– Это должно быть достаточно далеко отсюда. И такое место, чтобы мы там могли жить.
– Может быть, на побережье? – Сара сияла глазами. – Сможем разнообразить свежей рыбой ту еду, что удастся собрать.
Минуту назад Сара и Дел-Кофи были подавлены, как приговоренные к смерти на скамье подсудимых. Сейчас они снова ожили. Сара, улыбаясь, откидывала волосы назад и говорила быстро, постоянно перебиваемая Мартином; а он, казалось, забыл о сломанных пальцах и похлопывал рукой по столу, подчеркивая главные мысли.
Я смотрел на них, успокоенный, довольный тем, что сделал наконец правильную вещь.
– Мы построим новую общину...
– ...И в этот раз будем смотреть, кого набираем. Дэйв был великий человек, но он бы взял кого угодно. Он видел в людях только хорошее – вот и оказались мы под сявками и блатными.
– У нас будет программа образования – и трехгодичный план... это то, что нам нужно – планирование на будущее...
– Нефтепродукты в конце концов кончатся. Придется строить ветровые турбины с генераторами.
– Или водяные мельницы...
– Сейчас октябрь, но весной тогда сделаем посевы... Я с удовольствием дал им мечтать. Надежда на их лицах заставляла меня верить, что. у меня днем все получится.
Ведь это только в моем рассказе все было просто. На самом деле были проблемы. Мне надо будет раздобыть ключи, потом надеяться, что мотор заведется. Его не запускали уже несколько недель. А когда Курт узнает, он сначала будет ссать кипятком от ярости, а потом бросится за нами, паля из всех стволов. И у меня не было сомнений, что если нас поймают, мне придетсятащить жестянку.
Еще час мы проговорили, обсуждая план, и Дел-Кофи пошел к себе паковаться.
Сара смотрела на меня, и у нее дрогнули ресницы.
– Ник, ты это все прошел ради нас. Ты герой.
– Не надо меня восхвалять. Надо было мне раньше обо всем этом подумать. Наверное, я надеялся, что все устаканится и Курт станет вести себя нормально. Меня только одно грызет: если мы удерем, останется куча детей, у которых и шанса не будет на достойную жизнь.
– Ты же не Бог, Ник. Ты не можешь сделать все. – Она улыбнулась. – Не возражаешь, если я сяду к тебе на колени?
– Абсолютно не возражаю, мисс Хейес.
Так хорошо было снова ощутить близость ее тела. Она села ко мне на колени и поцеловала меня сначала нежно, потом страстно.
– Господи милостивый. Ник Атен, как я по тебе скучала!
Не прерывая поцелуя, она вытащила рубашку у себя из джинсов, стиснула мою руку и прижала ее к своим обнаженным грудям. Они были тугие и твердые, соски напряглись. Я их погладил, чувствуя, как у меня колотится сердце. Господи, да я не просто ее хотел, мне было даже больно от этой необоримой жажды. Я крепко стиснул ее груди. И представил себе, как оно будет, когда мы найдем новое место. Может быть, отель на побережье. Завтра-послезавтра мы с Сарой снова будем в одной постели. И можете мне поверить, найдем чем заняться.
– Прости...
– За что. Ник?
– Я слишком груб.
– Ой, нет! Стисни сильнее... мне так хорошо... еще сильнее. Ник... Ах! Вот так.
Она дышала мне в ухо, и это был теплый ветер рая. И, держа ее в руках, я вдруг понял, что одна из причин, почему я увожу их из Эскдейла, – это не только режим или факт, что Креозоты возвращаются. Я просто боялся, что Курт отнимет у меня Сару.
– Сара, я возьму эти диски, папки и... Ой, простите! Я не хотел.
Дел-Кофи, смешавшись, пятился из комнаты. Мы с Сарой рассмеялись.
– Все в порядке, Мартин! – сказал я. – Нам все равно пора было разорвать этот клинч. Мне надо вернуться в гостиницу и кое-что подготовить.
И я вылез в окно.
– Будь острожен. Ник!
Сара высунулась в окно и больше всего на свете была похожа на Рапунцель с висящими вдоль стены золотыми волосами.
– Буду, не беспокойся. Только постарайтесь быть в нужном месте в нужное время.
И тогда за вами придет автобус.
