Время от времени кто‑то с извинениями передвигает мое кресло. Наверное, я нахожусь на важнейшей стратегической линии.
Эмили бродит вокруг меня, спрашивая, нравится ли мне тип, чье имя я слышу впервые, и вдруг принимается пересказывать мне во всех подробностях какой‑то телесериал. Когда она в десятый раз кричит мне в ухо: «Штетошкоп! Скорее, скорее! В ринимацию! Приготовьте мне раствор раствора!» и принимается возить меня взад и вперед на полной скорости, я понимаю, что речь идет о «Скорой помощи». Вдруг, в тот момент, когда дело доходит до сложного «удаления селезня» (селезенки?), она восклицает «какая вонь!», отпускает кресло и убегает.
Приходится признать, что она права. Руководствуясь собственным нюхом, я медленно еду в направлении источника запаха. Протягиваю руку – передо мной пустота. Слева: металлическая стенка. Лифт, он так и стоит с открытыми дверями. Неужели никому в голову не пришло, что его надо вымыть? Там, наверное, везде кровь, лохмотья плоти и костей прилипли к стенкам? Бр‑р‑р! Я пытаюсь дать задний ход, слишком поздно, кто‑то хватается за кресло и бесцеремонно толкает меня в другую сторону.
– Сюда запрещено! Вернитесь к остальным! – раздраженно приказывает мне Морель.
Отъезжаю, исподтишка делая неприличный жест пальцем.
– Что? Что?!
Разоблачена! Скорее, блокнот:
Ее слова прервал приступ кашля.
– Летиция и Леонар согласны участвовать. Пока мадам Реймон отдыхает, мы устроимся в кухне.
И вот она уже хватается за мое кресло и, не спрашивая моего мнения, катит меня вперед.
Пока мадам Реймон отдыхает, мы устроимся в кухне.
И вот она уже хватается за мое кресло и, не спрашивая моего мнения, катит меня вперед. Налетев несколько раз на что‑то, правда, без серьезных последствий, мы оказываемся в жарко натопленной кухне: пахнет жарким, розмарином, чесноком и шоколадным кремом. Кухня людоедки. Иветт говорила мне, что она оформлена в старинном стиле, выложена черной и белой плиткой, там стоит плита с шестью конфорками и большая печь XIX века в рабочем состоянии. Может быть, ощущение ужаса, испытанное мной при первом посещении этого здания, было пророческим. Может быть, я предчувствовала дурные события, которым суждено было тут свершиться.
Кто‑то постукивает кончиками пальцев по длинному столу в центре кухни.
– Перестань, Лео, – говорит Жюстина. – Летиция здесь?
– Я тут, на конце, – отвечает Летиция. – Рядом с Леонаром.
Жюстина, толкая кресло, осторожно двигается вперед вдоль стола, поворачивает кресло, чтобы я оказалась лицом к остальным, берет мою здоровую левую руку и кладет ее на стол. Правая так и лежит у меня на коленях, как ее положила сегодня утром Иветт.
– Ну, вот.
Она отходит назад, звук придвигаемого стула, она садится.
– Ставни закрывать не будем? – спрашивает Летиция.
– Нет, позволим стихиям излить на нас свою злобу! Позволим белому покрову снега поглотить ужас и кровь.
Возвращаюсь лет на тридцать назад, к спиритическому сеансу в школе. Мне это всегда казалось смешным. Я вздыхаю. Никто не обращает на это внимания.
– Начнем. Летиция, дайте руку Леонару. Леонар, твою руку. Элиз, дайте вашу руку.
Я неохотно поднимаю руку, ощупывание, ее пальцы, сухие и горячие, с силой сжимают мои.
– А теперь сосредоточимся! – приказывает она нам.
Несколько секунд все молчат. Жюстина глубоко дышит и шепчет какие‑то фразы на непонятном для меня языке, медленно и ритмично. Меня обволакивает теплая истома, покой кухни, благотворное тепло, вкусный запах домашней еды, шорох снега, который все идет… снег… идет… что скрывается за тайной проколотых шин?
– О, силы иного мира, о, блуждающие души, придите к нам!
Я вздрагиваю, я уже засыпала. Жюстина повторяет свое замогильное заклинание, я подавляю зевок.
– Сме‑е‑е‑рть, – шепчет детский голосок.
Что?
– Вы слышали? – спрашивает Летиция с паническими нотками в голосе.
– Т‑с‑с! – шикает на нее Жюстина. – Да, мы слышали. Приди, не бойся, передай нам твое послание!
Вдруг я осознаю, что мне уже не жарко. Мне холодно. И в помещении пахнет уже не кухней, а увядшими цветами.
Мне страшно.
– Сме‑е‑е‑рть, – повторяет голос, напряженный, слабый… – Сме‑е‑е‑рть. Все ме‑е‑е‑ертвы!
Что это еще за фокус? Рука Летиции сжимает мою неподвижную руку так сильно, что кости вотвот треснут. Леонар ерзает на стуле.
– Смерть? Кто будет «мертв»? – тихо спрашивает Жюстина.
– Все‑е‑е‑е!
– О, Боже мой! – лепечет Летиция.
– Тихо! – снова приказывает ей Жюстина. – Дух, о чем ты говоришь?
Дух не отвечает. В комнате воцаряется физически ощутимое напряжение. Жюстина сдавливает мои пальцы.
– Дух, призываю тебя ответить!
Смех. Грязный и порочный смех.
Что‑то касается моего лица, что‑то, похожее на крыло или паучью лапку, но, поскольку я не могу кричать, я просто сглатываю слюну. В комнате запахло чем‑то еще. Неприятный запах. Тухлое яйцо. Сера. Сера связана с присутствием дьявола. Нет! Я понимаю это в тот самый момент, когда Жюстина повторяет свой вопрос, а ребенок отвечает свое «все‑е‑е» с извращенным смешком.