--Ты... эту... эту... женщину... погибшую... ты видел её в имении?
Аристарх вздохнул, глядя на осунувшееся лицо брата. Он любил Юлия. Любил трепетно, почти страстно. После смерти матери, чтобы Юлий не скорбел, читал ему ночами, а как-то в отцовском кабинете мальчишки нашли на столе уголовное дело. Аристарх читал с восторгом и интересом, Юлий же слушал вдумчиво и напряжённо. Но именно он проронил, что все эти убийцы - удивительно неумные, они не боятся Бога. И вот теперь тринадцатилетний Юлий, ставший жертвой растления похотливой твари, спрашивал его, убийцу, о той, что погубила его чистоту. Аристарх смотрел на брата безучастно и спокойно.
--Видел. Она погибла. Забудь о ней.
Юлий судорожно вздохнул, обжёг его взглядом, но снова ничего не сказал.
...Корвин-Коссаковский долго молчал. Воистину, великая бездна - человек, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения сердца. Потом спросил.
-- И сожалений у вас нет?
Сабуров покачал головой.
-- Я не хотел знать, где ее надгробие. Узнал бы - помочился на могилу. - Взгляд Сабурова налился вялой тоской. -- Я пытался уверить себя, что случившееся было в чем-то промыслительно. Эта женщина остановила меня и брата перед стезями распутными. Но в итоге Юлий стал калекой. У него необычная память, и, конечно же, он не смог забыть пережитого. Он занимает ум шахматными головоломками, как несчастный Кай складывал из льдинок слово "вечность".... Я же... Я стал подлинным выродком. Брат не выносит женщин. Я не могу любить.
Корвин-Коссаковский растерянно смотрел на Сабурова, потом тихо проговорил:
--Вас можно пожалеть... - Ему подлинно было жаль этого несчастного, изломанного человека, - ваша душевная боль может быть уврачевана, поверьте... Христос... Но почему вы назвали себя выродком?
Сабуров же усмехнулся.
--Потому что любая связь с женщиной начинает мучительно тяготить меня после первой же ночи, во мне поднимается злоба. Любая из них Зина - точнее, становится ею после первого же соития. - Сабуров разворошил кочергой дрова в камине, заговорил спокойнее и рассудительнее, - мужчина имеет слабость к женщине, которая есть источник всех его слабостей. И унизительна для него эта слабость. Но сам по себе мужчина свободен от плоти, у женщины же нет ничего не плотского , она суть плоть в своей силе и в своей слабости, она отдается одному переживанию, все упования свои связывает с любовью. В стихии женской любви - что-то страшное для мужчины, притязания женской любви так безмерны, что пугают, порождая безысходную трагедию...
Арсений промолчал, в чем-то соглашаясь. Сам он искал в женщине красоту, желание обоготворить заложено было в его любви, но женщина редко являла собой тот образ вечной женственности, перед которым можно преклониться...
--Что и случилось ... - спокойно добавил Сабуров и на скулах его обозначился румянец, - но мои детские воспоминания - давно в прошлом. В определениях же я точен. С недавних пор я стал замечать, что нарочито стараюсь ... ничего не делая... влюбить в себя женщину, довести ее до безрассудства и погубить. Я стал чувствовать, что мне нравится это. Я наслаждаюсь ее гибелью. Как тогда - над омутом...
Глава 4. Легион Велиара.
Ум, принявший дурные помыслы, уже не нуждается в сатане,
ибо сам для себя стал сатаной.
Симеон Афонский
Сабуров встал и прошёлся по комнате.
-Надеюсь, вам не показалось, что я оправдываюсь. Я рассказал это по трём причинам. Не могу видеть слёз на мужских глазах. Мне стало жаль вас. К тому же, я хотел разуверить вас в вашем заблуждении. Никакой я не мертвец, не вампир и не инкуб. Я - человек, живой. Ещё - ваш рассказ ... он удивил меня. Вы сказали об убийстве на дуэли вампира, и я вдруг задумался, не была ли вампиром эта мерзкая женщина? Если да, то вампиров бесполезно убивать, это вам совет знающего человека, убившего своего упыря. Он, укусив, делает вас выродком, независимо от того, жив ли он сам или утоплен. Но, кроме того, я хотел бы услышать от чиновника полиции вердикт - подлинно ли я убийца?
