Но самой девицы не было. Екатерина Мальцева не смогла сказать, каких вещей Елизаветы Михайловны нет на месте, на первый взгляд, всё было тут, но только её сестра Пелагея могла бы точно сказать, чего не достает в шкафах или сундуках. А вот зачем барышне могло вздуматься запирать спальню - на этот вопрос Катерина только пожимала плечами. Раньше Елизавета Михайловна так не делала, это точно.
Подошёл пошатывающийся князь, от которого сильно пахло вином и бромом. Он был совсем сломлен, глаза же странно ожили, казались огромными. У Корвин-Коссаковского в голове снова промелькнула злая мысль: "Почему нужен был труп дочери, чтобы этот упырь стал человеком?" Но минуту спустя он снова устыдился этого помысла.
При этом Арсений Вениаминович отметил одну странность. Он прекрасно понимал, почему Иван Путилин почти не тратит времени на слуг, ни в чём их не подозревая. Он и сам знал, что в каждом преступлении есть определенный круг подозреваемых, и в смерти жены - следует обратить особое внимание на мужа, при краже серебряных ложек - на подозрении будут слуги, но при гибели молодой барышни - причину следует искать в любви, а раз так - особо нужно было отметить молодых людей, приходящих в дом. Молодые люди интересовали и его - Корвин-Коссаковский понимал, что упыри были именно среди пришедших днем к Любомирским.
Но странным, и весьма, было всё же отношение слуг к новости о гибели барышни Анастасии Михайловны. Он это отметил сразу. Экономка была вроде бы ошарашена, дворецкий удивлён, горничная почти равнодушна, а камердинер и просто безразличен, он даже не разыгрывал горе, не говоря уже о том, чтобы испытывать его.
Стало быть, девицы не пользовались в доме любовью челяди. Почему?
Полиция предположила, что Лизавета Любомирская, проснувшись утром, не нашла сестру в доме, и, возможно, решила выйти на прогулку, подумав, что та гуляет. Но далеко уйти не могла, так как не велела закладывать экипаж. По ближайшим улицам отрядили сыскарей. Время при этом приближалось к трём часам, а барышня, как сказала экономка, в это время никогда не гуляла. День к тому же холодный, промозглый, чего ей на улице делать-то?
На вопрос Путилина, как могло получиться, что она, Мария Караваева, заправляя хозяйством, может не знать, где находится ее госпожа, экономка ощерилась.
-Нам стократ говорено было, что нечего в господские дела нос совать, наша забота - за порядком в доме наблюдать да указания барские выполнять. Сказано, подать обед в час - в час и подать, сказано - в пять обедать - так чтобы и было, - экономка смотрела не просто уверенно, но точно была теперь чем-то разозлена.
Князь, узнавший, что младшей дочери нет дома, предположил, что она у Нины Черевиной, но Корвин-Коссаковский возразил. Девицы больна, в доме никого не принимают, да и случись Елизавете Михайловне к ним поехать - экипаж бы взяла - путь не близкий. Не иначе барышня рядом на Миллионной или на набережной - в ювелирной или шляпной лавке.
Сыщики же пока тщательно обыскивали дом, надеясь найти записку девицы. Но, увы - не было не только записки, а и никаких следов личного дневника девицы, меж тем горничная сообщила, что "Анастасия Михайловна часто вечерами записывали что-то в книжицу толстую в сафьяновом переплете, и сестрица ее такую же имели-с".
Но никакой книжки, дневника, письмеца, открытки или визитки в комнатах девиц не нашли. Что до книг на полках шкафа в зале, то, рассматривая их, Корвин-Коссаковский не мог не вспомнить слова Батюшкова, сказанные после посещения книжных лавок Петербурга еще до наполеоновского похода: "Книги дороги, хороших мало, древних писателей почти вовсе нет, но зато есть мадам де Жанлис и мадам Жевинье, два Катехизиса молодых девушек и целые груды французских романов - достойное чтение тупого невежества, бессмыслия и разврата. Множество книг мистических и казуистских"
Именно это и было в шкафах девиц Любомирских.
