– Смело, – процедил сквозь зубы эксперт.
– Правильно! – Опер прихлопнул ладонью по столешнице. – Все равно, если по «горячим» не раскроем, все шишки на нас посыплются. А если до утра найдем убивца, хоть по шапке не дадут.
– Рискованно, – заметил эксперт.
– Кто не рискует, тот шампанского не пьет, – залихватски парировал Опер.
– И еще… – следователь бросил вороватый взгляд на Варвару.
Опер махнул рукой: говори, мол, она своя.
– Генпрокурор дал понять: лучше, чтобы в убийство не оказались замешаны игроки. Не надо, дескать, бросать тень на наших мастеров бутсы, асов кожаного мяча. Лучше будет, если выяснится, что убил посторонний.
– А кто у нас здесь посторонний? – хмыкнул Опер. – Нет тут никаких посторонних. На базе одни только игроки.
– А во флигеле? Повариха, кастелянша, администратор?
– Поработаем и по ним, конечно. Но кажется мне, что это не то. Убивали все-таки здешние ребята. Очень похоже на убийство на почве ревности. Почему, для начала, убитый Кондаков оказался в постели другого игрока – Нычкина?
– А вот об этом мы его сейчас и спросим.
– Я спрошу, – безапелляционным тоном проговорил Опер. – А ты, Костик, пока займись теми, кто был во флигеле.
Следак нахмурился:
– Но…
– Сам же говоришь, что прокурор велел тебе искать убийцу среди них, – усмехнулся Малюта.
– Не передергивайте! – возмутился Костик.
Но быстро сник под угрюмым взглядом Малютина и сбавил тон:
– Я имею в виду, нам всем было бы лучше, если бы в убийстве не оказался замешан кто-то из игроков.
– А кто тогда? – усмехнулся Опер.
– Ну, например, эта девушка, модель, – парировал следователь Костик. – Как ее там – Снежана?
Глава 4
Нычкин?
Договорились так: следователь координирует работу ребятишек из райотдела, а они занимаются тем, что ищут возможные улики. Во-первых, прочесывают территорию базы и главным образом периметр, чтобы разыскать следы того человека (или тех людей), что могли проникнуть сюда, убить Кондакова и сбежать. Во-вторых, потихоньку и негласно обыскивают комнаты всех игроков – не найдется ли там чего-либо, что имеет отношение к убийству. А в это время опер Малютин, как самый опытный, допрашивает тех пятерых, что оставались в момент убийства внутри здания, чтобы составить полную картину преступления и, быть может, расколоть убийцу. Ему помогает Варвара.
– О’кейчик, – плотоядно потер руки Опер и обратился к следователю: – Давай, Костик, за работу… А нам сюда первым пришли Нычкина – ведь это в его кровати труп Кондакова нашли… Что он, интересно, там делал? Не скажешь ведь, что наши мастера кожаного мяча – гомики.
– Да, на голубых они не похожи, – согласилась Варвара.
– Я тоже так думаю. Все же игра настоящих мужчин, не балет какой-нибудь… Ну, ладно, хватит болтать.
Основные подозреваемые – четверо игроков Команды и Снежана – оставались в столовой под присмотром милиционера-сержанта. Следователь Костик отправился туда позвать первого подозреваемого, и спустя пару минут в штабе расследования, расположившемся в комнате отдыха, появился центровой Нычкин.
Варе Кононовой, практикантке без права голоса и самостоятельных действий, Нычкин, откровенно говоря, понравился с первого взгляда. Очень молодое, открытое, загорелое лицо. Южный волнистый чуб. Кошачья грация движений. И ни малейшего выпендрежа, простота во всем – несмотря на то что фамилию молодого Нычкина, восходящей звезды, знала даже невероятно далекая от футбола Варвара.
Опер сказал футболисту:
– Пожалуйста, присядьте, – и добавил: – У нас не допрос. Никакого протокола. Просто беседа. Или, если хотите, опрос свидетеля.
– Опрашивайте, – улыбнулся Нычкин, поудобней устроился в кресле и бросил в сторону Вари откровенный, мужской, призывный взгляд.
