Тимофей хотел отрицательно мотнуть головой, но Венька не нуждался в ответе:
— Впрочем, что это я? Значит так — что человек запомнил, чему научился, передается потомкам в виде спящей памяти. Понимаешь?
— Понять-то можно… — буркнул Шабанов, — поверить…
— Поверишь, куда денешься! В общем, все, что спит, имеет тенденцию просыпаться… оно и проснулось.
— И кто же я по-твоему? Морок этого самого Сереги?
Тимша сердито отпихнул чашку. По цветастой клеенке растеклась золотисто-коричневая лужица. Леушин невольно вздрогнул, однако язык работал независимо от чувства самосохранения:
— Смотря, чья память доминирует. Твой случай самый паршивый — практически ты… как там тебя зовут? Тимофей? И получается, что ты, Тима, Серегу со света сжил… и тело его занял.
Последние слова Леушин бросил жестко. Как выстрелил. На миг Тимше стало не по себе.
— Я что, просил? — неловко попытался оправдаться он, и память безжалостно ответила: «Да, просил. Молил!»
«И вымолил…»
— Жив твой Серега… — признался Тимша. — Я его, когда в первый раз услышал, за беса принял…
Леушин остро взглянул в глаза Шабанова, словно хотел отыскать в них затаившегося друга… пауза тянулась… тянулась… Тимша поежился.
— Ну… может быть, — уклончиво согласился Леушин.
Разговор сам собой заглох, воцарилась гнетущая тишина. Каждый, похоже, думал о своем.
О чем думал Леушин, Тимша мог догадаться. Мог, но не хотел — хватало других проблем.
— Сколько, говоришь, лет прошло? — переспросил он.
— Больше четырехсот…
Четыреста лет… от ровесников не то что живых — могил не осталось! Боль, кровь, сгоревшие монастыри, обезлюдевшие погосты — короткая строчка в тоненькой всеми забытой книжице… четыреста лет! Бездна!
Сердце ударило кузнечным молотом. Раз, другой, третий… Все громче и громче. До боли, до крика.
В такт ударам закачались стены, кухонный пол расколола извилистая трещина.
— Эт-то еще что? — пролепетал вмиг побелевший Венька… Ответа Шабанов не нашел. Да и некогда было искать.
Края разлома стремительно раздвинулись, из заполнившей пролом пустоты дохнуло могильным холодом. Тимша вскочил, отчаянно взмахнул руками, почувствовав, как сухим песком осыпаются под ногами мгновение назад прочнейшие доски…
Он сумел извернуться в падении, ногти скрежетнули по мелькающей перед лицом стене… всего-лишь скрежетнули.
Стены раздались, ушли в непроглядную тьму, высоко над головой стремительно уменьшался изломанный световой росчерк. Вскоре исчез и он.
* * *
Его несло в черноте. Кружило, бросало из стороны в сторону. Он задыхался, хрипел, рвал стянувшую горло рубаху… Грохот сердца заглушал все прочие звуки. Да и звучало ли что нибуль, кроме него?
Далеко не сразу Тимофей осознал, что полет сквозь Ничто окончен. Чернота впереди протаяла сизой кисеей сумерек, мутной пленкой отделивших Тимшу от окружающего мира. И наступила тишина.
«Куда ныне-то занесло?» — смятенно подумал, он.
Ответ прятался за пленкой сумерек. Тимша напрягся, навалился всем телом…
Горящие ладони, боль в натруженной пояснице, клокочущий в легких воздух…
Горизонт чуть раздвинулся — ровно настолько, чтобы увидеть влажные доски бортовой обшивки… Размеренный плеск, скрип трущегося о уключину весла…
«Никак теловладелец прибыл? — язвительный Серегин голос прозвучал отчетливо, как никогда ранее. — Полюбоваться заявился, или меня на веслах сменить?»
Сумерки откатывались — на расстоянии вытянутой руки мерно сгибалась и разгибалась обнаженная мужская спина. Поперек спины вздувались длинные багрово-фиолетовые рубцы.
— Заборщиков?! — узнавающе ахнул Тимша.
«Не жалеют плетей чухонцы, — прокомментировал Сергей, — домой торопятся.»
