Все идет слишком гладко, — твердил ее внутренний голос.
Никакого подтверждения этому не было. Она просто чувствовала нутром: здесь какой-то подвох. Лицо Аомамэ перекосилось так, словно тысячи противоречий раздирали ее изнутри.
— Ну что там? — подал голос мужчина. — Я жду. Возьми свой финальный аккорд.
И тут Аомамэ осенило. Этот человек знает, что я собираюсь с ним сделать, — пронеслось у нее в голове.
— Колебаться нет смысла, — спокойно добавил он. — Пусть будет так. То, что ты собираешься сделать, нужно и мне самому.
Гром снаружи не умолкал, хотя молний не было. Только гулкие раскаты — да долгое эхо, как от залпов артиллерийских орудий за несколько километров отсюда.
— Лучшей терапии для меня не придумать, — продолжал он. — Мышцы с суставами ты мне размяла великолепно. Руки у тебя золотые. Но, как ты и сказала, это лишь временная помощь, а не исцеление. Сейчас с моей болезнью можно справиться лишь одним способом — оборвав мою жизнь. Спуститься в подвал, дернуть главный рубильник и обесточить все здание сразу. Разве не так ты собиралась мне помочь?
Аомамэ застыла над ним как каменная: в левой руке инструмент, приставленный к шее мужчины, правая занесена для удара. Вот уж действительно: ни вперед, ни назад.
— Если бы я хотел остановить тебя, не было бы ничего проще, — добавил мужчина. — А ну-ка, попробуй опустить правую руку.
Аомамэ попыталась, как было велено, опустить правую руку. Но странное дело: та осталась висеть в воздухе, даже не дрогнув, словно ее заморозили.
— Не то чтобы мне этого хотелось, но такой силой я обладаю, — пояснил мужчина. — А с рукой уже можешь делать, что хочешь, мне все равно. Как и с моей жизнью, разумеется.
Аомамэ убедилась, что может снова двигать рукой. Сжала пальцы в кулак, потом разжала. Ее собственная рука, ничего чужеродного. Если это гипноз, то просто фантастической силы.
— Да, они наделили меня этой способностью, как и многими другими. Но взамен очень много чего потребовали. Постепенно их требования стали частью меня самого. Жестокие, страшные требования, не выполнить которых я, к сожаленью, не мог.
— Они? — повторила Аомамэ. — Вы хотите сказать— LittlePeople?
— Ты слышала о них — это уже хорошо. Разговор быстрее закончится.
— Я знаю только, что их так зовут. Но кто они — понятия не имею.
— Кто такие LittlePeople, на этом свете, наверно, не знает никто, — пояснил мужчина. — Известно лишь, что они существуют. Ты не читала «Золотую ветвь» Джеймса Фрейзера?
— Нет.
— Любопытная книга, много чего объясняет. Был в Истории такой период, очень давно. Сразу несколькими землями правил царь. По истечении срока правления его полагалось казнить. Каждый царь правил то ли десять, то ли двенадцать лет, а когда срок заканчивался, его убивали. Во-первых, так было нужно для предотвращения мятежей, а во-вторых, на подобную смерть соглашались и сами цари. Казни эти были особо жестокими и кровавыми, поскольку такая смерть почиталась как геройство. Зачем народу постоянно убивать своих царей? А все дело в том, что в те времена царем назначали Того, Кто Слышит Голос. Он выступал представителем людей в сообщении между их миром и нашим. И его своевременная казнь являлась залогом безопасности для всего огромного государства. Благодаря периодической смене Тех, Кто Слышит Голос, поддерживался баланс между волей земных людей и силой, которую являли собой Little— People. Ведь для древних править страной и слышать Голос Бога означало одно и то же. Конечно, со временем такую систему упразднили, царей перестали убивать, а власть их стала мирской и наследственной. Так люди перестали слушать Голос.
Разминая в воздухе пальцы ожившей руки, Аомамэ невольно задумалась над рассказом.