Варя отвела глаза, а Малюта продолжал:
– Пожалуйста, расскажите, что вы делали этим вечером и ночью.
– Трахался, – без тени смущения объявил Нычкин.
Варя слегка покраснела и загородилась блокнотом.
– Где? С кем? – оставался серьезным Опер.
– У себя в номере. Со Снежаной.
– Со Снежаной Тимошенко, – уточнил Опер. – Это ваша девушка?
– Сейчас, на данную минуту, – ухмыльнулся Нычкин, – да, она моя девушка.
– Это вы пригласили ее сюда, на базу?
– Да.
– Вы давно знакомы с этой гражданкой?
– Месяца три-четыре, – пожал плечами Нычкин.
– При каких обстоятельствах вы с нею познакомились?
– Почему это вас интересует? – ухмыльнулся допрашиваемый.
– Давайте, Нычкин, – строго сказал Опер, – договоримся с вами о правилах игры. Я задаю вопросы. Вы отвечаете. Если вы не желаете – могу оформить ваше задержание, на трое суток, и отправить вас в отделение. И вас будут спрашивать уже там. И другие люди. Вам все понятно?
– Все, – скривил губы Нычкин.
– Итак?
– Нас со Снежаной убитый познакомил.
– Кондаков?
– Ну да.
– А в каких она, кстати, отношениях состояла с Кондаковым?
– Раньше – в близких, – усмехнулся Нычкин.
– А сейчас?
– А сейчас – не знаю, – скривился футболист. – Сами у нее спросите.
– Итак, вы состояли со Снежаной в интимной связи, – уточнил Опер. – Это длилось в течение трех или четырех последних месяцев. При этом ранее с ней в интимных отношениях состоял Кондаков. Я правильно вас понял?
– Правильно, правильно, – усмехнулся Нычкин. – Оба мы с ней состояли.
– Чем занимается ваша общая с Кондаковым подруга?
– Она вешалка , – с оттенком презрения проговорил Нычкин.
– Вешалка?
– Ну да. Типа модель. По подиумам шляется, одежду показывает. Ну и для журналов снимается иногда.
– Понятно, – протянул Опер и вдруг нанес неожиданный удар: – У вас с убитым были неприязненные отношения?
– С чего вы взяли? – ощетинился Нычкин.
– В газетах пишут, – улыбнулся Малюта, но лицо его оставалось серьезным, а глаза-буравчики ощупывали лицо центрового. – Это соответствует действительности?
– У нас с убитым были обычныеотношения, – с нажимом проговорил Нычкин. – Мы с ним играли в однойКоманде. Иногда.
Оперу, кажется, удалось достичь своей цели: он отчасти вывел Нычкина из равновесия.
– Как часто вы встречались со Снежаной? За время вашего знакомства? – тут же сменил тему Малюта.
– Раза три. Или четыре, – пожал плечами Нычкин. – У меня разъезды. Как я в Москве бывал, так мы с ней и встречались.
– А Кондаков с ней на протяжении этого периода времени виделся?
– Откуда я знаю?! – почти выкрикнул футболист. Он всерьез разозлился. – Кондаков, если хотите знать, женат!
– Я знаю, – спокойно парировал Опер. – Каким образом Кондаков оказался сегодня в вашей постели? Вы там втроем со Снежаной баловались?
Нычкин выругался и в сердцах ударил кулаком по подлокотнику кожаного кресла.
– Я не педик, чтоб втроем кувыркаться! – злобно проговорил он.
– Тогда как дело было?.. Давайте без матерщины. Рассказывайте, гражданин Нычкин. У нас мало времени.
– Объясняю. Первый и последний раз, – сквозь зубы процедил футболист. – Весь вечер я провел со Снежаной. В своем номере. Затем она заснула. Мне не спалось. Я вышел из номера. Пошел сюда, то есть в комнату отдыха. Сел в кресло. Вот в это самое, где сейчас сижу. Стал смотреть телевизор. И закемарил. Прямо в кресле… Ну а проснулся от воплей Снежаны. Показалось, что кричат из моей комнаты. Я побежал к ней. Увидел ее на пороге комнаты. И еще увидел, что в моей кровати лежит этот… Труп… То есть Кондаков. И все! Больше я ничего не знаю!