Круг света раздвинулся еще на пару шагов, стал виден кормщик — бородатый квадратнолицый каянец в промасленной кожаной лопати. Широкая ладонь уверенно лежала на румпеле. Тяжелая, как могильное надгробие.
«В полон уводят…» — тоскливо заныло тимшино сердце. «Всяко не на дискотеку пригласили!» — брызнул ядом Сергей. Сарказм бурлил, готовой перехлестнуть через край брагой, грозил выплеснуться на захватчиков, разрушить и без того хрупкую грань, отделявшую пленников от смерти…
«Ты это… потише, а?» — промямлил Тимша.
«В штаны наложил? — зло громыхнул Сергей. — Жить хочется? Тогда на хрен приперся? Здесь на жизнь не подают!»
Мир на мгновение обрел запредельную четкость, небо расплескалось небывалой синевой, ослепительно полыхнул закат, пронзительно закричали сопровождавшие иолу чайки…
Коротко свистнув, обрушился кнут. Граненый кончик раскаленным прутом врезался в спину. Тимша рванулся, выгибаясь в тщетной попытке уйти от второго удара… впившаяся в живот цепь снова швырнула на банку.
— Оп-пять спишь? — по-змеиному прошипел надсмотрщик. Тимша сжался в комок, отступил вглубь. Спасительная темнота мягко окутала тело, защищая от боли.
«Не понравилось? — «удивился» Сергей. — Мне тоже кое-что не по вкусу… Набег проспал ты, а благодарить почему—то меня норовят!»
Слова брызнули в лицо, кислотой прожгли кожу. Тимша отпрянул. Тьма сгустилась еще больше, режущий душу голос начал глохнуть, кутаясь в туман столетий.
«Стой! — яростно взревел Сергей. — Куда?! Верни мое тело, гад!»
«Я же не нарочно!» — с надрывом выкрикнул Тимша.
Сергей помолчал, затем издалека, словно вспышка ярости исчерпала силы, донеслось уталое:
«Не нарочно… А то я не знаю, как ты у бога вторую жизнь клянчил…»
Голос затихал, терялся в густеющей темноте. Соединявшая с шестнадцатым столетием нить истончилась и лопнула. Остались клубящаяся тьма и головокружительное ощущение полета…
* * *
Пролом брезгливо отхаркнул Тимшу обратно на залитую электрическим светом Венькину кухню. Медленно, С неприятным хрустом встали на место доски пола. Через мгновение ничто не напоминало о пережитом кошмаре.
Забытая на краю стола чашка покачнулась и упала, куропачьей стаей брызнули осколки, ручеек давно остывшего чая побежал к тимшиным ногам. Тимша неловко пошевелился и застонал — спину пронзило острой болью.
Венька осторожно, словно боясь вспугнуть, обошел вокруг Шабанова.
— Ну ни хрена себе! — пробормотал он, оказавшись позади. — Это как… чем? Кто?!
— Кнутом, — разлепил спекшиеся губы Тимша, — немчура клятая…
Физиономия Веньки отразила смешанный с ужасом восторг. — Ты уходил… домой? — жадно выдохнул он. — Что видел?
С кем говорил?
— Яхт каянский видел, — с горечью сообщил Тимша. — И Сергея на веслах… в моем теле.
— Оба-на! Я о таком и не думал! — Леушин сел на край стола, глаза сияли азартом, как у почуявшего мышь кота. — Знаешь, Тимофей, что это означает?! Не тривиальную память родовую, нет! Родовую машину времени! Обмен разумов! Ух-х… Шекли отдыхает! Исследовать бы тебя, узнать, как такое удалось…
Опять заумь. Шекли какое-то..
— Хватит языком—то молоть! — буркнул Тимша. — Лучше бы тряпицу чистую принес, спину протереть загнить может…
— Ой! Забыл! Ну-ка, рубаху задери!
Тимша послушался. Венька подозрительно замолк, потом осторожно коснулся Тимшиной спины кончиками пальцев…
— Тряпицу? Оно конечно… — Странно протянул Венька, но в комнату сходил и бинт в аптечке отыскал.
— А зачем она тебе нужна?