Полицейские обсуждали, стоит ли перелистать страницы в книгах, но Путилин сказал, что это вздор. Если девица бросилась в Неву сама и оставила записку о самоубийстве - она её не прятала бы. Надо подождать возвращения сестры - тут причина сама всплывёт. А вот исчезновение визиток - подлинно странно, за него и уцепиться надо. Если в дом приходил убийца, девицу на улицу выманил, а после с набережной в воду спихнул, он-то и был заинтересован, чтобы визитки исчезли.
Но Лизавета Любомирская все не возвращалась, при опросе же челяди выявились ещё кое-какие подробности. Дознаны они были от камердинера Леонтия Турова. Тот показал, хоть и уверен не был, что барышня Анастасия Михайловна накануне утром письмо кому-то писала, а после сама его разорвала, да сожгла обрывки в камине. Все остальные слуги очень толково рассказывали о своих обязанностях в доме, но едва речь заходила о молодых хозяйках - тупо умолкали. Корвин-Коссаковский понял, что почти все слуги знают о своих госпожах что-то дурное, по крайней мере, чести им не делавшее, но молчат, а причина молчания - в опасении, что за любую откровенность им достанется от князя Любомирского. Арсений Вениаминович видел, что и Путилин это прекрасно понимает.
-Ой, нечисто тут, ой, нечисто, - пробормотал Иван Дмитриевич почти на ухо Корвин-Коссаковскому, - не гулящие ли девочки были, а? Уж больно рожи у челядинцев странные.
-Я раньше бывал в доме, - тихо ответил Корвин-Коссаковский, - обратил внимание на книги на полках. Мистика, про спиритов все, в доме ни одной иконы. Князь спиритические сеансы устраивать горазд был, девицы тоже бесовщиной этой увлечены были, камердинер же сказал, гадали все то на кофе, то на картах. Мне кажется, челяди это почему-то не по душе было. А насчет кавалеров - не знаю. Не слышал, но девицы они с приданым, и на балах по углам не сидели, хоть собой и не красотки. За каждой по сорок тысяч давали.
-Интересно. Да, слушай, а почему ты про собаку-то спросил?
Корвин-Коссаковский понимал, что этого вопроса ему не миновать, Путилин непременно задаст его, но правду сказать не мог, однако, успел придумать оправдание.
-Мне тут бесовщина давно мерещилась, - обронил он рассеянно, - я и подумал, что собака могла бы учуять...
Третья авторская ремарка.
Тут, пожалуй, ненадолго прервемся. Неужто точно все это было делом рук бесовских? Да как же это? А очень просто. Чтобы не держать читателя в недоумении - поясним все прямо. Накануне бала графини Нирод, мерзавец Клодий Сакрилегус, развалившись в кресле у стола на квартирке колдуньи Перфильевой, которую снимал задарма и втайне от хозяина, каллиграфически выводил на дорогой высшего разбора гербовой бумаге в шестьдесят копеек серебром за лист фабрики Способина и Ко прочувствованные строки, время от времени почесывая кончик носа и смахивая с длинных ресниц слезу умиления. Умиления своим талантом, разумеется. И было, скажем откровенно, чем умиляться. "Мне казалось, я мертв, зрел и холоден", - писал он теми фиолетовыми чернилами, что при просушке оставляли на бумаге удивительный парчовый отблеск, - "Научить человека снова мечтать дано не каждой. Но ты сумела, и я вновь в сказке, волшебной и чарующей..." Он зевнул, ибо, принимая человеческий облик, почему-то не высыпался, особенно на убывающую луну. "Ты для меня - возможность обрести себя. Узнав тебя, я научился терпеть, терпеть пожар страсти и боль, за которой - боязнь быть отвергнутым..." Он остановился, снова зевнул, подумав, не выпить ли коньяку? Выпил, затем продолжил: "Но знай, я никому теперь тебя не отдам и не позволю отнять. Но отпущу, если сама захочешь уйти..." "Как же, дура, уйдёшь ты", хмыкнул он, и задумался. Не присовокупить ли на конец письма стишок, нечто вроде того, какими была забита его памятная книжка. Он пролистал образцы.
Как ты чиста и прекрасна,
Нежнее цветка по весне,
Взгляну на тебя - и тревога
Крадется на сердце мне.
