– Шверин! – позвал король, почуяв неладное. – Почему вы здесь? Ваше место – впереди пехоты!
Картечь разорвала старого вояку.
Фридрих закричал:
– Циттен! Пришло и твоим гусарам время умирать…
Под стенами Праги началась уже не битва, а – резня. Обе стороны бились насмерть. Фридрих прыгнул на телегу, не отрывая подзорной трубы от глаза.
– Что вы ищете, мой король? – спросил его де Катт.
– Щель для крысы, – отвечал Фридрих. – В этой ужасной каше мне нужна только щелка. Образуйся она хоть на миг, я втиснусь туда головой, раздвину ее плечами, и тогда противник будет разделен мною на две части. По частям же бить удобнее… Вот она! – воскликнул Фридрих. – Вот она… я вижу ее! Принц Фердинанд, берите шесть свежих батальонов… вечером я должен видеть вас встречающим меня на базарной площади Праги!
Эта встреча не состоялась, и битву прекратил только мрак ночи. Живые укрылись за стенами цитадели, озверевшие от крови потсдамцы затаптывали раненых в болота. Фридрих отправил в город гонца с предложением сдаться. Прага отвечала ему гордым отказом: «Мы решили умереть!» Король был озабочен.
– Везите сюда осадные орудия, – велел он. – Мы станем наказывать чехов днем и ночью ядрами величиной с голову померанского теленка…
Прага запылала. Сильный ветер раздувал пожары. Пражане сотнями гибли от дыма и огня, резали лошадей, чтобы не умереть с голоду, в храмах навалом лежали обожженные и раненые, трупы погибших раздувало от сильного жара, и они лопались, издавая зловоние…
Тогда женщины взяли детей своих на руки и решили выйти из города – в поля, в леса, в прохладу, в тишину.
Доложили об этом Фридриху, и он осатанел:
– Затолкайте их штыками обратно в пражское пекло! Они знали, что король не шутит… Я уже предлагал им сдаться! Они ответили, что согласны умереть – вот и пусть теперь дохнут…
Дурное настроение не покидало его. Мужество пражан сбивало все его четкие планы кампании. Фриц не привык к упорному сопротивлению. Брань, самая чудовищная, сыпалась на головы генералов. Сейчас он терял время, а союзные армии, пока он застрял под Прагой, маневрировали для боя с ним. Из Петербурга сообщали, что русские уже готовы к походу…
Все складывалось отвратительно. Наконец Фридрих не выдержал: он поручил вести осаду Праги маршалу Кейту, а сам помчался навстречу австрийской армии Дауна.
Король провел ночь в придорожном трактире возле Коллина, уронив голову на замызганные доски стола. Спал тревожно, часто пробуждаясь, глядел во тьму… Его разбудил де Катт:
– Ваше величество, уже светает.
Из окна трактира, жуя кусок сыра, король обозрел поле предстоящей битвы. Быстро составил план диспозиции, в полки были разосланы «дирекции» на движение. Все началось превосходно: Циттен выкосил авангарды австрийцев, словно дурную траву. В разгар боя – в творческом вдохновении – Фридрих вдруг решил переменить «дирекцию» на флангах…
К нему примчался из боя на коне принц Мориц, доказывая абсурдность этой перемены в самый разгар баталии. Протягивая к Фридриху руки в окровавленных перчатках, принц взывал:
– Король, разве так уж надо, чтобы мы шагали по трупам?
Фридрих побелел. Схватил шпагу и прижал эфес к груди. Острие направил в принца:
– Убью, как собаку… Вперед!
Пруссаки снова полезли по трупам и смяли австрийцев. Казалось, исход битвы решен. Даун уже писал на спине своего адъютанта приказ о спешной ретираде. Но тут случилось непредвиденное: из армии Фридриха побежали прочь саксонцы, взятые им в плен из «Пирнского мешка». Они бежали навстречу польско-саксонскому корпусу, бившемуся на стороне Дауна. Каре прусской лейб-гвардии встретило беглецов беспощадным огнем. Пальба шла такая, что сумки с патронами скоро опустели. И вот тогда польские лихие гусары-панцирники врубились в каре гвардии Фридриха.
Рубили со смаком и при каждом ударе восклицали:
– Вот тебе за Дрезден!.. Вот тебе за Пирну!.. Будешь еще залезать к нам, прусачье рыло?
Фридрих с трудом собрал вокруг себя сорок человек:
– Ребята, вас поведу я… Мы возьмем батареи врага!
Его нагнал адъютант, схватил за конец плаща:
– Остановитесь, король! Нельзя же брать батарею одному!
Фридрих оглянулся: никто уже не скакал за ним следом. Он вернулся назад и поддал ногой по барабану с бубенцами.
– Уходить, – сказал. – Обратно за Эльбу… Фортуна оказалась сегодня женщиной, а я никогда не был бабником. Бросайте все: пушки, обозы, раненых… Но спасти во что бы то ни стало двух раненых – Циттена и Манштейна!
