Он побрился, вымылся по пояс, сложил в большую сумку все самое лучшее, что нашел в доме: свежую брынзу, суджуки[5] , пачку лукума с орехами. Прихватил кувшин с кислым молоком. Набросил на плечи домотканый половик и одеяло и направился на поляну.
– Понимаешь, эту ночь мы должны провести здесь, – сказал Петр красавице сразу по возвращении. При этом он смотрел в сторону леса, пряча от красавицы глаза, потому что абсолютно не умел притворяться. – Могут прийти пастухи, а ты в такой одежде…
Это была своего рода проверка, Петр приготовился ко всему и к отказу тоже. Однако Циана, совсем как ребенок, снова пришла в восторг:
– Чудесно! Я никогда не спала на воздухе!
Они устроили свою постель у кромки леса, откуда Петр мог приглядывать зa стадом и наблюдать за кошарами, и как только опустились на одеяло друг возле дружки. Циане тотчас же положила голову на плечо Петра и сказала:
– Ты будешь моим настоящим другом, да, Петя? И защищать меня будешь, и учить, и помогать узнавать вашу жизнь.
Она произнесла все это так мимо, с таким очарованием, что темные силы, дававшие знать о себе время от времени, и вовсе утихомирились.
– Да жизнь как жизнь, что в ней такого особенного, – сказал он.
– Я историк, но пока еще очень неопытный, – начала Циана задумчиво – Ты, наверное, знаешь, что такое история
– Слушай, давай без ocкорблений, а?
– Знаешь, ты сразу показался мне очень интеллигентным парнем, обрадовалась вдруг неизвестно чему Циана – У тебя вон даже вшей нет! – ткнула она пальчиком и запотевшую его подмышку.
– А с чего они у меня должны быть? – возмутился было он, но потом засмеялся и добавил: – Это теперь у городских полно вшей.
– Ты, конечно же, гайдук[6] ! – восхищенно и как бы по секрету шепнула она ему на ухо. Петр невольно отодвинулся, поскольку было щекотно, Циана дышала ему прямо в ухо. Видимо, это его движение заставило ее задуматься: – Постой-ка, гайдуки были позже. Ведь у нас сейчас тринадцатый век, так? И никаких турок пока нет, да?
Петру стало и вовсе весело. – Тринадцатый был в прошлом году, сейчас четырнадцатый.
– Разве? Ох уж эта мне машина, допускает такую погрешность во времени! – Она испытующе посмотрела на него, погладила по щеке, все еще пахнущей виноградным первачком (какой дурак будет одеколониться ради того, чтобы потом оказаться в кошаре) и спросила: – Чем это ты так хорошо побрился?
– Я пользуюсь только «жилетом»! – не утерпел он, чтобы не похвастаться.
– Покажешь мне завтра? Знаешь, я очень любопытная. Я именно поэтому и оказалась здесь… Ты просто чудный парень, – прижалась она к нему. – Богомил[7] , да?
– Я же сказал тебе, Петр я, – ответил он, и темные силы снова стали подниматься в нем. Именно они поднимали вверх его руку, которая пыталась залезть за пазуху иностранки, но она остановила ее ласково:
– Я хочу есть, Петя. Что это там в кувшине?
Он дал ей попробовать прохладное молоко, и она обрадовалась пуще прежнего:
– Как здорово вы живете! И едите пока еще все настоящее!
– Да, – согласился Петр, расстилая скатерть и выставляя теперь уж поистине деликатесы: суджуки, локум. – А знаешь, какие деньги здесь зашибаем? Как вошла в моду эта шерсть, колючая… да и новый экономический механизм… А хочешь, включу музыку? – полез он за приемником в стоявшую рядом туристическую сумку. – Радио работает отлично, я недавно только сменил батарейки.
– Что это? – испуганно спросила она, когда он вытащил из сумки маленький транзисторный приемник. Может, ожидала увидеть кавал[8] , но откуда ему взяться у современных пастухов. – Откуда это у тебя?
Довольный, что ему удалось удивить иностранку, Петр включил радио, и оно сразу же выдало что-то резкое против империалистов, чего кавал, естественно, не в состоянии сделать.