— До сих пор их звали разными именами, но чаще всего не называли никак. Они просто были, и все. Термин Little People — просто для удобства. Моя дочь в раннем детстве называла их «человечками». Она-то их и привела. А уже я потом заменил это на LittlePeople, так сподручнее.
— И вы что же, стали царем?
Не открывая рта, мужчина с шумом набрал полную грудь воздуха, на какое-то время застыл, потом медленно выдохнул.
— Не царем. Тем, Кто Слушает Голос.
— И теперь хотите, чтобы вас зверски убили?
— В зверствах сегодня смысла нет. За окном тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, вокруг нас — огромный мегаполис. Забрызгивать стены кровью? Зачем? Достаточно просто взять мою жизнь.
Аомамэ покачала головой и расслабилась. Смертоносная игла по-прежнему целилась в заветную точку на шее мужчины, но сам настрой его убивать пропал и не хотел возвращаться.
— Вы изнасиловали множество малолетних девочек. Некоторым из них не было и десяти.
— Да, — ответил мужчина. — Исходя из банальной бытовой логики, обвинить меня в этом можно, и возразить будет нечего. По обычным мирским законам я уголовный преступник. Я действительно спаривался с девочками до того, как у них начинались первые месячные. Хотя и занимался этим не по собственной воле.
Аомамэ перевела дух. Может, взять себя в руки и разом покончить с сомнениями? Непонятно. Лицо ее перекосилось, а правая рука словно забыла, к чему приготовилась левая.
— Я действительно хочу, чтобы ты лишила меня жизни, — добавил он. — С какой стороны ни смотри, мне больше не стоит задерживаться на этом свете. Чтобы обеспечить баланс этого мира, меня необходимо убить.
— Что же произойдет, если вас убить?
— LittlePeople потеряют Того, Кто Слышит Голос. Наследников у меня нет.
И тут Аомамэ не выдержала.
— Ну и кто же поверит во всю эту чушь? — язвительно усмехнулась она. — Да вы же просто маньяк, который прикрывает свои мерзости красивыми сказочками да умными разговорами. Никаких LittlePeople с их Гласом Божьим и дарами небесными не существует. Вы обычный шарлатан, выдающий себя за пророка, и не более того!
— Видишь вон там часы? — спросил мужчина, не подымая головы от коврика. — На комоде справа.
Аомамэ посмотрела направо. И различила у самой стены небольшой, в половину человеческого роста комод с вычурной резной отделкой. На комоде стояли массивные мраморные часы. Килограммов в пятнадцать, не меньше.
— Смотри на них внимательно, не отводи глаза.
Как было велено, она уставилась на эти часы. И вдруг ощутила пальцами, как тело мужчины напрягается в нечеловеческом усилии. Словно поддаваясь этому усилию, часы стали медленно приподниматься над крышкой комода. Воспарив сантиметров на пять, они зависли в воздухе, чуть подрагивая, на несколько долгих секунд. Затем тело мужчины обмякло — и часы с треском рухнули обратно на комод. Так, будто случайно вспомнили, что у планеты Земля вообще-то есть гравитация.
Минуту, если не две, мужчина восстанавливал силы своим необычным дыханием.
— Даже такие пустяки забирают очень много энергии, — пояснил он, шумно выдохнув в очередной раз. — Буквально отнимают последние силы жизни. Зато, надеюсь, теперь ты не считаешь меня шарлатаном?
Аомамэ ничего не ответила. Мужчина подышал так еще, пока не пришел в себя окончательно. Часы на комоде продолжали отмерять время, как ни в чем не бывало. Разве что стояли теперь немного под другим углом.
Ни слова не говоря, Аомамэ следила за секундной стрелкой, пока та не описала полный круг.
— У вас действительно особый дар, — признала она. В горле у нее пересохло.
— Как видишь.
