Осталось меньше сорока минут. Сейчас будет показательное распыление, потом ориентация и посадка. Хотелось курить, но Ким решил еще немного понаблюдать, как разворачивается модуль, вытягивая раздвижную консоль с раструбами, — над солнечной стороной это выглядело красиво, словно у ракушки вдруг вырастало веерообразное крыло.
Вообще-то это тоже было никому особо не нужной показухой. Проект освещения ночной стороны планеты при помощи искусственно созданных в верхних слоях атмосферы серебристых облаков отвергли как экономически невыгодный давно и новые модули не оснащали больше дополнительными баками и консолями распылителей. Уже лет десять как не оснащали. Но этот модуль был как раз тех времен, когда носились с созданием облачного зеркала и превращением ночи в день. Вот и решили воспользоваться, тем более что зрелище это эффектное, пусть наблюдатели полюбуются. Киму тоже захотелось полюбоваться, и потому видел он все — как дрогнул модуль, когда из раструбов распылителя ударили серебристые струи, а с противоположной стороны заработал компенсаторный движок, удерживая задергавшуюся ракушку на месте. Как схватился за сердце бледный до синевы Король, прислонился к стене и начал вдруг сползать по ней, как к нему кинулся медик и почему-то ребята из охраны, а молоденький аналитик все кричал что-то непонятное и рвал на себе волосы, пока Ашот не залепил ему пощечину…
Ким не помнил, чья это была идея, устроить на этот раз не просто показательное создание никому ненужного, но красивого облачного зеркала, а еще и прогнуться перед Чужими, распылив реагент не просто округлыми полубесформенными блямбами, как это раньше делалось, а структурированно, через специальный трафарет. Чтобы воссияло над всей планетой воззвание Федерации, их основное требование: «Открытый космос для всех».
Трафарет был изготовлен нарочито перекошенным — аналитики рассчитали, что именно при такой форме начальных струй достигшие верхних слоев атмосферы буквы будут выглядеть с земли наиболее ровными и правильными.
«Открытый космос для всех» — лишнее подтверждение толерантности землян и их готовности к сотрудничеству. Четыре слова должны были читаться практически на всех широтах северного полушария и светить несколько ночей, пока окончательно не рассеются.
Но сейчас слов было два — их отчетливое изображение явственно проступало на фоне ночной стороны планеты, перевернутое, правда, и под не слишком удобным углом видимое здесь, на орбите, но наверняка очень хорошо различимое с поверхности Земли. Слов было два, и второе — намного короче первого, словно состояло оно всего из двух или трех букв…
Хочешь рассмешить Аллаха…
* * *
— Ну почему ты сразу предполагаешь самое худшее — может, просто жест доброй воли. Они же не могли не видеть… ну вот и пошутили. Они пошутили — мы посмеялись, делов-то… Смех — первый шаг к пониманию…
Али стоит рядом, голос у него несчастный. Он и сам-то не очень верит тому, что говорит, но ему нравилась Жемчужина, и смириться с ее предательством непросто. А кому, скажите, она не нравилась, эта подлая джи по имени Лапусик?
— Как она смогла протащить? — шипит Ким сквозь зубы, крепко стискивая перила пальцами. Если сжимать очень сильно — руки почти не дрожат. Резь в желудке постепенно отпускает, давно пора, Ким только что высосал двухдневный запас анестезирующего геля. — Как она смогла протащить трафарет, ее же обыскивали? Она же последний месяц была в карантине, никаких контактов и постоянное наблюдение!
Али сопит виновато, словно это именно из-за его недосмотра подлая джи сумела так ловко плюнуть с орбиты всем землянам в лицо.
— Понимаешь, Кимри, там такое дело… внутренняя обслуга карантина для этой группы… она ведь целиком из джи состоит. И досматривали ее они же…
Вот оно как, значит.
Не просто безумная одиночка. Заговор.
Зачем?! Им что, космос совсем не нужен? Ну ладно, может быть, и не нужен, пусть, но пакостить-то зачем?!
Желудок опять скручивает, но на этот раз не так сильно, и внутренности больше не пытаются выбраться наружу — гель начал действовать. Приступ удается переждать, просто глубоко дыша.
Глупо задавать вопросы — они джи. И этим все сказано. Их логику не понять ни одному нормальному человеку, а если кто вдруг попытается — перестанет быть нормальным.
— Да не переживай ты так, Кимри! Наблюдателям все объяснили. Они поверили, что мы тут не при делах, просто джи пошутили, и все. Внизу столы накрыли уже, пошли! Скоро трансляцию начнут…
На противоположной стене ангара техники действительно уже почти закончили разворачивать экран и теперь настраивали звук и угол поворота, чтобы голограмму было одинаково хорошо видно со всех точек ангара, превращенного в банкетный зал. Скоро начнется трансляция всенародного праздника, а потом сверху доставят эту дрянь, народную героиню, первую джи, побывавшую в космосе не в качестве пассажира. И надо будет ей улыбаться, и праздновать, и делать вид, что рад, — и при этом ни на секунду не забывать, что из-за ее паскудной выходки ничего еще не решено. И неизвестно, имел ли этот ее подвиг хоть какое-то значение — или из-за ее дурацкой проделки землян так и не примут в Федерацию Свободных Миров? А значит, не будет никакого дальнего космоса, открытого для всех, кроме ксенофобов…
— Я лучше здесь постою.
— Ну как хочешь! Держи вот тогда, че ты тут всухомятку своей бурдой давишься! — буркнул Али напоследок, ставя к ногам Кима булькнувший пакет. И быстро потопал к выходу с галереи.