И кажется, будто я руки
на алтарь возложил,
Молясь, чтобы Бог тебя вечно
Прекрасной и чистой хранил...
Мерзавец решил было списать стишок, но потом махнуд рукой и решил не заморачиваться с поэзией. Зачем? "Многое хочется сказать", деловито продолжил он высокой прозой, "но ещё больше - оставить недосказанным. Ощутить твой аромат, прикосновение губ и шелковистой кожи, как предвкушение сумасшедших ощущений страсти..." Что это я накропал-то? - сам удивился он, а впрочем, сойдёт, главное - хорошо кончить. Хорошо кончить - это всегда хорошо. "Пересохшими губами я шепчу твоё имя... И на глаза наворачиваются слезы от страха безнадежности. Услышу ли от тебя те слова, которых так жду?"
"А что, очень даже неплохо получилось, с гордостью подумал он. Цецилию такого отродясь не сочинить, да и Постумию тоже... Плебеи-с"
Потом он методично переписал письмо еще раз.
В вихре вальса на балу он сумел передать Нине Черевиной эту любовную записку. Он был уверен в успехе: подобного сорта девицы, ещё нисколько не любя, уже воображают, что любят: увлечённые интригой и желанием быть любимыми, воодушевленные подъёмом душевных сил, вызванных любовным приключением и боязнью потерять поклонника - они с головой кидаются в омут страсти, не успев даже понять, что вовсе не влюблены, но лишь воодушевлены. Девица часто притворяется, что ей нравится мужчина, только лишь для того, чтобы понравиться ему, тут-то и увязнет, а коготок увяз - всей птичке пропасть...
Впрочем, под уверенностью в успехе у Клодия было и более весомое основание. Его дружок Цецилий давно насмотрел глупышку Нину Черевину, она была сомнамбулой и истово верила в сны. И вот уже с месяц девице начал сниться сон, будто где-то в роскошном особняке ее ждёт и просит прийти к нему таинственный человек, он молит о любви, говорит, что ему нужна только она и в голосе его столько скорби, страсти и боли... От него веет теплом и нежностью, его глаза пленяют тихой печалью... Она видит только его руки с перстнем из турмалина и огромные глаза...
Тут они с Цецилием, надо сказать, крупно повздорили. Мерзавец Профундус, пиявка болотная, настаивал, чтобы глаза были серыми. Шалишь, дружочек! Решил полакомиться в одиночку? Не выйдет. В итоге глаза туманного принца в сновидении девицы на глазах обрели нужный цвет и заискрились любовью. С каждой ночью сновидение становилось отчетливей, и все отчетливей проступали черты таинственного незнакомца. Когда до бала оставалась неделя, негодяй Профундус, эгоист и рвач, всё же признал, что сожрать девицу успеет и после того, как он, Клодий, с ней позабавится. В итоге незадолго до бала девица увидела во сне его - писаного красавца, не узнать которого среди остальных было так же невозможно, как не заметить сияющий огранённый алмаз среди серой речной гальки...
Дальше - больше. На девиц действует мужская мощь, при этом, в какой ипостаси она выступит, победителя или смиренного паладина, не столь уж и важно. Клодий метнул монету: орел - он будет первым любовником, решка - робким обожателем. Выпала решка. Ну, что же, меньше движений - больше достижений. В вихре танца он шутя покорил сердце Нины, легко уверил девицу, что сердце его принадлежит ей, он не может больше противиться сердечной приязни, она должна знать о его любви. Ведь он пришел сюда только потому что узнал - она будет здесь...
Но любит ли она его?
Он прекрасно знал магию слов любви, хоть сам всегда смеялся над глупостью девиц, таявших от любовных признаний, как шоколадки на солнце. Знал и силу красоты и не сомневался, что устоять перед напором мужской мощи, склоненной со словами любви к её ногам - ни одна дурочка не сможет. Нина, увидевшая в нём предмет своих мечтаний и принца своих сновидений, была влюблена в него раньше, чем он заговорил. Клодию оставалось лишь назначить час свидания у дома Палецких, куда он обещал прийти на через день, утром.