— Кажется, у Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть разговор Дьявола и Христа, — вспомнила Аомамэ. — Христос постится среди камней в пустыне, а тут приходит Дьявол и предлагает: раз уж ты сын Бога, соверши чудо и преврати эти камни в хлеб. Но Христос отказывается это сделать, отвечая, что чудеса — искушения от лукавого.
— Помню, как же. Я тоже читал «Карамазовых». Разумеется, ты права. Дешевая показуха настоящих проблем не решает. Но у нас с тобой так мало времени; как еще мне быстро тебя убедить? Вот ради этого и показал.
Аомамэ промолчала.
— На свете не бывает абсолютного добра, как не бывает абсолютного зла, — продолжил мужчина. — Ни зло, ни добро не являются чем-то застывшим и неизменным. Они постоянно перетекают друг в друга или меняются местами. Уже через миг сотворенное добро может обратиться в зло, как и наоборот. Достоевский в «Карамазовых» как раз и рисует картину мира в подобной взаимосвязи. Самое важное — поддерживать между злом и добром постоянное равновесие. Как только одно перевешивает другое, удержать моральные границы реальности становится очень сложно. Да, именно так: равновесие — благо само по себе. И то, что для его восстановления меня нужно убить, — лишь очередное тому подтверждение.
— Лично я не чувствую, что вас нужно убивать, — отрезала Аомамэ. — Хотя, как вы и догадались, пришла я сюда именно за этим. Ибо прощать сам факт существования таких подонков, как вы, не в моих правилах. Что бы со мной потом ни случилось, больше всего я хотела отправить вас на тот свет. Но больше такого желания не испытываю. Вы страшно мучаетесь при жизни, как я поняла. Вот от этих адских мук и подыхайте собственной смертью. Даровать вам легкую кончину я не собираюсь.
По-прежнему не поворачивая головы, мужчина еле заметно кивнул.
— Если ты меня убьешь, мои головорезы достанут тебя хоть из-под земли, можно даже не сомневаться. Эти свихнутые фанатики не остановятся ни перед чем. С моей смертью секта, конечно, на время потеряет центростремительную силу. Но Система — штука хитрая: если однажды ты построил ее и отладил, она продолжит работать даже после твоей смерти.
Аомамэ слушала, не говоря ни слова. А он продолжал, лежа все так же ничком:
— Подругу твою, конечно, жаль. Каюсь, виноват.
— Какую подругу?
— Ту, что разгуливала с наручниками… Как ее?
По телу Аомамэ вдруг разлилось подозрительное спокойствие. Вся брань из головы улетучилась. В мозгу осталась лишь тяжелая, вязкая тишина.
— Аюми Накано, — сказала она.
— Не повезло бедняжке.
— Это сделали вы? — ледяным тоном уточнила Аомамэ. — Вы убили Аюми?
— Нет-нет. Я не убивал.
— Откуда же вам известно, что это убийство?
— Раскопал наш исследователь, собирая о вас информацию. Кто убил, неизвестно. Знаю только, что твою подругу-полицейскую задушили в каком-то отеле.
Правая рука Аомамэ снова невольно сжалась в кулак.
— Но вы сказали: «Каюсь, виноват»!
— Я виноват лишь в том, что не смог этому помешать. Кто бы ни был ее убийца, не забывай про слабое звено. Любые волки в овечьем стаде первым делом атакуют самого незащищенного.
— Вы хотите сказать, Аюми была моим слабым звеном?
Мужчина не ответил.
Аомамэ зажмурилась.
— Но зачем понадобилось ее убивать? Она была очень доброй, никому не делала зла. Ее-то за что? За то, что я влезла во всю эту кашу? Ну так ликвидируйте меня одну, и дело с концом!
— Тебя они ликвидировать не могли, — сказал он.
— Это еще почему? — даже удивилась Аомамэ. — Что им помешало?
— Ты уже стала особой сущностью.
— Особой сущностью? В чем особой?
— В нужный час разберешься.