– Этот союз может оказаться не только полезным. Мы им поможем. Я думаю, – добавил он, секунду помолчав, – что дюжины опытных людей Ньюшу хватит. И немного золота, в котором ему не придется отчитываться перед отцом.
Сиан улыбнулась. Ошибки быть не могло. Меш не из тех людей, у которых случаются оговорки. У его слов имеется самостоятельная ценность, и Сиан должна была это знать. Он сказал – отец, и этим объяснил ей свое решение.
– Тут есть еще один Проход, – сказал он, любуясь ее глазами. – Это не тайна Карла, а что-то гораздо более древнее.
– Мы вернемся сюда не скоро, – чуть улыбнулась ему Сиан, принимая и это его решение.
– Да, вероятно, – подтвердил ее догадку Меш. – Займитесь вычислителем и контейнерами. В пять прибудут наши люди… А я посмотрю, какие еще тайны хранит замковая гора.
Глава 15
ПО ТУ СТОРОНУ ГОРЫ
Переход оказался таким же никаким, как и тогда, на Земле, когда они шли в Домик в Нигде и обратно. Просто шаг вперед, и ты попадаешь из одного мира в другой.
Здесь было темно, и воздух был тяжелый, затхлый. Контактные линзы штурмового комплекса, которые Виктор надел еще две недели назад, в самом начале войны, позволили ему, впрочем, пусть и смутно, рассмотреть помещение, в которое они с Максом попали прямо из недр Черной горы. Собственно, помещением это не было, а было пещерой, но эта новая пещера сильно отличалась от той, из которой они сюда шагнули. Там было светло, здесь – темно. Там воздух был чист и прохладен, здесь пахло веками, прошедшими с тех пор, как человеческое существо в последний раз ступало ногами по неровному каменному полу этой обширной пещеры, низкие своды которой поддерживали грубо высеченные колонны. Виктор подошел к ближайшей из колонн и проверил свое первое впечатление. Он не ошибся, камень на ощупь был обработан очень грубо, если не сказать примитивно. Виктор достал из кармана УРИ[53] и, переключив его на малую интенсивность и постоянное действие, включил. И теоретически и практически УРИ, работающий в этом по всем меркам не самом эффективном для него режиме, превращался, однако, во вполне сносный ручной фонарь. Разве что луч был узковат и слишком интенсивен, особенно на малой дистанции, да фиолетовая окраска луча была неприятна для глаз, но со всем этим можно было мириться в отсутствие настоящих фонарей. Яркий свет, вспыхнувший в погруженной в вечный мрак пещере, не ослепил его, хотя и погрузил на миг во тьму – это мгновенно среагировали линзы, которым, однако, требовалось какое-то, пусть и незначительное время, чтобы адаптироваться к резко изменившимся условиям освещения. Вынырнув из искусственной тьмы, Виктор рассмотрел в узком луче своего импровизированного фонаря, что колонна составляла с полом единое целое, из чего следовало, что пещера была рукотворна, во всяком случае, отчасти.
«Забавно, – прикинул Виктор. – Пещера искусственная, но это не Камень, как в Черной горе, а обычный песчаник или что-то в этом роде. Забавно».
После памятного («Забудешь такое, как же!») разговора с герцогом Рекешей прошло восемь дней. Виктор и Макс провели все это время в «своем маленьком купе» в недрах Черной горы, и жизнь их, надо отметить, была монотонна и не слишком интересна. Но выбирать было, собственно, не из чего. Рекеша сказал: ждать. Похоже на приказ. Приказом и было, если не углубляться в детали. «Существование в ожидании» – неизвестно, чего именно, чего-то, что должно было случиться неизвестно когда или вовсе не случиться, – такое вот ожидание было делом паскудным, но им ли жаловаться? «Сама пришла», как говорится.
Время шло. Рекеша на горизонте больше не возникал. Что происходило за пределами их крошечного мирка, ограниченного кельей и куском коридора, было неизвестно. Гора молчала, что бы Рекеша ни имел в виду, когда обещал, что она позовет. Позовет! Или нет? И как позовет? Что это, вообще, должно означать? Ответов на эти вопросы не было. Что хочешь, то и думай. Они и думали.
Все свободное, то есть не занятое сном, время они посвящали двум, в известном смысле увлекательным, хотя и по-разному, занятиям. Во-первых, воздерживаясь от комментариев вслух, они обдумывали рассказ герцога, сопоставляя его с тем, что знали сами. Каждый из них, разумеется, делал это наособицу, что было не столь эффективно, как, скажем, мозговой штурм, но что поделаешь? В этой же связи Виктор неоднократно задавал себе и другой – особый – вопрос, ответ на который мог иметь весьма далеко идущие последствия. «Как много на самом деле знает этот сукин сын о нас и наших мыслях?» – спрашивал он себя. Ему очень хотелось верить, что нижний, глубинный уровень сознания Рекеша все-таки читать не может. Но уверенности в этом не было. Герцог был тот еще монстр, и от него всего можно было ожидать. И все же, все же, чем черт не шутит, когда Бог спит? А если боги? Много богов?