На следующий день короля с трудом отыскали на окраине города Нимбурга; он сидел на бревнах возле крестьянской изгороди, чертил по земле загадочные фигуры, глаза его были полны слез. Бродячая собака юлила вокруг короля.
– Флакон с ядом всегда при мне, – сказал Фридрих, – а в Сан-Суси уже вырыта могила, прикрытая прекрасной Флорой. Время ли ставить точку? Я не был побежден под Коллином; меня подвели саксонцы, которых я принял под свои славные штандарты… В ответ я разорю их страну, я заставлю их голодать, и саксонский хлеб пусть сожрет моя армия… Увы, – снова поник король, – Прага не сдалась, и все полетело к черту!
Слава трубящая
Белосток встретил кавалера сумятицей и пылью. Посреди городской площади, возле трактиров для проезжающих, сверкали блестящие кареты пышного посольского поезда… Кто такие?
Это ехал в Россию маркиз Лопиталь!
– Вы почему не торопитесь? – окликнул земляков де Еон.
Молодой пройдоха Мессельер, секретарь посольства и парижский знакомец де Еона, вытащил кавалера из коляски:
– Мы были уверены, что встретим тебя по дороге.
– Откуда эта уверенность?..
– Но все газеты кричат о тебе…
Чудеса! Слава дипломата пришла к де Еону совсем нежданно. Пока он сидел в Петербурге, ел, болтал и пьянствовал, имя его в Европе уже сделалось известным. Газеты писали об его отъезде из Петербурга в Париж в тех выспренних словах, в каких пишут только о знатных персонах в политическом мире…
Маркиз Лопиталь целовал де Еона в чистый лоб:
– Дитя мое, вы все хорошеете… Скажите, а негодный Вильямс все еще торчит на невской набережной?
– Да, маркиз, он ждет вас для благородного поединка!
– Тогда мне не будет доставать именно вашей ловкой шпаги.
– Но канцлер Бестужев грозит мне дубьем…
– Ах, право, что мне делать с этим ужасным человеком? – огорчился Лопиталь. – Елизавета так неосмотрительна… А что двор великой княгини Екатерины?
Де Еон приник к уху маркиза, пошептал что-то с минуту, и Лопиталь воскликнул:
– О чем думают в Версале? Англия и здесь нас опередила. Но в моей свите полно красавцев, и я надеюсь, что французы не уступят в любви полякам! Граф Фужер, подойдите сюда, мой милый… Ах, нет, не надо! Я совсем забыл, что вы имели глупость запастись в дорогу прелестной женой…
Он снова поцеловал де Еона, отпуская его:
– Как жаль, что я рано состарился. А то бы я, несомненно, «сблизил» Россию с Францией… Ах, годы, годы! А то ли было в Неаполе… Вы, кстати, вернетесь в Петербург?
– Непременно, маркиз! – крикнул де Еон, впрыгивая в коляску. – С пером и шпагой – я весь к вашим услугам…
В дороге он спешил так, что оси колес не однажды загорались от трения. Охлаждали карету, загоняя лошадей по брюхо в быстрые ручьи, и снова мчались дальше. Кавалер прибыл в Вену, когда столица Австрийской империи мрачно вырядилась в траур. Неумолчно звучал погребальный набат церквей, возвещая Австрии о новом поражении ее войск. Это были дни, когда Фридрих еще стоял под стенами Праги…
– Необходим короткий отдых телу, – сказал де Еон, вылезая из коляски возле ворот Бургтор; просто ему не хотелось везти в Париж реляции о поражении – пусть Людовик узнает неприятные вести помимо него (дипломат всегда должен быть дипломатом).
Здесь же, в Вене, кавалер встретился с графом Брольи, человеком «огня и железа», послом в Варшаве, который недавно помогал де Еону копать яму под Понятовского; теперь де Еон вез в Париж план военной кампании России с Францией, а граф Брольи привез в Вену план кампании Франции с Австрией; три страны наконец-то объединились для противоборства с Фридрихом!
Однажды они обедали в ресторации. Колокола австрийской столицы вдруг залились тонким веселым перезвоном: Фридрих разбит под Коллином, Прага выдержала осаду. И, не допив бокала с вином, де Еон опрометью бросился в коляску.
– Куда вы, мой Еон? – удивился Брольи.
– Счастие человека, граф, иногда зависит от животных…
Да, отныне вся надежда – на лошадей! Ох, как надо опередить гонцов из Вены, чтобы первому донести в Версаль известие о победе австрийцев. Теперь оси колес снова дымились не на шутку. Но благословенный Рейн уже дохнул прохладой в лицо. Проскочив улицы Страсбурга, де Еон швырнул горсть монет на заставе, чтобы его не задерживали возле шлагбаума, и коляска бешено запрыгала на спуске к реке…
– Стой, стой! – Но лошади, дрыгая ногами, уже летели под откос, дребезжала и кувыркалась карета; де Еон, выбив дверцы, прижимал к груди пакет с «секретами» короля…