Я снова поцеловал ее, и она так крепко меня обняла, что я даже испугался. Будто у нее было предчувствие, что она видит меня в последний раз.
Помахав рукой, я направился обратно в деревню, то и дело оглядываясь. Сара все еще смотрела мне вслед; и каждый раз, когда я оглядывался, она все уменьшалась с расстоянием. Возле школы я срезал дорогу через лес.
Я шел, думая о Саре, о том, что мне сегодня предстоит сделать, о новой общине. Я все еще был глубоко погружен в свои мысли, когда на просеке передо мной появилась фигура. На миг между облаками вспыхнул солнечный луч и осветил просвет между деревьями, как прожектор. Полуослепленный, я прищурился на яркий свет.
Фигура шагнула вперед, и меня закружило узнавание.
– Мама?..
Мама улыбнулась, но это не была материнская любовь. Это была улыбка охотника, сделавшего удачный выстрел.
Первый удар упал на меня сзади. Я полетел вперед, под черепом гудела боль. Поднявшись на колени, я увидел, как мама заносит у меня над головой камень. И снова улыбается. Потом камень пошел вниз, и я только помню капающую на опавшие листья красную кровь – и больше ничего.
Глава тридцать восьмая
По путям вечности
Когда ко мне вернулся слух, вот что я услышал первым делом:
– Пора уже, спящая красавица. Я думал, ты никогда не проснешься.
Глаза у меня были открыты, но ни хрена я не видел. Полная темнота.
– Штанина, это ты?
– Я, Ник Атен. Как ты?
– Больно... Черт, здорово хреново... Что они со мной сделали. Штанина?
– Что со всеми. Стукнули по черепу, сунули в мешок и запихнули в эту дыру.
Я пощупал в темноте и нашарил его руку.
– Ник, я знаю, что мы в заднице, но все равно не собираюсь сидеть с тобой в темноте и держаться за ручки.
– А где мы? Ой, голова моя болит... Как ты сюда попал? Ты жетащил жестянку сегодня днем...
– Сегодня? Это было вчера. Они пристегнули ко мне жестянку, и я полетел, будто мне задницу наскипидарили. Успел добежать до верхушки, отстегнул наручник и выбросил эту хрень за десять секунд до взрыва. А потом как рванул! – Штанина хохотнул, но невесело. – Пробежал где-то с полмили – и ТРАХ! Следующее, что я помню – что лежу в мешке. В нем была дыра, так что я рассмотрел, что лежу на берегу реки. Потом меня перенесли на лодку или баржу и сбросили в грузовой трюм. Ты уже тут был, но я тебя не добудился. Тот кусок бревна, что ты называешь головой, они тебе здорово отколотили, но я так понимаю: если ты выжил, когда Слэттер тебя топтал, то тебе уже ничего не страшно.
Я пошарил вокруг. Я лежал на груде мешков, и здесь пахло старой и простывшей мочой.
– Блин, – шепнул я. – Хотел бы я видеть хоть что-нибудь. Нам тут оставили что-нибудь попить?
– Ага. Банки тоника и лимонада, если найдешь их среди пустых. И в мешке у той стенки есть еще картошка и яблоки.
– Где?
– Спокойней, Ник. Я пару банок оставил около тебя. А ты подожди минут пять, и глаза привыкнут.
– Штанина, есть мысли, что они хотят с нами сделать?
Ответил не Штанина. Голос был как у тринадцатилетнего мальчишки.
– Убьют они нас, вот что они с нами сделают.
– Да нет, не убьют, – отозвался Штанина, – Хотели бы, так убили бы сразу, когда поймали. Мы им нужны. Они нас куда-то везут.
– Куда?
– Убей, не знаю... Тихо! Чувствуешь? Вот, все время такие повороты, будто мы плывем по реке. Иногда на что-то налетаем – берега, или лодки, или что-то еще. Потом нас снова сталкивают дальше. А удрать даже и не думай. Стены гладкие, как стекло, зацепиться не за что. Мы тут как вши на дне стакана.
Я открыл банку – это оказался тоник. Вообще-то я его терпеть не могу. А сейчас пил его, как искристую струю Святого Грааля. Коснувшись головы, я ощутил корку струпьев возле линии волос. Да, мама меня явно стукнула камнем от всей души.
Я помотал гудящей головой.