Краснов не представлял, о чем могут думать хозяева этого мира. Сам же он постыдился бы открыть свои мысли, потому что их не было. То есть была всего одна. Она с тупой настойчивостью крутилась на одной ноте, как выщербленная патефонная пластинка: "С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны тоннеля мы так бы не сидели… С той стороны…" Время от времени он встряхивал головой, чтобы сбить затупившуюся иголку на какую-нибудь другую мысль, но больше мыслей не было. В голове слышалось шипение, затем снова звучало: "С той стороны тоннеля…" Даже редкие, осторожные вопросы хозяев и собственные односложные ответы не мешали чертовой пластинке вертеться.
Вопросы задавал неугомонный Ганс Христиан, остальные молчали.
— Вы так и жили там в темноте? — был самый первый вопрос.
— Нет. Там тоже так.
— А это… далеко?
— Не знаю. Наверно.
— И у всех такие ружья?
— Это автомат.
— Странное название, — оценил Иван.
— Почему? — равнодушно спросил Краснов.
— Потому что автомат — это автомат, а ружье — это ружье. Разные вещи.
— Правильно, — согласился Краснов. И не стал ничего уточнять.
Потом Краснов все же справился с испорченной пластинкой. Он в очередной раз тряхнул головой и, пока тупая игла шипела, спросил:
— А почему называется — Лабирия?
— Не знаю! — Ганс Христиан отозвался живо и со злостью. — И никто не знает. А главное — никто не хочет знать.
— Как?
— А так, что никому не интересно!
— И давно это так? — спросила Светлана.
— Всегда! — отрезал Иван.
— Это который же нынче год? — спросила Светлана.
Трое переглянулись.
— Уточни вопрос, — попросил Такэси. — Что значит — "который год"?
— Ну, — у нее стало учительское лицо, — который год… от Рождества Христова?
— Год, — ответил Такэси, — это понятно: от весны — до весны. А от рождества — это как?
— Ну, — Светлана искала слова, — скажем так: вот сколько тебе лет?
— Около тридцати, — уверенно ответил Такэси. — С точностью до трех-четырех…
— А-а-а! — догадался Ганс Христиан, — я понял, Такэси! Светлана спрашивала, который год от моего рождения! Правильно?
Теперь ошеломленно переглянулись Краснов со Светланой.
— Они не знают христианства, — сказал Краснов.
— Они не знают своего возраста! — воскликнула Светлана. — Вася, вот живут! А тебе, Ваня, сколько лет?
— Нам всем примерно одинаково, — Иван был смущен. — Какое это имеет значение?
— Ну как же! — Светлана рассмеялась. — Например, если жениться, то желательно, чтобы невеста была года на четыре моложе жениха…
— Погоди, погоди, — остановил Ганс Христиан. — Жениться, невеста… Это что?
— У-у-у, — Светлана покрутила головой. — Ребята, либо вы здорово ушли вперед, либо здорово отстали. Как у вас с любовью-то?
— Погоди ты с любовью, — перебил Краснов. — Вот вам попроще: как исчисляется пенсионный стаж, если неизвестен возраст?
Опять переглянулись трое. Они явно растерялись. Даже простой вопрос о трудовом стаже им не по силам.
— Наскоком тут не разобраться, — сказал Такэси. — Поехали-ка с нами, хозяева. В Магадане все выясним.
— В Магадан?! — Светлана подпрыгнула. — А можно?
— Нужно, — Такэси улыбнулся и взглянул на часы. — Если поспешим, успеем как раз к вагону.
— А если не успеем? — Светлана вскочила.
— Тогда ждать до вечера. Полтора часа.
— Полтора часа до вечера? — Светлана посмотрела на небо. — Что-то больно скоро. Который час-то?
Такэси еще раз посмотрел на браслет:
— Два семьдесят шесть, если точно.
Встали все, кроме Краснова. Он был мрачен, смотрел на умирающий огонь.
— Вася, — позвала Светлана.
