– Но как же это так? – не унималась Ольга.
– Да вот так. Во многих городах побывал, а в Москве не пришлось.
Они шли медленно, выбирая места посуше.
– Далеко, однако, вас загнали.
– Что значит «загнали»? – недовольно возразила Ольга. – Я сама поехала. Впрочем, вы правы, – добавила она внезапно упавшим голосом, – глушь страшная. Скажите, сколько времени понадобится, если отсюда до Москвы пешком идти?
– Это только Иисус Христос может, – сказал Астахов.
– Иисус… почему же?
– Потому что по Татарскому проливу нам, смертным, пешком не пройти. Летом, по крайней мере.
– Я и забыла, что мы на острове, – рассмеялась Ольга. – Скажите, а кто такой этот Григорий Петрович? Почему он не хотел, чтобы я пошла к секретарю обкома? Наверное, боялся, что ему влетит за то, что так встречают приезжающих.
– Нет, он не боялся, – усмехнулся Астахов. – Он и есть секретарь обкома…
– Вы шутите? – Ольга даже остановилась.
– Нет, не шучу.
– Секретарь обкома, А я с ним так разговаривала!…
– Вы правильно разговаривали,
– Вы так думаете?
– И он так думает.
– А знаете, если бы он мне не помог, я бы и дальше пошла, – сказала Ольга.
– Дальше некуда, – улыбнулся Астахов.
– Как так некуда? – оборвала его Ольга. – Раз остров, значит, «некуда»? Я бы в Москву написала, вот, – В её голосе зазвучали упрямо-настойчивые нотки. – Впрочем, он не мог не помочь, – продолжала Ольга. – Не мог. Я знаю. Он добрый.
Эта совсем детская фраза снова рассмешила Астахова.
– Так-таки и определили? – спросил он.
– Он добрый, – настойчиво повторила Ольга. Поднялась луна, и вдалеке, там, где кончался город, возникли сопки. Из-за них вставал туман.
– Посмотрите, как красиво! – воскликнула Ольга. – Какие неподвижные горы!
– Никогда не слышал о движущихся горах, – отозвался Астахов. – Разве что при землетрясениях.
– Ну, какой вы, право! Я и сама знаю, что горы стоят на месте, но сейчас, при луне, они как-то особенно неподвижны.
– Вы, кажется, врач?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Вам бы стихи писать.
– У вас устарелое представление о поэтах! – звонко рассмеялась Ольга. – Я знала в Москве одного поэта: самый прозаический человек, которого я когда-либо встречала. Да, я врач, а вы кем же будете?
– Кем я буду, это решится на днях, – сказал Астахов…Есть люди, одержимые страстью к перемене мест.
Речь идёт не о тех людях-пустоцветах, которые никак не могут ужиться на одном месте, быстро во всём разочаровываются, срываются и исчезают, не оставляя после себя следов ни на земле, ни в человеческих душах. И не о равнодушных ко всему, злых, никого и ничего не любящих стяжателях, мечущихся по свету в поисках тёплых местечек.
Речь идёт о людях, одержимых благородной страстью к перемене мест. Такие люди, зная о чудесных превращениях, происходящих в самых различных уголках нашей земли, хотят быть не только свидетелями, но и участниками этих превращений. Их привлекает все: и жаркое солнце Памира, и льды Арктики, и пустыни Средней Азии. Они бороздят черноморские воды, месяцами дрейфуют в северных льдах, скитаются по песчаным пустыням, стремясь превратить их в плодородные, цветущие земли. Творческий труд привлекает таких людей. Покидая то или иное место, они оставляют после себя неизгладимый след. Ни вьюги, ни палящее солнце – ничто не может прогнать их до тех пор, пока не будет завершено дело, ради которого они сюда приехали.
Владимир Михайлович Астахов принадлежал именно к таким людям. Сын дальневосточного партизана, уроженец и житель Владивостока, Астахов не любил засиживаться на месте. Его всегда привлекало море: несколько лет он плавал на торговых судах, а когда в стране стало развиваться китобойное дело, он перешёл на китобойное судно.
