Понимаете, жизнь! Пойдемте завтра в ладышки играть, а? Я вам свинчатку дам – какую, батенька, свинчатку!..(Незаметно входитЛипа.) И потом, вам нужно заниматься гимнастикой. Серьезно, голубчик. Смотрите, какая у вас грудь; вы через год подохнете от чахотки. Дьяконица будет рада, но какой переполох поднимется среди покойников! Серьезно. Вот я занимался гимнастикой, и поглядите.(Легко поднимает за ножку тяжелый стул.) Вот!
Липа(очень громко смеется) . Ха-ха-ха!
Савва(опуская стул, несколько сконфуженно) . Чего ты? Я думал, тебя нет…
Липа. Так. Тебе бы следовало в цирк поступить акробатом.
Савва(угрюмо) . Не говори глупостей.
Липа. Обиделся?
Савва(вдруг смеется весело и добродушно) . Ну вот, чепуха! В цирк так в цирк. Мы вместе со Сперанским поступим. Только не акробатами, а клоунами… согласны? Вы умеете горящую паклю глотать? Нет? Ну, погодите, я и этому вас научу. А ты вот что, Липа, дай-ка мне поесть. С утра не жрал.
Егор Иванович. Сатана! Совсем сатана! Не жрал. Так кто же теперь жрет?
Где это видано?
Савва. А ты вот посмотри, это очень интересно. Ты погоди, отец, я тебя тоже научу паклю глотать, – совсем молодцом будешь!
Егор Иванович. Меня? Дурак ты, больше ничего. Тюха, давай водку!
Тюха. Не дам.
Егор Иванович. Чтоб вас всех… Вскормил, взлелеял…(Уходит.)
Липа(подавая молоко и черный хлеб) . Ты что-то весел сегодня?
Савва. Да, и ты весела.
Липа(смеется) . Я весела.
Савва. И я весел.
Пьет с жадностью молоко. На улице шаги становятся громче, наполняют звуком своим комнату и снова слегка стихают.
Савва. Как топочут!
Липа(выглядывает в окно) . Завтра будет хорошая погода. Сколько я ни запомню, в этот день всегда солнце.
Савва. М-да. Это хорошо.
Липа. И когда несут икону, вся она сверкает от драгоценных камней, как огонь, и только лик ее темнеет. Не радуют его эти драгоценности, мрачен и темен он, как горе народное… (Задумывается.)
Савва(равнодушно) . М-да? Вот как.
Липа. Когда подумаешь, сколько пало на него слез, сколько слышал он стонов и вздохов! Уже одно это делает его такою святынею – для всякого, кто любит и жалеет народ, понимает его душу. Ведь никого у них нет, кроме Христа, – у всех этих несчастных, убогих… Когда я была маленькая, я все ждала чуда…
Савва. Это было бы интересно.
Липа. Но теперь я поняла, что Сам Он ждет от людей чуда, ждет, что перестанут люди враждовать и губить друг друга.
Савва. Ну, и что же?
Липа(сурово смотрит на него) . Ничего. Завтра сам увидишь, когда понесут Его. Увидишь, что делает с людьми одно только сознание, что Он здесь, с ними. Живут они весь год грязно, нехорошо, в ссорах и страданьях, а в этот день точно исчезает все… Страшный и радостный день, когда вдруг точно сбрасываешь с себя все лишнее и так ясно чувствуешь свою близость со всеми несчастными, какие есть, какие были, – и с Богом!
Савва(быстро) . Который, однако, час?
Сперанский. Сейчас пробило четверть двенадцатого, если не ошибаюсь.
Липа. Рано еще.
Савва. Что рано?
Липа. Так. Рано, говорю, еще.
Савва(подозрительно) . Что это ты?
Липа(вызывающе) . А что?
Савва. Почему ты сказала: рано еще?
Липа(бледная) . Потому что сейчас только одиннадцать. А когда будет двенадцать…
Савва(вскакивает и быстро идет к ней. Тяжело смотрит на нее, говорит медленно, слово за словом) . Так вот что! Когда будет двенадцать…
(Поворачивает голову к Сперанскому, но продолжая глядеть на Липу.)
Послушайте вы, ступайте домой!
Липа(с испугом) . Нет, подождите еще, Григорий Петрович. Пожалуйста, я прошу вас!
Савва. Если вы не уйдете сейчас, я выброшу вас в окно. Ну?
Сперанский. Извините, я никак не думал, я с Антон Егорычем, я сейчас.
Тут где-то моя шляпа… положил я ее…
Савва. Вот ваша шляпа.(Бросает.)
Липа(слабо) . Посидите еще, Григорий Петрович.
