– Если бы они были обычными кретинами, мы бы быстро с ними справились. Но, к сожалению, вынужден с вами согласиться: они совсем не дураки. Что он вам принес?
– Записку от Ибрагима.
– Она осталась у вас?
– Нет. Я ее вернул. Вы же наверняка все видели. Он просил меня указать мой контактный номер телефона. Я написал номер и вернул записку. Больше ничего не было. Вам достаточно просмотреть эту запись.
– Я ее уже смотрел. Ждал, когда вы мне позвоните.
– Мне не хотелось рисковать. Если вы смогли установить свои камеры, возможно, кто-то из людей Ибрагима тоже оставил небольшой «жучок» в моем магазине. И тогда мой разговор с вами они сразу бы зафиксировали. Зачем так глупо подставляться? Я думал позвонить вам, когда вернусь домой.
– Правильное решение, – одобрил его Фоксман, – не нужно недооценивать противника. Какой номер вы им написали?
– Свой мобильный номер. Телефон обычно у меня в кармане. Я думаю, что вы его все равно прослушиваете.
– Не сомневайтесь, – добродушно заметил Фоксман, – и ваши остальные телефоны тоже. И городской, и тот, который вы купили для себя в Лос-Анджелесе.
Физули прикусил губу. Теперь понятно, почему никто не звонит ему по другому телефону. Американцы его вычислили и подключились к аппаратам, а в Службе внешней разведки решили не рисковать столь ценным агентом. Так вот почему так долго молчит его связной из Москвы…
– Откуда вы знаете про мой другой телефон? – поинтересовался Физули. – О нем я вам не говорил.
Фоксман добродушно улыбнулся.
– При нынешнем развитии техники можно зафиксировать все аппараты, которые работают рядом с вами на расстоянии ста метров, – пояснил он.
– Теперь понятно. Меня взяли в плотное кольцо.
– Мы не могли так помогать вам в Кандагаре или Пешаваре. Но здесь совсем иное дело.
– Не сомневаюсь, что вы только и думали о моей безопасности, – пошутил Физули. – Я ответил на все ваши вопросы, или вы еще что-то хотите узнать?
– Хочу. – Машина выезжала из Бронкса по направлению на Манхэттен. – Мы нашли в Вашингтоне вашего напарника Иззета Гюндуза, – сообщил Фоксман. – Он устроился на работу в турецкую аптеку и живет там под именем Юсифа Ильдрыма. Вот посмотрите фотографии, – он достал из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий, протянул их своему собеседнику.
Тот взял фотографии. Никаких сомнений не было, это был его напарник по Кандагару.
– Да, это он, – подтвердил Физули, возвращая фотографии.
– Хорошо, – кивнул Фоксман, положив снимки обратно во внутренний карман. – Он ведет себя вполне спокойно. Никуда не выходит, сразу после закрытия аптеки отправляется домой. Такое ощущение, что ему ничего не интересно. Не покупает газет, никуда не ходит. Лежит у себя в квартире и смотрит телевизор. В основном новости на турецком языке.
– По-моему, это должно вас радовать. Человек никуда не ходит и ни с кем не встречается – что может быть лучше?
– Мне больше нравится, когда человек часто общается с другими людьми. В таком случае удается фиксировать круг его общения. Кстати, почему вы тоже никуда не ходите?
– А куда мне ходить? Спиртного я не пью – у меня начинает болеть голова даже от выпитого бокала вина. Очевидно, сказываются последствия ранения. Друзей у меня здесь нет, знакомых женщин – тоже. Нужно ездить в публичные дома, но мне всегда были противны проститутки. Какое-то непреодолимое чувство брезгливости. Может, вы что-нибудь посоветуете?
– Кино, театр, – заметил Фоксман, – книги, наконец.
– В кино я давно не был, – согласился Физули, – в театре тоже не был лет пять. Меня туда не тянет. Насчет книг вы правы. Но долго читать не могу, снова начинает болеть голова. За время, проведенное в горах, я привык к своему одиночеству. Да и в Кандагаре мы не очень много разговаривали. Мой напарник был молчальником, он не любил много говорить. Я больше общался с продавцами и покупателями шерсти, чем с ним. И потом, если откровенно, после того что произошло с моей семьей, все эти книги, театры, спектакли кажутся мне каким-то балаганом, совсем не нужным для нашей жизни. Моя супруга была заведующей библиотекой. Масса прочитанных книг, умных и хороших, не спасла ее от бомбы террористов. И моего сына тоже не спасла. Зачем тогда нужны все эти книги, если они не могут спасти даже одну человеческую жизнь? Вы не знаете?