— Нам надо обратно, — Краснов поднял голову. — Если им интересно, могут идти с нами. Но безопасность могу гарантировать только в пределах моей власти.
— Ва-а-ся! — простонала Светлана. — Ну зачем?
— Лагерь на мне, — процедил он, глядя снизу. — Полторы тысячи душ… Если там что-нибудь, то меня, знаешь?..
— Васенька! Ну кто тебя тут достанет?
— Не знаешь ты НКВД, — он опустил голову. Помолчав, отрезал: — Короче, надо идти назад.
Светлана резко опустилась рядом и очень тихо сообщила:
— А я отсюда не пойду. Понял, начальник?
— Пойдешь, — так же тихо ответил Краснов.
Светлана вскочила и драным кожаным носком стала затаптывать костерок.
— Никуда! Ни за что! Понял? Хоть стреляй! Да тебе нечем!
Она кричала яростно, исступленно, истерически. Иван взял ее за плечи, мягко отодвинул от брызгающего искрами кострища и осторожно примял угли толстой рубчатой подошвой.
Краснов медленно встал, отпятился, левой рукой волоча разряженный автомат и запуская правую в карман брюк.
— Ребята! — крикнула Светлана. Но он уже выхватил из кармана ТТ и взвел курок.
— Отпусти ее, — велел Ивану.
Иван охотно повиновался и шагнул к нему, загораживая собой женщину.
— Отойди к ним! — велел Краснов.
На этот раз Иван не тронулся с места. Зато двое других пошли на Краснова. Он выстрелил под ноги белокурому Гансу и рявкнул:
— Всех положу, патронов хватит! Отошли быстро!
— Ребята! — закричала Светлана. — Не отдавайте меня! Лучше пусть убьет.
И тогда Такэси бросился на Краснова. Он бросился не прямо, а сначала прыгнул в сторону, потом сделал длинный кувырок вперед, перекатился вбок, извернулся на земле у самых ног Краснова, и тот упал навзничь с острой болью в колене, так и не успев прицелиться.
Потом капитану вывернули руку и отобрали пистолет. Потом связали его же брючным ремнем и посадили на кучу хвои.
— Два ружья с собой носил! — Такэси бегло осмотрел пистолет, нажал нужную кнопку и выдернул из рукоятки обойму. Дернул затвор, освобождая ствол от досланного патрона, и сунул все это в свою сумку, после чего холодно сказал: — Хорошо. Не хочешь оставаться — твоя воля. Но ее насильно уводить нельзя.
— Закон о праве выбора, — жестко пояснил Иван.
— И Закон о личном достоинстве, — добавил Такэси. И сурово усмехнулся: — Один закон нарушить — еще куда ни шло. Да и то — не из этих двух.
— О рамках досуга, например, — подсказал Ганс, и все трое чему-то засмеялись.
— Вот это терпимо, — сказал Такэси. — "Короче", как ты выражаешься. Иди, если тебе так надо. Фонарь и продукты дадим. Сколько времени вы шли?
— Не говори! — быстро приказал Краснов.
— Три дня.
— Дура!
— Сам такой! По твоей же щетине видно, сколько дней ты не брился!
Трое обидно засмеялись.
— Короче, — повторил старший. — На три дня тебе хватит — и света, и продуктов. Развяжи его, Иван.
Иван не торопился, и Ганс принялся развязывать Краснова. При этом приговаривал:
— Не думаю, что по этому тоннелю одинаково легко ходить в обоих направлениях. Вы не забыли, хозяева, Гошу Дойкина?
— Да-да, где-то здесь его медведь задрал, — сказал Такэси.
— Это официальная версия, — возразил Ганс. — А если честно, то этот тоннель нашел Гоша. Он ведь до тебя, Иван, следил тут за автоматами. Мы собирались тогда сюда вдвоем, но меня задержала работа. Он оставил мне свою карту и уехал. Здесь аппаратура всегда вела себя… странно. — Ганс развязал Краснова и закончил, поднимаясь: — Я приехал сюда следующим вагоном. Думал, успею, пока он закончит наладку. А он уже ушел.