Сперанский. Нет, уже поздно. Я сейчас, сейчас.
До приятного свиданья, Олимпиада Егоровна. До приятного свиданья, Савва Егорович. А они, кажется, уже спят, их в постельку бы надо. Иду, иду.(Уходит.)
Савва(говорит тихо и спокойно, в движениях тяжел и медлителен, как будто вдруг сразу почувствовал тяжесть своего тела) . Ты знаешь?
Липа. Знаю.
Савва. Все знаешь?
Липа. Все.
Савва. Монах сказал?
Липа. Монах сказал.
Савва. Ну?
Липа(слегка отступая и поднимая руки для защиты) . Ничего не будет. Взрыва не будет. Взрыва не будет, ты понимаешь, Савва? Не будет!
Пауза. На улице шаги и невнятный говор. Савва поворачивается и с особенной медлительностью, сгорбившись, прохаживается по комнате.
Савва. Ну?
Липа. Так лучше, брат, поверь мне. Поверь мне!
Савва. Да?
Липа. Ведь это было – не знаю что! Сумасшествие какое-то. Ты подумай!
Савва. Это – наверно?
Липа. Да, наверно. Теперь уже ничего не сделаешь.
Савва. Расскажи, как это произошло.(Осторожно садится и тяжело смотрит на Липу.)
Липа. Я уже давно догадалась… Еще тогда, в тот день, когда мы говорили. Только я еще не знала – что. И я видела… машинку эту: у меня есть другой ключ от этого сундука.
Савва. У тебя наклонности сыщика. Продолжай.
Липа. Я не боюсь оскорблений.
Савва. Ничего, ничего, продолжай.
Липа. Потом я видела, что ты часто разговариваешь с этим, с Кондратием. А вчера я посмотрела – машинки этой уже нет. И я поняла.
Савва. Второй, ты говоришь, ключ?
Липа. Да… ведь сундук этот мой. Ну, и сегодня…
Савва. Когда?
Липа. Уже к вечеру – я никак не могла найти Кондра-тия – я сказала ему, что знаю все. Он очень испугался и рассказал мне остальное.
Савва. Достойная пара: сыщик и предатель. Ну?
Липа. Если ты будешь оскорблять меня, я замолчу.
Савва. Ничего, ничего, продолжай.
Липа. Он хотел донести игумену, но я не позволила. Я не хочу губить тебя.
Савва. Да?
Липа. Когда все это устроилось, я вдруг поняла, как это дико все – так дико, что этого не может быть. Кошмар какой-то. Нет, этого не может быть! И мне стало жаль тебя.
Савва. Да?
Липа. Мне и сейчас жаль тебя.(Со слезами.) Саввуш-ка, милый, ведь ты мой брат, ведь я качала тебя в люльке. Миленький, что ты задумал, – ведь это же ужас, сумасшествие. Я понимаю, что тебе тяжело было смотреть, как живут люди, и ты дошел до отчаяния… Ты всегда был хороший, добрый, и я понимаю тебя. Разве мне самой не тяжело смотреть? Разве я сама не мучусь? Дай мне твою руку…
Савва(отстраняя ее руку) . Он сказал тебе, что пойдет к игумену?
Липа. Да, но я не позволила ему.
Савва. А машинка у него?
Липа. Он завтра отдаст ее тебе; мне он побоялся ее отдать. Саввушка, миленький, ну, не смотри на меня так! Я понимаю, что тебе неприятно, но ты умный, ты не можешь не сознавать, что ты хотел сделать. Но ведь это же бессмыслица, это бред, это может присниться только ночью. Разве я не понимаю, что жить тяжело, не мучусь этим! Но нужно бороться со злом, нужно работать… Даже эти товарищи твои, анархисты… убивать нельзя, никого нельзя, но я все же их понимаю: они убивают злых…
Савва. Они не товарищи мне; у меня нет товарищей.
Липа. Но ведь ты же анархист?
Савва. Нет.
Липа. Кто же ты?
Тюха(поднимая голову) . Идут. Всё идут. Слышишь?
Савва(тихо, но угрожающе) . Идут!
Липа. Да, и кто идет, ты подумай. Ведь это горе человеческое идет, а ты хотел отнять у него последнее – последнюю надежду, последнее утешение…
И зачем, во имя чего? Во имя какой-то дикой, страшной мечты о «голой земле»…(Смотрит в темную комнату с ужасом.) Голая земля – подумать страшно – голая земля! Как мог человек додуматься до этого: голая земля.
Нет ничего, все надо уничтожить. Все. Над чем люди работали столько лет, что они создали с таким трудом, с такой болью… Несчастные люди! и среди вас находится человек, который говорит: все это надо сжечь… огнем!
Савва.