– Вы ночью какую программу смотрели по телевизору? – вдруг мягко поинтересовался Опер.
– Никакую! – выкрикнул Нычкин. – Все подряд. Щелкал с канала на канал.
– Когда вас разбудил крик Снежаны, – осторожно, словно сеть затягивал, спросил Опер, – в тот момент телевизор работал?
Нычкин словно споткнулся на всем бегу от подката, попавшего в кость. Секунду ничего не отвечал, только беззвучно шевелил губами. Было странно, что его привел в замешательство такой простой вопрос.
– Телевизор? Не работал… – произнес он неуверенно.
– Хорошо, – плотоядно потер руки Опер. – А скажите, этот предмет вам знаком? – и он выложил на журнальный столик карельской березы давешний швейцарский офицерский нож в полиэтиленовом пакете – нож, которым был убит Кондаков. Нож, еще хранящий следы его крови.
Нычкин внезапно побледнел и дернулся, как от удара.
– Не может быть… – тихо, одними губами проговорил-прошелестел он.
Один из пяти. За четыре года до описываемых событий
Жарища здесь, в Испании, царила невыносимая. Да еще Старшой взялся их гонять по два раза в день. Утром тренировка, вечером тренировка. А каждые три дня – официальная игра. Молодые еще держались, рвались в бой. А старички совсем спеклись, еле ползали.
Вот и сейчас: утренняя тренировка кончилась, когда солнце уже полыхало вовсю. Ближе к полудню оно становилось совсем нестерпимым. Парни-сборники обычно в это время забивались по своим кондиционированным номерам – музыку слушали, читали, дрыхли. Даже на пляж не выползали – ждали вечерней прохлады.
Он вернулся с поля в свой номер, сунул тренировочную форму в мешок из прачечной – пусть стирают. Залез в душ. Тщательно смыл с себя семь потов утренней тренировки. Потом сбрызнулся дезодорантом, затем одеколоном.
Вышел из ванной. Соседа по номеру не было.
Он, напевая, нацепил на себя цивильные футболку, шорты, бейсболку, темные очки. Слава богу, здесь, на базе, они живут не как в тюрьме (а еще совсем недавно, при прошлом тренере, тут царили прямо-таки концлагерные строгости). Но теперь можно выходить с территории когда вздумается и идти куда хочешь, если силы, конечно, после тренировок оставались. Жены, а также подружки тоже неподалеку устроились. Всегда можно навестить. Словом, живи полной жизнью, насколько сможешь. Главное, на тренировки и собрания не опаздывай. И к отбою вовремя появляйся. Ну и, конечно, выпивка не приветствуется. Хотя стакан вина или бутылку пива после игры выпить можно – с горя.
А с радости пить у Команды пока повода не было.
Он вышел из ворот базы и пошел по улице, стараясь держаться тенька. Впрочем, здесь, на юге, особенно ближе к полудню, когда солнце шпарит прямо из зенита, тени практически не было – так, узенькая полоска. Солнце, синее небо, белые стены домов – все слепило глаза. На улице ни единого человека. Ленивые горожане предпочитают отсиживаться в кондиционированной прохладе офисов и кафе. В крайнем случае, расслабляются на пляже, рядом со свежим дыханием океана. А они, Команда? Как жеребцы подневольные. Гоняет их тренер по солнцепеку да по жаре…
Слава богу, до гостиницы было идти совсем недалеко – всего три квартала. Не первый раз за границей – знал, куда ее поселить.
Он вошел в гостиничный холл и сразу попал в блаженную прохладу. После яркости дня глаза не сразу привыкли к полусумраку помещения. Он сдернул с лица солнцезащитные очки.
– Буэнос диас, сеньор, – с почтением приветствовал его портье. Он уже знал его в лицо.
– У себя? – спросил он по-испански.
– Да-да, – подобострастно закивал портье. Странно, но сегодня лицо портье выражало к нему почему-то еще большее уважение, чем обычно, хотя, видит бог, он не давал к этому решительно никаких оснований.