Дурацкий вопрос. Видно, задохлик никогда кнута не пробовал! Тимша закусил губу, повел плечами, заставляя рану вскрыться — иначе грязь не вычистишь… боль не пришла.
Он недоуменно воззрился на Леушина — Венька стоял, зажав под мышкой настольное бритвенное зеркало.
— И я о том… — заметил Леушин. — Пошли, в ванной второе зеркало есть. Сам глянешь.
Тимша пошел и глянул — от шрама осталась узкая бледная полоска, и что-то говорило ему, к утру исчезнет и она…
Видимо, объем свалившейся на Тимшину голову информации превысил критическую величину — медведем навалилась усталость, неудержимо потянуло в сон.
— Пойду-ка я… — протянул Шабанов зевая, — мать сегодня во вторую смену, скоро домой вернется…
Тимша не заметил, как полыхнули надеждой глаза Веньки. — Светлане Борисовне — наше почтение! — с притворным раболепием пропел тот — ну не любила Веньку Серегина мать, что уж тут поделаешь?
— Ладно, передам, — рассеянно ответил Шабанов.
Тимшин силуэт давно скрылся за поворотом улицы, а Леушин по-прежнему стоял, прижавшись носом к оконному стеклу.
— Не-е, не навсегда… вернется Серый, куда денется! — убежденно сказал он много позже. — Не забыть бы утречком за обормотом средневековым зайти — ему-то хабза по барабану, а Серегу потом отчислят.
* * *
Дни тянулись, как обоз из далекой Московии — до муторности неспешно. Сентябрь перевалил за середину, усыпая город ворохами опавшей листвы, а Тимша все никак не мог не то что вжиться в новый для себя мир — поверить в его реальность… непонятную и, во многом, неприятную. Как переполненные самобеглые повозки, на коих с Венькой в «хабзу» добирались…
Троллейбус вильнул, обходя нагло раскоряченный у обочины шикарный автомобиль. Пассажиров мотнуло, послышались раздраженные окрики придавленных, идущий вдоль окна поручень больно врезался в Тимшину грудь.
— Какого хрена?! — возмущенно гаркнули за спиной. — Не дрова везешь!
Ни прощенья попросить за вогнанный в ребра локоть, ни хотя бы пошутить насчет шального извозчика… Тимша повернулся, прикрыв ноющий от удара бок.
— Тебе че, места мало? — тут же недобро поинтересовался хозяин острого локтя. — В такси ездий!
Ровно кобеля цепного потревожил. И не отповедаешь — последнее дело от старших отругиваться.
— Шел бы ты, дядя… — посоветовал стоявший пообочь Леушин. — Задолбал уже своей простотой!
«Кто за язык тянул? Теперь без драки точно не обойтись!» Тимша смерил взглядом мужика — раза в полтора здоровее нахально выпятившего тщедушную грудь Веньки.
— Ну, щенок… — угрожающе просипел мужик, буровя Леушина выкаченными буркалами. — Я ж тебя сейчас!..
— Что «ты ж его»? — неласково спросил Тимша, встряв меж Венькой и мужиком. — Как это у вас… отвали, понял?
Почуяв назревавшую грозу, доселе монолитная — палец не просунешь! — толпа отпрянула. Задняя площадка мгновенно обезлюдела. Мужик, сообразив что оказался один против двух несомненых «отморозков», творожисто побледнел.
— Хулиганье! Милиции на вас нет! — взвизгнул он.
Венька почувствовал себя в безопасности.
— Бу-у! — дурашливо крикнул он и показал мужику «козу». Детина ввинтился в толпу. Оказавшаяся на его пути бабка окинула всех троих неприязненным взглядом. Ярко накрашенные морщинистые губы брезгливо поджались.
— Вечно с тобой во что-нибудь да влипнешь! — попенял Шабанову Венька. — Вежливей надо быть, молодой человек!
Тимша задохнулся от возмущения и сердито уставился в окно — в следующий раз пусть этот мелкий нахал сам выпутывается.
Троллейбус катился с перевала, за окном голубело озеро. На дальнем берегу угрюмо серел покатый скальный взлобок. Там, в окружении зенитных орудий, высилась гигантская каменная фигура воина — защитника Заполярья, как объяснил все тот же Венька…