– Нет, – ответил Фоксман. – Мне кажется, книги нужны для того, чтобы человек мог просто выстоять. Это не моя мысль. Так говорил Фолкнер в своей нобелевской речи.
– Вы много читали, – усмехнулся Физули. – У вас есть семья?
– Я разведен, – ответил Фоксман.
– А дети?
– Есть, конечно. Дочь живет в Дании, она вышла замуж за датского реставратора, который работает в музее. У них двое детей, двое моих внуков, которых я не видел уже почти три года. Они отдыхают в Европе и не очень любят летать через океан. Ее муж не любит такие перелеты. А сын работает на Аляске. Он метеоролог, ему уже под тридцать, но он пока не женат. Его мне иногда удается увидеть, когда он приезжает в Нью-Йорк или Вашингтон и ему бывают нужны деньги, – грустно закончил Фоксман.
– Везде одно и то же, – заметил Физули.
– Что?
– Ничего. Мир не отличается особым разнообразием. Везде одно и то же. Если не считать этого противостояния, которое наполняет наш мир хоть каким-то смыслом.
– Жизнь вообще лишена всякого смысла, считал Камю, – сказал образованный Фоксман, – но человек пытается найти его, и это придает смысл его жизни. Парадоксально, но красиво. Может, в противостоянии и есть смысл нашего существования? Ведь во имя победы мы готовы принести на ее алтарь любые жертвы. Как и наши противники. Цинизм – основное оружие обеих сторон. Ради победы мы готовы на все, на любые жертвы, на любые потери. Их не волнует смерть миллионов людей. Нас она тоже не очень волнует, лишь с одной небольшой разницей: если эти миллионы людей не наши граждане и соответственно не наши избиратели и налогоплательщики. До остального человечества нам нет никакого дела. Впрочем, так было всегда. Разве кого-нибудь в мире может серьезно волновать гибель многотысячного племени где-нибудь в Австралии или Южной Америке? Даже если это уникальное племя со своей особой цивилизацией. Может, в мире это волнует нескольких человек – этнографов, географов, демографов или отзывчивых людей. Всех остальных это мало волнует.
– Тогда что придает смысл вашей жизни? – поинтересовался Физули.
– Противостояние, – признался Фоксман, – мне интересно существовать в этой системе координат. И не хочется быть в числе проигравших. Кроме того, я всегда помню, что, если я проиграю, в числе побежденных окажутся мои внуки, проживающие в Дании, мой сын, который сейчас снова на Аляске, моя дочь, которая так и не может собраться ко мне, и даже мой не любящий перелеты зять. Согласитесь, что ради них мне стоит стараться.
– Да, – согласился Физули, – наверно, стоит. Только вы не учитываете один момент.
– Какой?
– Для тех, кто меня сюда послал, ваши дети и внуки представляют не больший интерес, чем племя, обреченное на вымирание где-нибудь в джунглях Амазонки. Об этом вы думали?
– Конечно, – ответил Фоксман, – я это всегда помню. И поэтому знаю, во имя чего я должен побеждать.
Кембридж. Великобритания. За полтора месяца до дня «Х»
Он поставил свой велосипед, надел цепь, закрыл замок. Выпрямился, поднимая свою сумку. Он уже привык ездить на велосипеде. Почти все сотрудники добираются таким образом до места работы. Это и удобно, и очень легко, так как не нужно искать особого места для парковки автомобиля. Не говоря уже о том, что на велосипед не уходит то количество бензина, которое идет на самый малолитражный автомобиль.
Маджид еще раз оглянулся на свой велосипед и зашагал к дому. Нужно успеть принять душ и позвонить Сабрине. Он обещал приехать в Лондон на этот уик-энд и остаться у нее дома. При одной этой мысли у него поднималось настроение. Он улыбнулся.