В пакете обнаружилась куча бананов и две банки пива. Закуска, конечно, специфическая, но Али есть Али. Ким достал банку с перечеркнутой виноградной гроздью на этикетке и пропечатанной мелкой вязью сурой из Корана. Сура была какая-то смутная — об уважении.
Вообще-то алкоголь законом вроде как был запрещен, и эфенди не уставал напоминать об этом при каждом удобном и неудобном случае, но тут имелось целых четыре «но».
Во-первых, перебродившего виноградного сока в пиве не содержалось, что подтверждала этикетка, пророк же, если дословно цитировать, запрещал к употреблению именно его. Во-вторых, все, что происходит под землей, по определению скрыто от взора Аллаха, потому и курильни с запретным в подвалах располагаются, а трудно найти подвал более глубокий, чем их бункер. В-третьих, воинам и путешественникам всегда полагались послабления, и по части намазов, и по всем прочим частям. Ну и, в-четвертых, как любит повторять Али, — Аллах не фраер!
Ким вскрыл банку, но пить не стал — не хотелось, да и желудок все еще ныл. Просто ему нравился запах пива. Хлопнула дверь, и по галерее снова забухали тяжелые шаги — похоже, Али не выдержал долгой разлуки с бананами и решил вернуться. Техники как раз включили экран — сначала он был полупрозрачный и шел радужными полосами, но постепенно настроился, картинка прояснилась и стала четкой. Показывали центральную площадь Шахри, золоченую арку Ворот Славы и зеленую ковровую дорожку, по которой предстояло пройти сегодняшней героине. Толпа волновалась за оцеплением и сдержанно гудела; сначала Ким принял ее гул за гудение аппаратуры, но тут же опомнился — чтобы здесь кто-нибудь позволил экрану настолько разладиться?
Первая всепланетная трансляция в реальном времени, между прочим. Надо бы радоваться. И с Королем вроде все обошлось, медики приступ купировали и говорят, что до инфаркта дело не дошло, а им можно верить, ребята правильные, зря врать не станут.
Радости не было.
Скрипнули перила рядом — Али опять навалился на них всей своей тушей. Повздыхал, посопел, переступая с ноги на ногу. Наверняка не мог понять Кимовой нерешительности — держит банку в руке, но не пьет. Сам Али никогда такой нерешительностью не страдал. Усмехнувшись, Ким развернулся и протянул ему вскрытую банку.
Он хотел сказать что-нибудь веселое, какую-нибудь старую шутку — Али их обожает, просто сам не свой до бородатых анекдотов, — но слова застряли в горле, а рука замерла, не довершив движения, — Али на галерее не было. А рядом с Кимом, опираясь всей слоновьей массой на жалобно поскрипывающие перила, сопя, вздыхая и перетаптываясь, стоял райр.
Ким замер с вытянутой рукой. Он никак не мог вспомнить, можно ли предлагать райрам что-либо — или это является смертельным оскорблением.
Райр повернул голову набок, разглядывая одним выпуклым глазом протянутую ему банку, другим самого Кима. Щелкнул клювом.
— Алкоголь, — донеслось из висящей у основания шеи коробочки универсального переводчика. — Запрет. Символ дружественности. Легкий алкоголь — легкий запрет. Мужчины совершают запретное действие совместно — и становятся друзьями. Я не пью алкоголь, и я не мужчина в вашем понимании этого слова, но символика мне понятна. И принята с уважением.
Или это был не тот райр, что доводил Кима всю дорогу от дельфийского космодрома однотипными вопросами, — или за прошедшие два дня он умудрился существенно расширить понятийно-языковую базу своего переводчика.
Или же тогда он просто притворялся…
Зачем?..
У Кима зашумело в ушах. Райр смотрел с интересом, поворачивая голову то вправо, то влево. Снова пощелкал клювом.
— Волнения излишни, два образумленных вида говорят сами за себя. Нам просто было заинтересованно. Интрига. Зачем? Обычно молодой разум не терпит конкурентов даже в соседних мирах, а тут… Четыре разумных вида на одной планете. Вам не тесно?
— Не знаю… — Ким осторожно поставил банку на перила. — Я не специалист. Вы бы лучше кого из учителей спросили, я же просто пилот-испытатель, меня в учителя временно…
— Вы продолжаете волноваться. Почему? Информация была искажена? Воспринята неправильно? Говорю снова — решение принято. Вас можно поздравить. Всех вас — людей, дельфов, шимпов и джи. Вы приняты. Скоро об этом объявят официально.
Восторженный рев толпы на площади перекрыл последние слова райра — показался заваленный цветами спецавтобус. Он медленно полз по краю трассы вдоль волнующегося человеческого моря, а с ближайших домов на него продолжал сыпаться цветочный дождь. Ким вцепился в перила — ноги держали плохо. И понял, что улыбается, провожая автобус взглядом.
Получилось.
Значит, не зря он столько мучался со своею группой, и, даже несмотря на выходку этой дуры, все получилось…
— Вы не любите джи, — сказал райр, глядя на Кима левым глазом, и это был не вопрос, а утверждение. — Не любите, но учите. Помогаете. Признаете равными. Поговариваете о возвращении симбиоза. Почему? Уничтожить проще.
— Не люблю, — подтвердил Ким легко и радостно. — Но они же не виноваты, что не люди. А возобновление симбиоза — это навряд ли, это политики что-то там совсем намудрили. Мы слишком разные.
— Вы их боитесь. — На этот раз прозвучало почти вопросом. Киму стало смешно.
— Ага!.. Боюсь. Ну и что?
Какое-то время они молчали, только райр пощелкивал клювом что-то непереводимое и разглядывал человека по очереди то левым, то правым глазом. Автобус медленно тащился сквозь цветочный дождь, люди кричали что-то восторженное.