Краснов тоже слушал с интересом.
— А ты уверен, что он ушел в тоннель? — спросил Такэси. — Не мог его медведь перехватить по дороге?
— Во-первых, — возразил Ганс, — ты получше нас знаешь, что медведя он мог не бояться.
— С двумя бы и он не справился, — сказал Такэси.
— А во-вторых, — закончил Ганс, — у входа он оставил мне записку: "Внутрь не ходи, жди не больше суток. Если пропаду, вали на зверей".
— Вот как, — Такэси вздохнул. — Вот она, жизнь староверская.
— А ты, — Ганс наклонился к сидящему Краснову, — не встречал там Гошу? Год назад…
Краснов мотнул головой. Он ничего не слышал ни про какого Гошу. Может, Гоша этот ушел в какой незаметный поворот. Может его Кешка убил или еще кто, а спрятать в сопках — разве проблема? А может, он выполз из тоннеля где-нибудь в каменном веке? Чему теперь удивляться, если можно под землей бродить из эпохи в эпоху? И кстати, неизвестно, куда попадет капитан Краснов, если пойдет обратно. А если тоже в каменный век? Без одежды, на зиму глядя, с горстью патронов в кармане… Хорошо еще, что не обыскали…
— Жалко Гошу, — Ганс Христиан вздохнул. — Таких староверов поискать.
— Ну, — обратился Такэси к Краснову, — идешь или остаешься?
Краснов думал, опустив голову. Брючный ремень, развязанный Гансом Христианом, так и висел у него на плече.
— Заряды из меньшего ружья мы тебе оставим, раз уж вам иначе нельзя. И нож возьми с собой. Светлана, ты отдашь ему нож?
Светка, заложив руки за ремень и отставив ногу в дырявом носке, выглядела до того потешно, что Краснов не выдержал и усмехнулся. К тому же элегантный Ваня очень уместно торчал рядом.
— Светк, — сказал нерешительно Краснов, — а может, правда, не достанут?
Светлана молчала. Она буравила взглядом черный вход в тоннель, а в этом взгляде, который всегда казался Краснову взглядом загнанного зверька, было что-то новое и совсем не смешное. Ему почему-то сразу вспомнился взгляд того фронтовика, которого он отправил на прииск, а Коерков поймал после побега. То был взгляд человека, у которого невозможно отнять свободу. Даже если убить…
— Вася, — сказала наконец, — мне там Кешка с карабином мерещится. Пошли отсюда.
4. Это не ложь, но это странно
Только они успели взбежать по каменным ступеням на эстакаду, как послышался отдаленный шипящий свист. Звук нарастал с севера, и скоро по мощному стальному рельсу, проложенному внутри бетонного желоба, примчался ярко окрашенный вагон, отдаленно похожий на те, что Краснов когда-то видел в метро, только более обтекаемый, утепленный и комфортабельный. Был он довольно длинный и кабины машинистов имел с обеих сторон. Колес видно не было. Казалось, вагон не катится, а скользит по рельсу, будто всасывая его в себя через квадратную дыру. Дыра была как рот, единственная фара-прожектор выступала как нос, а окно машиниста напоминало мотоциклетные очки, вырезанные из одного выпуклого стекла.
Дверь сдвинулась, вошли и помчались.
Эстакаду, по которой бесшумно летел вагон, Такэси назвал просто — монорельс. Ганс Христиан сообщил официальное его название, оказавшееся весьма знакомым Краснову и Светлане, — Колымский Путь. Почти так же называлась автодорога в ТОМ мире, откуда они пришли. Но опасная Колымская трасса виляла и тащилась среди сопок, изматывая грузовики и губя шоферов, которые рисковали ехать в одиночку, а эта, прямая и тонкая, как школьная линейка, лежала ребром на сопках, презирая все неудобства и питаясь электричеством от часто расставленных вдоль нее никогда не устающих ветряков. Ветряки, как флюгеры, сами ловили малейший ветерок и внешне медленно махали очень длинными и узкими лопастями.