Другое занятие являлось делом гораздо более приятным. Во всех отношениях. Это было просто милое развлечение, позволявшее скоротать время и отвлечь себя, болезного, от назойливых мыслей о главном. Они декламировали, пересказывая друг другу, стихи и прозу классиков аханской литературы. Не классиков тоже. Тут ведь как. Если Макс знал наизусть бесчисленное множество философских, исторических и литературных текстов, о многих из которых Виктор даже никогда не слыхал, то сам он мог удивить друга мало кому известным, в свете, разумеется, гвардейским и флотским фольклором. За долгие годы службы до и после отставки он услышал и запомнил сотни песен и баллад, сложенных в разные времена солдатами для солдат. Среди них было немало беспомощных виршей, но встречались и подлинные шедевры. В конце концов, Михаил Юрьевич был не единственным офицером в истории Земли и Тхолана, имевшим такой фантастический талант. Были и другие. Во всяком случае, от иных песен приходил в восторг даже искушенный в высоких искусствах жемчужный господин и сенатор Ё.
Но как бы ни были увлечены они песнями и сказками, которыми щедро угощали друг друга в ходе этого импровизированного турнира, довлела над ними проклятая злоба дня. Нет, нет, а заглядывал Виктор в глаза Макса, как бы спрашивая: «Ну что, дружище Макс, не зовет ли тебя, часом, Гора?» «Нет, – отвечали серые глаза Макса, – нет, пока еще нет». «Будем ждать», – соглашался с очевидным Виктор. «Будем ждать», – отвечали внимательные и все понимающие глаза Макса. Будем ждать. И они ждали, терпеливые, как гора, внутри которой находились.
И как обычно случается – хотя обычным делом такое не назовешь, – все произошло неожиданно, когда и ожидание умалилось, и рутина жизни в келье втянула их в свою глубокую колею. Они как раз доедали вареное мясо, поданное им на обед, когда Макс вдруг замер, что называется, на полуслове, вернее с набитым ртом, и взгляд его сделался тревожным и даже растерянным. Виктор тоже застыл, уставившись на Макса и даже перестав жевать, враз забыв, что и у него во рту кое-что имеется, кроме языка и зубов. Секунду-две Макс так и сидел, уставившись своим изменившимся взглядом в глухую каменную стену кельи, потом, похерив приличия, выплюнул недожеванное мясо прямо в тарелку, схватил со стола кружку, выпил оставшееся в ней вино одним могучим глотком и, отставив ее, посмотрел наконец на Виктора.
– Кажется, оно, – сказал он, и взгляд его снова стал жестким и концентрированным, как всегда в минуты высшего напряжения. – Пошли.
Виктор не заставил себя ждать и не задал ни единого вопроса, боясь спугнуть удачу. Он тоже выплюнул изо рта жвачку, сделал быстро несколько глотков вина и вслед за Максом вышел из кельи, на ходу прилаживая на себе сорванные с крючка на двери детали штурмового комплекса. В коридоре Макс остановился на мгновение, как будто принюхиваясь к чему-то, – а руки его между тем, работая, судя по всему, совершенно автономно от разума, тоже что-то прищелкивали, застегивали, подтягивали – и быстро пошел в сторону, противоположную знакомым им лифтовым шахтам. В коридоре было пусто. За все время, что они по нему шли, им не встретилось ни единой живой души. А коридор оказался намного длиннее, чем можно было предполагать. Через несколько сот метров он стал ощутимо спускаться вниз, а еще через несколько минут Виктор понял, что коридор этот имеет форму спирали. В конце концов, пройдя по нему километра полтора, они достигли лифтовой площадки, и хотя у Виктора, казалось бы, не было на то никаких веских оснований, он был практически уверен, что площадка эта находится отнюдь не на той же оси лифтовых шахт, с которой они познакомились раньше. Здесь, у лифтов, Макс снова на секунду застыл, то ли прислушиваясь к чему-то, что слышал только он один, то ли принюхиваясь к какому-то запаху, данному в ощущениях только ему одному. Секунда-две, и он вошел в лифт, дождался Виктора и уверенно обозначил на проекции адрес. Лифт стремительно упал вниз, и через считаные секунды они вышли на площадку, нависавшую над огромным провалом в недра горы. Пещера, по ощущениям, была очень большой и очень глубокой, но она была плохо освещена, и рассмотреть ее не представлялось возможным. Справа от лифтов обнаружилась крутая металкерамитовая лестница, ведущая куда-то вниз, во мрак провала. По ней они и двинулись. Марш за маршем лестница уводила их все ниже и ниже. В пещере было практически темно, но