В годы освоения Арктики он провёл две зимовки на Севере. Он был гарпунёром, помполитом на пароходе, радистом, редактором стенгазеты. Когда же в предвоенные годы с особенной остротой встал вопрос о создании трудовых резервов, крайком предложил ему заняться подготовкой рабочих кадров. Астахов с радостью согласился. Его назначили заместителем начальника краевого управления трудовых резервов.
В день победоносного окончания войны с японцами, когда Южный Сахалин и Курилы вновь стали русскими землями, Астахов принёс домой стопку книг. Одна из них называлась «Сахалин и его богатства».
В конце недели он пошёл к секретарю крайкома, чтобы «позондировать почву» насчёт поездки на Южный Сахалин. Ему сказали:
– Продолжайте свою работу, вы нужны здесь.
Однако через несколько месяцев его вызвали в крайком. В кабинете секретаря по кадрам его принял представитель Центрального Комитета. Он спросил Астахова, правда ли, что у него есть желание поехать на Сахалин. Астахов подтвердил.
– Что, если мы рекомендуем вас на руководящую партийную работу на Курилы? – спросил представитель ЦК.
Астахов ответил, что готов ехать в любую минуту.
– Хорошо, – сказал представитель ЦК.
Через несколько дней Владимир Астахов был утверждён на бюро крайкома в составе группы из двадцати двух человек, которую коммунисты Приморья посылали в помощь молодым партийным органам Сахалина…
– У меня, видите ли, было много профессий: плавал, зимовал, китов бил, – нетвёрдо сказал Астахов.
– Это плохо, – бойко прервала его Ольга. – Мне кажется, что человек должен быть всегда чем-то вполне определённым.
– А вы определённая? – спросил Астахов.
– Я? – удивлённо переспросила Ольга. – Конечно!
Она так уверенно произнесла эти слова, что Астахов рассмеялся.
– Вы напрасно смеётесь, – притворяясь обиженной, сказала Ольга. – Небось думаете: девчонка, маменькина дочка, приехала и раскисла, а теперь хорохорится. Ведь думаете так, верно?
Астахов промолчал. Он замедлил шаг, внимательно поглядывая по сторонам.
– Пожалуй, вы правы. Так оно и есть, – неожиданно закончила Ольга и вздохнула. – Почему вы остановились?
– Хочу сориентироваться, – ответил Астахов. – Морозов сказал, что нужно пройти три квартала по этой улице и потом по левую руку будет дом за высокой деревянной оградой.
– Тут все дома похожи друг на друга, – сказала Ольга.
– Деревья в лесу тоже похожи друг на друга, а их всё-таки различают.
Они шли по широкой, вытянутой, как стрела, улице. В лужах, покрывавших тротуары, мутно отражались окна домов. Вдали маячили сопки, напоминавшие театральную декорацию.
– По-моему, здесь, – сказал Астахов, указывая на длинный дощатый забор, тянувшийся вдоль улицы.
Они с трудом нашли калитку и, войдя в неё, оказались на узенькой просеке.
По обеим сторонам просеки тёмной, неподвижной, невысокой стеной стояли деревья. В конце просеки виднелся дом. Это было большое здание, непохожее на карточные японские постройки. Его размеры даже и сейчас, в полумраке, бросались в глаза. К тому же и архитектура его представляла собой странную смесь восточного стиля с европейским.
– Кажется, нашли, – тихо сказал Астахов.
Непонятно было, почему он понизил голос. Видимо, на него подействовала тишина этой аллеи, отгороженной от мира глухим высоким забором.
Они медленно пошли по аллее. Подойдя к двери, Астахов потянул за ручку, но дверь не поддавалась.
– Видимо, закрыто, – сказал он.
– Сколько времени вы на острове? – спросила Ольга.
– Дней пять, а что? – недоуменно переспросил Астахов.
– Пора бы уже знать, как открываются здешние двери. Ну-ка, разрешите…
И она с шумом отодвинула дверь так, как это делают в железнодорожном вагоне.