Корвин-Коссаковский откинулся на спинку кресла и облизнул пересохшие губы. Как полицейский в молодости он выслушал за жизнь тысячи признаний и явок с повинной, и только священническое сословие было в этом опытнее его. Сабуров не лгал ни в одном слове - Арсений понял это, едва тот заговорил. Истина страшно и грубо проступала в его свободно льющемся голосе, в сверкающих глазах и даже в каком-то самовластном вызове собеседнику.
-И вы ни разу не встретили женщину, которую бы полюбили?
Сабуров покачал головой.
-Нет. Виной всему, наверное, внешность. Я привлекаю не женщин, а подлинно пиявок, девиц, обделенных в детстве родительской любовью, каких-то полупомешанных страстных дурочек. Это не женщины, это бездонные бочки, жажду любви которых никто не в состоянии утолить, и измученный их постоянными требованиями любви и ревностью, терплю их из последних сил. Я, в общем-то, несмотря ни на что, душевно здоровый человек, я утомляюсь и ухожу, оставляя после себя зияющую рану. Я знаю, что причиняю боль, но если не уйти, будет союз двух мучающих друг друга людей. И только. Если бы я мог полюбить сам, а не терпеть чужую любовь...
- И скольких вы погубили?
-Глупости наделали не все, но дюжина дурочек наберется, - он брезгливо поморщился. - Но, видит Бог, я предупреждал вашу племянницу, что любить ее не способен.
-А что вам сказал священник?
-Что мне нужно молиться, - Сабуров тускло улыбнулся, - я сам думал о монашестве, но не чувствую к нему призвания. В любом случае, я - не тот, кого вы ищите, хоть, может быть, стою мертвеца, упыря и инкуба вместе взятых.
Корвин-Коссаковский встал.
-А почему, - мысль эта совсем неожиданно ударила его, - почему вы все о дуэли-то спрашивали? Меня убить хотели или свой лоб подставить?
Сабуров не смутился.
-Вас, дорогой Арсений Вениаминович, поверьте, убивать бы не стал. Что до своего лба... Нет, подставлять лоб под пулю тоже не собирался. Я... жить хочу, как ни странно. Меня Господь либо для большого покаяния, либо для кары великой бережет, но я на себя руки никогда не наложу и смерти искать тоже не собираюсь. Так вы не ответили. Я убийца?
-Да, - кивнул Корвин-Коссаковский, - в вас невероятная сила духа, и дана она вам промыслительно. Вы же позволили себе быть ничтожеством и оправдываете себя посланными вам испытаниями. Но они вам были по силам. Непосильного Бог не посылает. Вам все было по силам. Вы смогли одолеть упыря, но не смогли убить упыря в себе, а стали губить души. Вы - убийца. Да и упырь тоже. Только что не тот, кого я ищу... Но если таков человек, Господи, - пробормотал он почти про себя, - то каким же будет бес?
На скулах Сабурова заходили желваки, но он ничего не ответил, и Корвин-Коссаковский в безмолвии пошёл к выходу. Он ни на минуту не задержался у двери, при этом чувствуя в душе полнейшую опустошённость. Его усилия в который раз показались ему пустыми и бессмысленными, все члены сковала вялая слабость, он с трудом спустился по лестнице, цепляясь и временами повисая на перилах. В глазах было темно, он почти ощупью нашел входные двери.
Холодный ноябрьский вечер веял морозом. Обернулся Корвин-Коссаковский внизу, уже у кареты.
Сабуров стоял у парадного входа и молча смотрел на него. Он вызывал в Арсении и жалость, и брезгливость. Корвин-Коссаковский сел в карету, велел было ехать к Палецким. Но тут снова изумился. Сабуров подошел к экипажу и остановился у двери. Теперь он поразил Корвин-Коссаковского. На лице его была спокойная улыбка, легкая и очень ему шедшая. Он казался ожившим ангелом с фрески Рафаэля.
