— Думаю, мне стоит пригласить нового дьякона на чашку чая и объяснить ему, что к чему. Так, на чем я остановился… Политическая ситуация… Да?
Дверь открылась, вошел Стукпостук, секретарь Витинари.
— Сообщение для его светлости, — сказал он, но лист бумаги вручил лорду Витинари.
Патриций, соблюдая этикет, протянул руку через стол и передал послание Ваймсу. Тот развернул лист.
— Прямиком с семафора! — воскликнул он. — Карцера обложили в Новом Зале! Я должен немедленно отправиться туда!
— Как волнительно, — ответил патриций, резко поднимаясь из-за стола. — Погоня не ждет. Но, ваша светлость, разве твое личное присутствие обязательно?
Ваймс мрачно посмотрел на него.
— Обязательно, — подтвердил он. — Потому что, если меня там не будет, какой-нибудь дуралей, которого я сам научил поступать по закону, попытается арестовать этого гаденыша, — Он повернулся к Моркоу. — Капитан, немедленно займись! Семафор, голуби, гонцы, кто угодно. Я хочу, чтобы на призыв слетелись все до единого. Но никто, повторяю, никто не должен пытаться арестовать его без подкрепления, причем серьезного подкрепления! Понятно? Вот еще что, поднимай в воздух Свирса! О, проклятье…
— В чем дело, сэр? — спросил Моркоу.
— Сообщение передала Задранец. Прямо сюда, во дворец. Как она там оказалась? Ведь ее дело сидеть в лаборатории. Она не умеет работать на улице! Все делает по уставу!
— А как нужно? — поинтересовался Витинари.
— Иначе. Первым делом Карцеру следует всадить стрелу в ногу. Просто чтобы привлечь его внимание. Сначала стреляешь…
— …а уж потом задаешь вопросы? — уточнил Витинари.
Ваймс задержался на пороге.
— У меня нет к нему вопросов.
— Зачем? — спросил Ваймс.
— Затем, что вряд ли он попытается прорваться там, — с невинным видом ответила Шельма. Ваймс едва удержался, чтобы не кивнуть. — Когда подошли еще люди, я расставила их по периметру. Но я думаю, он забрался на крыши и оттуда не слезет.
— Почему?
— Потому что иначе ему придется прорываться сквозь целую толпу волшебников, сэр. Нет, он предпочтет уйти поверху и спуститься где-нибудь в тихом местечке. В городе достаточно убежищ, а по крышам он сможет добраться до самой Персиковопирожной.
«Лабораторная крыса? — подумал Ваймс. — Ха! Остается надеяться, что про Сварли он не знает».
— Достойно придумано.
— Спасибо, сэр.
— Спасибо, сэр. Не могли бы вы встать поближе к стене, сэр?
— Зачем?
Что-то со звоном отскочило от булыжников. Ваймс вдруг распластался по стене.
— У него арбалет, сэр, — доложила Шельма. — Мы думаем, он забрал его у Рукисилы. Но он плохо умеет с ним обращаться.
— Хвалю, капрал, — только и смог выдавить Ваймс. — Отличная работа.
Он оглянулся на площадь за спиной. Ветер вовсю трепал маркизы уличных лотков, и торговцы, с тревогой поглядывая на небо, торопливо убирали свой товар.
— Но мы ведь не можем позволить, чтобы он и дальше сидел там, — продолжил Ваймс. — Начнет палить в белый свет, в кого-нибудь да попадет.
— Зачем ему это делать, сэр?
— Карцер не нуждается в причинах, — пожал плечами Ваймс. — Ему вполне хватает повода.
Его внимание привлекло движение высоко над головой, и он широко ухмыльнулся.
Большая птица взмыла над городом.
Цапля, недовольно клекоча, набирала высоту огромными пологими кругами. Глядя, как вертится внизу город, капрал Сварли Свирс еще сильнее сдавил шею птицы коленями и направил цаплю по ветру. Через мгновение птица уже бежала вперевалку по крыше Башни Искусства, самого высокого здания в городе.
Отточенным движением лепрекон перерезал стропу, которой был привязан портативный семафор, и спрыгнул на толстый слой компоста из листьев плюща и старых вороньих гнезд, устилавших крышу башни.
Цапля наблюдала за ним глупыми круглыми глазами. Сварли приручил ее традиционным лепреконьим способом: красишь себя в зелено-лягушачий цвет, торчишь на болоте, квакаешь, а когда цапля пытается тебя съесть, взбегаешь по ее клюву и вырубаешь ударом по башке. Пока она не пришла в себя, вдуваешь в ноздри специальное масло (на изготовление его ушел целый день, а воняло так, что все стражники мигом разбежались из караулки), и птица, едва открыв глаза, признает в тебе свою мамочку.
Цапля часто выручала. Она могла перевозить снаряжение. Но для наблюдения за уличным движением Сварли предпочитал ястреба-перепелятника — он лучше умел парить.
Лепрекон вставил рычаги портативного семафора в пазы столба, который тайно установил на башне еще несколько недель назад. Затем достал из седельных сумок цапли крошечный телескоп и привязал его к каменному бордюру, направив почти строго вниз. Сварли любил подобные минуты в своей работе, — минуты, когда он был выше всех.
— Что ж… Посмотрим, что нам видно, — пробормотал он.
Он видел здания Университета. Колокольню Старого Тома и легко узнаваемую глыбу сержанта Детрита среди печных труб. Желтый свет надвигающейся грозы играл бликами на шлемах снующих по улицам стражников. А еще там, внизу, вдоль парапета крался…
— Ага, вот и ты, — прошептал Сварли и потянулся к рукоятям семафора.
Ваймс кивнул. Детрит на крыше рядом со Старым Томом. А его оружие — это осадный арбалет, который даже троим взрослым мужикам не поднять. Кроме того, Детрит приспособил эту махину для стрельбы толстым пучком стрел. Почти все стрелы, не выдерживая напора воздуха и трения, превращались в щепки еще в полете, так что цель накрывало огромное облако острых горящих лучин. Ваймс запретил использовать арбалет против людей, но для проникновения и здания он был незаменим. Этот арбалет открывал переднюю и заднюю двери одновременно.
— Передай, чтобы Детрит сделал предупредительный выстрел, — сказал Ваймс. — Если он попадет в Карцера, мы даже тело не найдем.