До дома оставалось не больше пятидесяти метров, когда он увидел идущего ему навстречу незнакомого мужчину в сером плаще и в несколько старомодной шляпе. Этот тип шел прямо на него. Маджид нахмурился. Неужели опять кто-то из его прежних знакомых?
Они сближались. Теперь никаких сомнений не оставалось. Мужчина шел прямо к нему. Маджид остановился, поправил куртку. Незнакомец подошел ближе.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он, приподнимая шляпу, – извините, что беспокою вас прямо на улице, но я сегодня был в вашей лаборатории с двух до четырех, и мне сказали, что вы, возможно, не успеете вернуться.
– Я вернулся к пяти часам, – пояснил Маджид, – мне нужно было получить результаты наших экспериментов в другой лаборатории. Разве вам об этом не сказали?
– Конечно, сказали, – кивнул незнакомец. – Позвольте представиться: Джерард Дроуэр. А вы, насколько я понял, Маджид аль-Фаради, ученик профессора Тейлора?
– Да, – кивнул юноша.
– Очень приятно. – Дроуэр протянул ему руку. – Я знаком с вашим наставником уже больше двадцати лет. Но мне хотелось познакомиться с вами лично. Хотя Тейлор любезно согласился меня представить.
Он достал из кармана телефон, нажал одну кнопку повторного вызова. Очевидно, он недавно беседовал с руководителем лаборатории Маджида.
– Здравствуй, – сказал Дроуэр. – Рядом со мной твой лучший ученик, о котором мы говорили. Ты можешь рекомендовать меня своему подопечному?
Он протянул телефон Маджиду. Тот взял аппарат и услышал знакомый голос своего руководителя.
– Я хотел попросить тебя, чтобы ты переговорил с профессором Дроуэром – он один из лучших специалистов по современному международному праву. Мы знакомы с ним много лет. Он хотел с тобой встретиться и переговорить. Насколько я понял, вы уже встретились; значит, остается только переговорить.
– Хорошо, профессор, – согласился Маджид и вернул телефон Дроуэру. – Я вас слушаю, – сказал он.
– Здесь рядом есть ирландский паб, – Дроуэр показал в сторону небольшого бара, – давайте сядем там и переговорим. Нам будет удобнее разговаривать сидя. Вы, наверно, устали после напряженной работы.
– Ничего, – улыбнулся Маджид, – хотя от пива я не откажусь.
Раньше он не пил пива, но за последний год несколько изменил свои привычки. Через пять минут они уже сидели в углу тихого бара, где почти не было посетителей, которые появлялись здесь обычно после семи часов вечера.
– Простите, что я так необычно представился, – начал Дроуэр, – но мне было важно не появляться в вашей лаборатории, чтобы не смущать остальных сотрудников профессора Тейлора.
– Это я уже понял, – кивнул Маджид.
– Мне нужно переговорить с вами о вашей работе, – сообщил Дроуэр.
– Об этом лучше говорить с вашим другом профессором Тейлором, – заметил Маджид, пригубляя кружку пива, – он знает тематику наших работ гораздо лучше нас всех.
– Я имел в виду не эту работу, – возразил Дроуэр, – я хотел бы переговорить с вами о вашей работе в Пакистане.
Маджид поставил кружку на стол, посмотрел по сторонам.
– Это провокация, – громко сказал он, – и я не намерен с вами больше разговаривать.
Он поднялся, намереваясь уйти.
– Подождите, – попросил его Дроуэр, – легче всего встать и уйти. Не нужно так торопиться. В конце концов речь идет о ваших близких, о вашей семье, о судьбе Сабрины.
– Что вы сказали? – Маджид растерянно опустился на место.
– В прошлом году, когда вы уехали в Пакистан, она едва не погибла, – напомнил Дроуэр. – Я думаю, что вы уже тогда поняли, что эта авария была не совсем случайной.
– Конечно, понял. И я даже знаю, кто это сделал. Или приказал сделать. Но с тех пор я его не видел…
– Бахыш-хан, – кивнул Дроуэр. – Как видите, нам все известно.
– Откуда вы знаете? Кто вы такой?
– Я как раз человек, который всецело на вашей стороне. Могу вас обрадовать: за свои преступления Бахыш-хан арестован и будет осужден.