-Насчет вашего давешнего упрека. Девица стала моей любовницей, тут я, конечно, выродок... Но не сделай я этого, я всё равно оказался бы выродком, Арсений Вениаминович. Так она выбросилась из окна, а пошли я её, как хотел, к чёрту, вы бы её из Невы к утру выловили. Не в упырях тут дело, господин Корвин-Коссаковский, поверьте. От иных таких пиявок, как ваша племянница, и упырям впору спасаться... - Сабуров почти хохотал. Глаза его искрились смарагдовым блеском.
Корвин-Коссаковский понимал, что Сабуров мстит ему за унижение, но не мог и не признать, что аргумент Аристарх Андреевич нашёл убийственный - потому-то и хохотал, подлец. Но убийственность аргумента - не есть его полная истинность. Да, влюбленная дурочка могла совершить глупость, не получи она желаемого. Но она совершила ее, до конца поняв, что её Прекрасный Принц - простой выродок, хуже любой нежити...
Однако, несмотря на жуть состоявшегося объяснения, Корвин-Коссаковский поверил Аристарху Сабурову. Поверил и в исповеди, и в том признании, что Сабуров вовсе не инкуб. А стало быть, инкуба он просмотрел. Просмотрел и остальных.
Но что толку было гоняться за упырями, когда люди были куда хуже любых упырей, или уж, по-крайней мере, вполне способны с ними потягаться? Сабуров был не упырь, не мертвец, ни инкуб, но оборотень-волкодлак, шутя перегрызший глотку жертвы, даже абсолютно не имея аппетита. Вампиру Цецилию-то хоть подлинно есть надо, а этому-то, этому-то что надо было?
Воистину впору дьяволу ужаснуться своему ничтожеству перед ликом человеческим...
Корвин-Коссаковский не находил оправданий Сабурову. Дьявольски умный, он прекрасно различал добро и зло и, значит, творил зло осмысленно. Не мог он не понимать и слабости своей жертвы, и ее недалёкости. Она была ему не нужна, но он хладнокровно воспользовался моментом - ради пустого разврата, ибо не мог не понимать, что девица влюблена в него. Ведь что есть разврат в глубоком смысле этого слова? Тайна разъединения душ при слиянии тел, тайна небытия... Сабуров не любил, но хладнокровно допустил слияние тел. И в самом деле наслаждался гибелью своей жертвы.
Покоробили Арсения и походя оброненные Сабуровым слова. "Я привлекаю не женщин, а подлинно пиявок, девиц, обделенных в детстве родительской любовью, каких-то полупомешанных страстных дурочек. Это не женщины, это бездонные бочки, жажду любви которых никто не в состоянии утолить, и измученный их постоянными требованиями любви и ревностью, терплю их из последних сил..." Неужели он прав, и так значима родительская любовь? Да, девочки - обе - подлинно были обделены ею, совсем не знали ее, не чувствовали. Неужели от этого сформировались такие души - не умеющие дарить любовь, но страстные и подлинно жаждущие любви - истинные пиявки, вампиры страсти?
Но если Сабуров - человек, стало быть Клодий - Критский? Корвин-Коссаковский влетел во двор Палецких, едва не забыв расплатиться с извозчиком - и ринулся вверх по лестнице. Он молил Бога, чтобы к девице не вернулась прежняя болезнь, или не случилось какой иной напасти, и, заметив Нину в столовой, вздохнул с видимым облегчением. Девица была по-прежнему спокойна, она молча сидела у окна, глядя на оголенные ветви клена.
Однако, заметив Корвин-Коссаковского, к нему поспешила сестра
-Арсик, что у нас было... - Глаза Марии Вениаминовны чуть запали от бессонницы,- я спала в спальне с Ниной, как ты сказал. Так среди ночи из камина полено вдруг выпало, горящее, я подскочила, да обратно его. А с чего ему выпадать-то? Потом портьера подниматься начала, а окно закрыто, и ветра не было... Тут я Иринку крикнула, та святой воды принесла, окропили занавеску с молитвой, так утихло всё...