лестницу освещали редкие и слабые фонари. Стояла абсолютная, мертвая тишина, лишь их сапоги тихо шлепали эластичными подошвами по ступеням и площадкам лестницы. Можно было, конечно, идти и тише, даже бесшумно, захоти они этого. Но им это даже в голову не пришло. У обоих, хотя они это и не обсуждали, было такое ощущение, что они находятся здесь по праву, и скрываться им от кого бы то ни было никакой надобности нет. Спустившись метров на двести – проверять это с помощью приборов им даже в голову не пришло, они оказались перед входом в темный широкий тоннель. Если на площадке под лестницей было просто сумрачно – одним маршем выше светила слабая желтая лампа, – то в тоннеле царил настоящий полноценный мрак. Но вот что странно, у Виктора неизвестно почему создалось впечатление, что где-то там впереди их ждет свет. Между тем Макс, практически не замедлив своего движения, двинулся в глубь тоннеля, и Виктор, чтобы не отстать и не потеряться, сразу же последовал за ним. Он на ходу достал из набедренного кармана бухту тонкого тросика и, догнав Макса, прищелкнул находившийся на одном конце тросика карабин к его поясу, второй карабин он тут же, не откладывая, защелкнул на себе. Зафиксировав длину «поводка» на делении три – он привычно определил это на ощупь, – Виктор вздохнул с облегчением. Трех метров было вполне достаточно, и свободу маневра это не ограничивало.
Как Виктор и предполагал, чем глубже проникали они в тоннель, тем явственнее был свет в его конце. Сначала это было лишь смутное предощущение света, затем далекий его отблеск, потом слабое сияние на границе видимости, и наконец свет пришел к ним, наполняясь силой и жизнью. Тоннель закончился. Они стояли теперь в огромной, хорошо освещенной пещере, имевшей форму полусферы. Молочно-белый свет исходил из неровных, каких-то волнистых, что ли, стен и купольного потолка. И Виктор, быстро оглядевший пещеру, в которую они пришли, вдруг с ужасом и восхищением понял, что сейчас они находятся внутри Камня. В тоннеле такого ощущения не было, а здесь появилось. Сразу, вдруг. Через секунду он понял, что это именно так. И дело было не в том, что здесь жил свет и что воздух здесь был другой, свежий и… легкий. Дело было именно во внутреннем ощущении. Невнятном, не детализированном, с трудом осознаваемом ощущении, что они попали в другой мир, в иную среду, в мир исполинского Камня, находившегося в недрах Черной Горы. Странное место. Необычное. Место, не похожее ни на что из того, что видел и знал Виктор. Создавалось абсурдное, ничем, казалось бы, не подтвержденное и снова же неизвестно откуда возникшее впечатление, что Камень жив. Не было никаких звуков, вибраций, даже воздух был недвижим, и свет не менял ни яркости, ни интенсивности, ни спектра, но Виктор чувствовал, что находится внутри Великого Живого, пусть даже это и не было Жизнью в общепринятом смысле.
Увлекшийся созерцанием невиданного зрелища, поглощенный своими странными переживаниями, Виктор не заметил, что Макс пошел вперед, и очнулся только тогда, когда натянулся поводок. Они вышли на середину зала, и Макс снова, как это уже случалось с ним несколько раз по пути сюда, остановился, к чему-то прислушиваясь или принюхиваясь. Он молчал. Молчал и Виктор, полагавший, что вопросы или замечания сейчас неуместны. Прошла минута, другая, третья. Ничего не происходило, только Макс время от времени поворачивался на месте, как будто что-то рассматривая на стенах пещеры или отыскивая что-то, приметы чего знал только он. Наконец он уперся взглядом в одну точку на стене, ничем, по мнению Виктора, не отличавшуюся от множества иных точек на той же самой стене. Постояв так с полминуты, Макс медленно двинулся вперед, и Виктор сразу же последовал за ним. Когда до стены оставалось не более полуметра, Макс остановился, отстегнул карабин поводка от пояса и, не оглядываясь, протянул его Виктору.
– Иди за мной след в след, – сказал он глухим голосом. – На раз, два, три… С богом!
И Макс шагнул вперед, вплотную к стене. И еще раз в стену. И Виктор, не размышляя, повторил его движение. Шаг, надвигающаяся на него стена. И второй – вслед исчезающей спине Макса. И все. Они оказались здесь и сейчас. Где?
– Иди сюда, князь! – позвал из глубины пещеры Макс.
Он тоже включил свой УРИ и рассматривал в его свете что-то на дальней от «входа» стене.
Виктор подошел, взглянул и протяжно присвистнул, поняв, что он перед собой видит.