– У меня и телевизор есть, целых два. Большой цветной и маленький черно-белый.
Говорю же тебе: мы здесь большие деньги имеем.
Она взяла приемник, сменила волну – послышались голоса, музыка. Побледнев и приняв какой-то абсолютно желтый оттенок, Циана спросила:
– Петя, какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот восемьдесят второй. А почему ты спрашиваешь?
– Но ведь ты недавно говорил, что четырнадцатый век?
– Четырнадцатый век болгарского государства; были праздники по этому случаю, торжества. А так – век двадцатый.
Она вскочила, схватилась за голову и запричитала гнусавым и монотонным голосом:
– О-о-о, и бондет плач и скрежет зомбов!…
Затем бросилась на поляну к машине. Когда Петр подбежал, иностранка уже убрала палки-подпорки и торопливо разгребала сено с одного бока машины для прохода.
– Постой, да что случилось?
– О-о, какая ошибка! – заливаясь слезами, рыдала она, а когда наконец разгребла сено, так же как и в прошлый раз незаметно открыла в машине не то дверь, не то окно. – О-о, и бондет плач и скрежет зомбов!
– Что-что?
– Ад. Настоящий ад ожидает меня в институте, Петя! А в одной из ваших книг именно так и написано: и бондет плач и скрежет зомбов.
Увидев, что он тоже готов заплакать, Циана бросилась ему на шею и стала утешать:
– Не сердись на меня, милый Петя! И забудь меня: совсем забудь, слышишь! И не говори Дикому обо мне, очень прошу тебя! Нам запрещено вмешиваться в ход истории, а что касается вашего века, в нем мы и вовсе не имеем права появляться! А теперь отойди немного в сторонку, а то как бы я не задела тебя машиной…
И исчезла в круглой дверочке-окошке, прежде чем он успел что-либо сказать. Напоследок лишь мелькнули ее пестрые чулки и желтково-желтые башмачки. Когда же он наконец пришел в себя и хотел было спросить Циану, что же все-таки произошло, то увидел, что машина, поднявшись в воздухе, буквально растаяла над верхушками деревьев. Не улетела, а исчезла…
С горя Петр Чабан съел и выпил все, что принес с собой. А к вечеру, заперев овец, спустился в село и – прямиком к директору школы. И сразу с порога ему: а есть ли такие машины, которые могут переносить человека из одного века в другой? И директор ответил, что такие машины существуют только в фантастических романах и что не следовало бы верить всему, о чем пишется в романах. И, посмотрев на Петра более пристально, добавил, что порой человек в состоянии видеть нечто подобное во сне, ему может пригрезиться такое, но все равно – не стоит верить своим глазам…
– И я так подумал, – сказал ему довольный собою Петр, поскольку он действительно уже верил, что ему приснилась и сама красавица, и ее машина.
Однако чуть позже, оказавшись на освещенной полной луной полянке, Петр спрашивал себя, почесывая затылок:
– Но тогда за каким лешим я таскал сюда это сено? Ведь теперь надо его обратно тащить.
Однако он не стал переносить сено обратно, и потому не стал переносить, что те же самые пастухи могли подумать о нем черт знает что. И он решил пригнать сюда на завтра овец, они и подберут сено.
Так и не сомкнув глаз, он едва дождался рассвета, потрясенный женской логикой. Значит, если бы он был из тринадцатого иска и полон вшей, тогда эта неземная красавица… а так, с транзистором и телевизором – нет! Потом чуть душу из овец не вытряхнул, загоняя их на поляну…
Однако сена там уже не было.
– Ну нет! А вот это уже – из нашего века! – простонал Петр Чабан. – Боже, сколько гайдуков развелось на свете!
ЗАКОН МЭРФИ
Нет, то была не летающая тарелка! Да и не похожа она была на тарелку, больше на джезве! Нo больше всего его озадачил способ, каким она появилась у него за спиной. Кирилл проверил, хорошо ли укреплены обе удочки, ослабил стопор на катушках – не дай бог, именно сейчас клюнет крупная рыба, – и пополз к кустам, из которых стал наблюдать за происходящим.