолчать. Мне и так гадко, а тут меня еще будут учить. Интересно, хоть кто‑нибудь понимает, что я вынуждена постоянно все держать в себе, словно боксер, отупевший от града ударов?
– Не могу понять, – говорит Летиция, – почему Вор отправился смотреть соревнования в Ла Колмиане, переодевшись в форму инструктора?
– Может быть, это вовсе не Вор. Магали просто решила, что узнала друга Элиз, – отвечает ей Жюстина тоном терпеливого, но доведенного до крайности учителя.
– Мы каждый день видим инструкторов в деревне, и она никогда ничего такого не выдумывала, – замечает Летиция.
Потому что Магали, как и все мы, воспринимает человека в целом – его комплекцию, его рост, его манеру держать себя, и ей не обязательно подробно рассматривать его лицо, чтобы понять, кто перед ней. Когда я была зрячей, то могла узнать человека по плечу, по руке, по походке и так далее. Значит ли это, что на пленке – действительно Вор? А если он носит форму инструктора, значит ли это, что он – действительно инструктор? Такое впечатление, что я бесконечно задаю себе одни и те же вопросы. Как хорошо, что это не я писала о деле Буасси, читатели умерли бы со скуки.
И тут я думаю о том, как будет счастлива моя авторша, узнав, что я снова влипла в дело об убийствах. Алле‑гоп, предвидится хороший тираж! Новые приключения мешка с картошкой на колесиках. Можно выпустить целую серию: «Элиз в Конго», «Элиз в Сербии», «Элиз и сигара сторонников интеграции», «Кто наступил на Элиз»…
А если я умру, цифры продаж только увеличатся. «Подлинная и трагическая история Элиз Андриоли, заживо съеденной снежным каннибалом!». В привлекательной обложке.
К счастью, никто не догадывается, о каких ужасах я думаю, сидя одна‑одинешенька в своем уголке. Я чувствую такую горечь, словно выпила хинную настойку. Или, учитывая место действия, настойку из корней горечавки.
– Мадам Франсина, – говорит вдруг мадам Реймон, – пришел отец Клари, по поводу масла и сыра.
– Иду.
Отец Клари? Священник продает молочные продукты?
– Пойдемте со мной, Иветт, – продолжает Франсина, – он привозит с пастбища натуральные продукты. Молоко, и альпийский мед, ослиную колбасу…
Так он пастух! Как и дядя несчастной Сони? Я нажимаю на электрический рычаг кресла и еду на голоса. Я постепенно привыкаю к новому помещению и уже могу передвигаться в нем самостоятельно. Преодолеваю порог кухни без особенных неприятностей (синяк на колене). Поток свежего воздуха – наверное, открыта балконная дверь. Они разговаривают. Хрипловатый мужской голос с сильным акцентом. Восторженный голос Иветт, она выражает готовность питаться козьей простоквашей с лавандовым медом до конца своих дней.
Восторженный голос Иветт, она выражает готовность питаться козьей простоквашей с лавандовым медом до конца своих дней. По крайней мере, без подарков мы не вернемся. Если мы вообще вернемся.
Слышу, как отец Клари говорит:
– А для бедной дамы? Возьмите ей немного молодого козьего сыра с зеленым перцем, ей пойдет на пользу.
Я понимаю, что речь идет обо мне, и, пока меня еще не накормили молодым сыром, хватаюсь за блокнот:
Я снова трясу листочком.
– Ах, да, бедняга Моро! – лаконично отвечает он.
– Кажется, он умер полгода назад? – спрашивает Иветт.
– Скоро семь месяцев. Он ушел со стадом в сторону Эгюий. Через неделю овцы вернулись обратно с собаками. Без Моро.
– Ну, а вы сообщили в полицию?
– Какая полиция? Я не спускался. Я искал две недели. Я знаю горы получше жандармов.
– И… ?
– Он упал в расселину. Умер на месте, бедный старик. Его наполовину обглодали волки.
– Волки! – восклицает Иветт.
– Ну да, тут недавно появились волки, пришли из Италии. Эти мерзавцы у меня десяток овец сожрали. Когда я спустился, я сообщил и полиции, и его племяннице, этой шлюшке.
– Господин Клари!
– Что, «господин Клари»? Шлюшка – она шлюшка и есть. Пусть даже и славная шлюшка, как эта малышка, упокой Господь ее душу.
Думаю, что он крестится, а я тем временем пишу, как могу быстро:
«Мой дядя, Фернан Андриоли, был ее крестным».
– Вы племянница Фернана? Еще не хватало! Ну, он и прохвост! Мы вместе славно погуляли, когда были помоложе. Теперь этот Фернан настоящий господин. Да вы и вправду похожи!
«Соня получила какое‑то наследство?»
– Ага! Я принес ей от старика фетровую шляпу и резную палку из оливкового дерева.
Это движимое имущество вряд ли может считаться достаточным поводом для убийства. После обмена любезностями Клари откланивается: его ждут другие клиенты. С ним уходит целая жизнь – выжженные солнцем альпийские луга, серые камни, катящиеся по плотному снегу. О, воспоминания о прогулках по горам, о ледяных горных речках, о дрожании воздуха, наполненного пением цикад!
Иветт складывает покупки. Я переезжаю в гостиную, устраиваюсь перед большим окном. Это мой любимый уголок, мне кажется, что отсюда я вижу, что происходит, что здесь я ближе к свету. Как угнетает вечный мрак! Как будто находишься в комнате с вечно закрытыми ставнями. Там пахнет затхлостью, болезнью. Я делаю несколько глубоких вдохов.
– Ку‑ку! Они дали мне кассету! «Счастливчик Люк. Быстрее собственной тени»!
Магали сует что‑то мне под нос, чуть не раздавив его.
– Потише, юная барышня! – говорит Шнабель, отодвигая ее. – Она перевозбуждена, – объясняет он мне.
– Макдо! – кричит Магали. – Много, много!
– Хм, пришлось остановиться в Макдональдсе, малышка умирала с голоду.
– Картошка! Три порции для генерала!
– Вы скрыли от нас повышение, Шнабель! – усмехается Лорье.
Шнабель бормочет что‑то неразборчивое.
– Она ничего не будет есть за обедом, – сетует Франсина. – Где Ян?
– Ему захотелось побыть в тишине, он пошел скатиться разок с горы, – отвечает Лорье уже без смеха. – Не очень‑то мы продвинулись, – объясняет он мне. – Иветт вам объяснила?
Я поднимаю руку.
– Я послал двух своих людей в лыжную школу, чтобы они взяли списки всех служащих и их фотографии, – продолжает он.