– А ты – на капитана Хэддока, только рыжий! – парирует она.
Франсина Ачуель пускает вокруг стола кекс, «испеченный нашими постояльцами», и настаивает, чтобы мы брали куски побольше.
Иветт вполголоса спрашивает у Юго, что такое «олигофрения».
– Под этим словом подразумевают умственную отсталость, – отвечает Юго.
– Люди, которых раньше называли «невинными», – вторит ему Мартина. – Различают тех, кто может говорить и обучаться на элементарном уровне чтению и письму, тех, кто могут только говорить, и тех, кто не способен даже овладеть речью, – добавляет она, одновременно ругая Клару, которая пытается вырвать чашку из рук Эмили.
– Что касается синдрома Ганзера, – снова вступает Юго, – то страдающие им люди, вроде Бернара, систематически дают неправильные ответы на вопросы, хотя прекрасно понимают (так, во всяком случае, считается), что им говорят.
– Сколько весит Бернар? – спрашивает Иветт еще тише.
– Сто двадцать килограмм при росте метр семьдесят, – отвечает Юго.
Толстяк. Они продолжают болтать. Я рассеянно вслушиваюсь в разговор, я чувствую напряжение, мне не нравится находиться в компании незнакомцев, рассматривающих меня в то время, как я их видеть не могу. И, – я знаю, что это чувство не делает мне особой чести, – общество «отсталых» всегда меня тяготило. Ощущение, что ты не отвечаешь их ожиданиям, их потребностям. И определенное отвращение перед физическим контактом, к которому они почти всегда стремятся. Я не получаю удовольствия от физических контактов, за исключением сексуальных. Бенуа часто укорял меня за холодность. Как я теперь изменилась, Бенуа! Как я зависима!
Внезапно раздаются радостные крики в ответ на чье‑то бодрое: «Привет всей честной компании!». Ян. Судя по всему, пациенты его любят. Эмили восторженно повторяет его имя, Магали с энтузиазмом трясет меня за руку, Кристиан громко сопит.
Франсина хочет представить нас друг другу, но Ян объясняет ей, что мы уже познакомились.
Не прошло и пятнадцати минут, как разговор свернул на страшное убийство в Антрево. Ян узнал свежие новости от одного «дружка»‑горнолыжника, который одновременно возглавляет бригаду местной жандармерии, ведущую расследование. Как только он начинает рассказывать, Франсина громко кашляет, и Ян замолкает.
– Юго, еще не пора смотреть сериал? – спрашивает она. – Кто хочет посмотреть сериал в игровой комнате, могут пойти туда с Юго.
– Вы позволяете им смотреть «Блюз городской полиции»? – удивляется Иветт (она знает программу наизусть).
У меня в памяти всплывают резкие звуки, выстрелы, ругательства, сцены погони в машинах под визг тормозов, тяжелое дыхание спортсменов и/или влюбленных…
– Они же взрослые! – отвечает Франсина Ачуель.
– Мы, знаете ли, не сахарные! – бросает Петиция. – Ну все, я пошла, обожаю это кино!
Шарканье ног, кто‑то звучно чмокает меня в щеку.
– Это Магали, – объясняет Франсина. – Она никогда не пропустит серию, она обожает мигалки.
Прикосновение к моей руке.
– Это Кристиан.
– Пин пон, пин пон, йи‑и‑и‑и!
Другие выходят, не попрощавшись. Слышу, как Бернар бормочет сквозь зубы: «Надо вымыть обе руки, завтра суббота».
– Ян, я буду вам весьма признательна, если вы не станете обсуждать такие болезненные темы при наших больных! – восклицает Франсина, когда все уходят. – Вы же знаете, насколько они чувствительны.
– Но вы же усаживаете их перед телевизором! – огрызается Ян.
– И что же? Что сказал ваш жандарм? – перебивает их Иветт, снедаемая любопытством.
– Ничего приятного. Информация точна: девушку распяли заживо, а потом силой влили в рот литр чистой жавелевой воды, очевидно, через воронку.
Возмущенные возгласы. Я сжимаю зубы и отдаю себе приказ: не давать волю воображению.
– А потом? – это снова Иветт, изменившимся голосом.
– С ее бедер срезали добрых два фунта мяса, словно хотели приготовить хороший бифштекс!
– Ян! Немного уважения! – с возмущением восклицает Франсина.
Мне кажется, она недооценивает его спортивное образование.
– По первым оценкам, женщине было около тридцати, это брюнетка с длинными волосами, синими глазами, без особых примет, – спокойно продолжает Ян. – Они уже связывались с ТССПД, но пока без особого успеха.
– С чем связывались? – спрашивает Франсина. – Вы можете ясно изясняться?
– С Технической службой судебного поиска и документации, – расшифровывает Ян. – Филипп очень верит в научные методы. Он стажировался в НЦУСП и ИКИ, – добавляет он с удовольствием. – В Национальном Центре усовершенствования судебной полиции и в Институте криминалистических исследований.
– Ну и ну! – шипит Иветт сквозь зубы. – И они что‑нибудь нашли?
– Ничего. Они собираются показать фотографию жертвы по телевидению.
– Ясное дело, какая‑то бомжиха, нарвалась случайно на садиста в здешнем сквере, – провозглашает Иветт.
– Садист, который заранее купил весь инструментарий… По‑моему, он ее туда завлек, он заранее готовился убить ее, – отвечает Ян.
– Или просто убить женщину, все равно какую! – шепчет Франсина Ачуель. – Господи, меня просто трясет! Надеюсь, они его быстро поймают.
– А я так не думаю. Гм‑м, какой вкусный кекс! У них абсолютно никаких зацепок, – отвечает ей Ян, и в его голосе слышится какое‑то удовлетворение. – Он явно был в перчатках. Ах да, я забыл, они нашли кусок пластиковой пленки, покрытый кровью бедной девушки. Наверное, он закрывался ею, чтобы не испачкать одежду.
– Хватит, меня уже мутит! – протестует Франсина.
– Как угодно. Что этот тип с санками – позвонил? – спрашивает Ян.
– Да, завтра к десяти утра все будет готово. Ян организовал санные прогулки для наших подопечных, на собачьих упряжках, – объясняет нам Франсина.
– О, это, должно быть, великолепно! – восклицает Иветт.
– Так поехали с нами! – с энтузиазмом предлагает Ян.
Эта идея мне, в общем‑то, нравится. Если хорошо закутаться, прогулка на свежем воздухе, под задыхающееся сопенье хаски… Как на Дальнем Севере… Я сжимаю руку Иветт в знак согласия.
Мы назначаем встречу на завтра, потом Иветт дает сигнал к отъезду.
В машине разговор, конечно, заходит о больных. Юго рассказывает нам, что Жан‑Клоду осталось жить считанные годы.
– У него симпатичное лицо, но он такой худой! – сочувственно замечает Иветт. – А астроном – так просто красивый парень, – добавляет она после короткой паузы, а потом грустно заключает: – Как это грустно!
– Он очень страдает из‑за своего состояния, – говорит Юго, – он его стыдится. Ему очень тяжело. Я постоянно проверяю его лекарства.
– Вы боитесь, что он может покончить с собой? – восклицает Иветт.
– А кто знает? Все на свете считают его дебилом, а ведь он – дипломированный математик.