Можно подумать, будто этот риф- тер — неумелый пловец, захлебывается и тонет.
— Он живой, — жужжит она. Сигнал смерти пульсирует, опровергая ее слова.
— Нет, — откликается Лабин.
Остается не больше пятнадцати метров, когда загадка взмывает над озером в облаке ошметков плоти. Кларк с опозданием замечает за ними большое темное пятно. Слишком поздно понимает, что перед ней: прерванная трапеза. И создание, которому помешали есть, направляется прямо к ней.
«Не может б...»
Она уворачивается, но недостаточно проворно. В чудовищную пасть «кальмар» помещается с запасом. Полдюжины зубов длиной с палец крошатся о корпус, словно хрупкая керамика. «Кальмар» дергается у нее в руках, острый кусок металла втыкается в бедро с тысячекилограммовой хищной инерцией. Под коленом что-то лопается, боль разрывает икру. Шесть лет прошло. Она забыла приемы.
А Лабин не забыл. Она слышит шум его «кальмара», переведенного на полный газ. Сворачивается в клубок, запоздало сдергивает с ноги газовую дубинку, слышит хриплый кашель гидравлики. В следующий миг на нее наваливается чешуйчатая туша, загоняет под кипящую поверхность озера.
Кругом светится тяжелая вода. Вращается призрачный мир. Она встряхивает головой, фокусируя зрение. Над ней что-то бьется, волнует отражающую поверхность Невозможного озера. Должно быть, Лабин протаранил чудовище своим «кальмаром». Наверняка удар повредил обеим сторонам: вот и «кальмар» штопором вторгается в ее поле зрения — неуправляемый, без седока. Лабин завис лицом к противнику, превосходящему его вдвое, причем половина размера приходится на пасть. Кларк плохо различает их — слишком взбаламучена вода.
Тут она замечает, что медленно падает вверх. Ноги сами собой начинают работать как ножницы — икра вопит, словно ее раздирают изнутри. Кларк тоже вопит — вопль вырывается скрежетом разорванного железного листа. От нарастающей боли перед глазами проносится мушиный рой. Она поднимается из озера в тот самый миг, когда чудовище разевает пасть и...
«Мать твою!»
...и челюсти с невероятной быстротой расходятся до самого основания, а затем резко захлопываются, и Лабина больше нет, словно и вообще не было, только смазанный образ остался на память о предыдущем мгновении. И тогда Кларк совершает, пожалуй, самый глупый поступок в своей жизни.
Она бросается в атаку.
Левиафан разворачивается к ней, уже не столь проворно, но времени у него предостаточно. Она работает одной ногой, другая волочится бесполезным, пульсирующим якорем. Щерится зубастая пасть — слишком много зубов еще уцелело. Лени пытается поднырнуть, подобраться к нему с брюха или хотя бы с бока, но чудовище легко изворачивается, каждый раз встречая ее лицом к лицу.
А потом оно рыгает всей головой.
Из естественных отверстий тела не вырывается ни единого пузырька. Они пробиваются из самой плоти, находят себе путь, раскалывая изнутри мягкий череп. На секунду-другую чудовище зависает неподвижно, потом содрогается, словно от электрического разряда. Кларк, работая одной ногой, заходит снизу и бьет его в брюхо. Она ощущает, как от удара дубинкой внутри вздуваются новые пузыри, угрожая вулканическим взрывом.
Монстр судорожно вздрагивает и умирает. Челюсть отвисает нелепой створкой подъемного моста, извергая воду с мясом.
В нескольких метрах от нее на поверхность Невозможного озера тихо опускаются клочья тела в остатках гидрокостюма, вокруг извиваются кишки.
— Ты в порядке?
Лабин рядом с ней. Она мотает головой — не в ответ, а от изумления.
— Нога... — Теперь, когда все кончилось, боль еще сильнее. Лабин ощупывает рану. Кларк взвывает — вокодер превращает крик в механический лай.
— Берцовая сломана, — сообщает Лабин. — Зато кожа цела.
— Это «кальмар»... — Она чувствует по всей ноге леденящий холод. И, чтобы забыть о нем, спрашивает, указывая на дубинку на икре у Кена:
— Сколько зарядов выпустил в ублюдка?
— Три.
— Ты... просто пропал. Он тебя всосал. Повезло еще, что не перекусил пополам.
— С таким типом кормления жевать некогда. Замедляется процесс всасывания. — Лабин оглядывается по сторонам. — Подожди здесь.
«Да куда я денусь без ноги?..»
Она уже чувствует, как икра немеет и от души надеется, что «кальмар» уцелел.
Лабин, не торопясь, подплывает к трупу. Его гидрокожа прорвана в десятке мест, из вспоротой груди торчат блестящие трубки и металл. Парочка миксин лениво отплывают от останков.
— Лопес, — жужжит Лабин, разглядев нашивку на плече. Ирен Лопес отуземилась полгода назад. У пункта питания ее не видели уже несколько недель. — Ну вот, на один вопрос ответ есть.
— Не обязательно.
Еще содрогающееся чудовище опустилось на поверхность озера рядом с Лопес и погрузилось немногим глубже: чтобы утонуть в растворе такой плотности, надо быть камнем.
Лабин оставляет труп и переходит к туше. Кларк следует за ним.
— Это не та тварь, что цапнула Джина, — жужжит Лабин. — Зубы другие. Гигантизм у минимум двух видов костистых рыб в двух километрах от гидротермального источника. — Запустив руку в разинутую пасть, он выламывает один зуб. — Остеопороз, возможно, и другие признаки дефицита питания.
— Не мог бы ты отложить лекцию и для начала помочь мне с этой эту штукой? — Кларк указывает на свой «кальмар», который пьяно кружит в темноте у них над головами. — С такой ногой мне вплавь до дома не добраться.
Лабин всплывает и приводит аппарат к повиновению.
— Придется везти обратно, — заявляет он, подводя «кальмара» к ней. — Вот это все.
«Все» относится к выпотрошенным останкам Лопес.
— Это может быть не то, что ты думаешь, — говорит Кларк.
Кен перегибается и ныряет в Невозможное озеро в поисках своего «кальмара». Кларк наблюдает, как он работает ногами, преодолевая подъемную силу.
— Это не Бетагемот, — тихо жужжит она. — Он бы не одолел такого расстояния.
Голос ее спокоен, как любая механическая карикатура на голос в этих местах. Слова звучат резонно. А вот с мыслями не то. Мысли замкнулись в петлю, в мантру, порожденную подсознательной надеждой, что бесконечное повторение сделает желаемое реальностью.
«Не может быть не может быть не может быть...»
Здесь, на бессолнечных склонах Срединно-Атлантического хребта, столкнувшись с последствиями своих поступков, догнавших ее на самом дне мира, она может встретить их лишь отрицанием.
Ахилл Дежарден не сразу стал самым могущественным человеком в Северной Америке. В свое время он был просто мальчонкой, подрастающим в тени горы Сент- Илер. Но и тогда оставался эмпириком, прирожденным экспериментатором. Первая его встреча с комитетом по научной этике состоялась в восьмилетнем возрасте.
Тот опыт был связан с аэродинамическим торможением. Родители в благонамеренном стремлении приобщить ребенка к классике познакомили его с «Местью Мэри Поплине» . Сюжет книги оказался довольно глуп, зато Ахиллу понравилось, как блок Персингерапередавал напрямую в мозг волнующее ощущение полета. У Мэри Поппинс, видите ли, имелся нанотехнологический зонтик, позволявший спрыгнуть хоть с верхушки небоскреба и спланировать на землю плавно, как пушинка одуванчика.