– Ну ни хрена себе! – восхищенно произнес Виктор, автоматически переходя на русский язык. – Кстати, вашу светлость не шокирует, что я так грубо выражаюсь?
Виктор был потрясен. Перед ним на неровной поверхности стены были совершенно отчетливо видны процарапанные бог весть когда рисунки и буквы. Но дело было не в этом.
– Продолжайте в том же духе, князь, – усмехнулся Макс. – Мне нравится ваш сочный язык. К тому же мне кажется, что вы неспроста снова заговорили на великом и могучем.
– Думаешь, да? – спросил Виктор, уже справившийся с расшифровкой первого слова.
– Скорее да, чем нет, – хмыкнул в ответ Макс. – Во всяком случае, когда-то в этих местах писали по-арамейски[54] и на иврите, и это внушает оптимизм.
– Они еще и менору[55] рисовали и арфу, – поддержал его Виктор.
– Это не арфа, а невель,[56] но по существу ты прав, Федя.
– Витя, – поправил его Виктор.
– Нет, Витя, ты уж прости, но для меня ты все-таки Федя. Это пусть Вика зовет тебя Витей, а я привык к Феде. – Макс повел лучом выше, но там ничего не оказалось. – И потом, я же не прошу тебя называть меня Моше? Вот и ты потерпи!
– Ладно, – согласился Виктор. – Главное, что мы, похоже, на Земле.
– На Земле, – задумчиво протянул Макс. – Если, конечно, евреи водятся только на Земле. Пошли искать выход.
Они разошлись в разные стороны и начали исследовать стены пещеры на предмет найти что-нибудь похожее на выход. Идя вдоль стены, Виктор не забывал время от времени бросать луч на пол и потолок в глубине пещеры. Чем черт не шутит, когда Бог спит? Вдруг выход не в стене, а в полу или, для разнообразия, в потолке? Пещеры, они разные бывают.
Самое смешное, что он оказался прав. Через полчаса поисков Макс обнаружил лаз, и лаз этот находился почти посередине пещеры и именно в потолке. Высота здесь была максимум два метра, во всяком случае, Виктор все время чувствовал потолок теменем, а Макс двигался, нагнувшись вперед, как классический борец, иначе разбил бы себе голову. Заглянув в лаз, узкую шахту, уходившую вертикально вверх, Макс зажал свой УРИ в зубах и, просунув в колодец руки, начал медленно втягивать в него свое мощное тело. Виктор затаил дыхание. Кто их знает, этих древних евреев, может быть, они были маленькими и тщедушными, и ходы их не предназначались для таких крупных мужиков, как его светлость Ё? Но, к счастью, опасения оказались напрасными, Макс смог протиснуться через все узости и, достигнув конца подъема, позвал Виктора. Теперь уже Виктору пришлось лезть сквозь узкий лаз вверх. Неровности на стенках колодца, впрочем, позволили ему преодолеть это препятствие достаточно быстро. Наверху их ожидала новая пещера, вернее галерея или тоннель, уводящий на северо-восток и юго-запад.
– Ну и?.. – спросил Виктор, оглядевшись по сторонам.
– Пойдем в противоположные стороны? – предложил Макс.
– Можно и так, – согласился Виктор. – Пока будет связь.
– Согласен, – кивнул Макс. – Пошли?
– Пошли. – Виктор повернулся и пошел на юго-запад.
Следующие полчаса он шел или полз, там, где высота потолков не позволяла идти, по «гулявшему» из стороны в сторону, но державшему общее направление на юго-запад тоннелю. Связь работала безупречно. Коммуникатор исправно доносил до него дежурные «как слышишь, прием» и «пока все в порядке» Макса, так же, как и Максовы замечания по поводу увиденного. Сам Виктор видел вокруг довольно монотонную картину. Древний тоннель то расширялся, то сужался, становился то выше, то ниже, но в целом менялся мало. Кое-где Виктор углядел полустертые надписи и рисунки, но поскольку он находился не в археологической экспедиции, а искал вполне определенную вещь – выход наружу, то сейчас ему было не до памятников материальной культуры. Так, наверное. Главное он уже знал. В этих пещерах уже бывали люди, которые здесь и поработали в иные времена немало, и люди эти, что характерно, писали на двух вполне земных языках, из чего следовало, что они с Максом скаканули с Тхолана прямиком на Землю, да еще и не куда-нибудь вообще, а на Ближний Восток. Вообще-то, впору было и удивиться. До сих пор им приходилось сталкиваться только с переходом в «параллельные» миры, а здесь имел место пространственный переход на невообразимое расстояние. Притом переход мгновенный.
Можно было бы поразиться и другому факту. Тому, например, что, судя по всему, между Тхоланом и Землей действительно, как и сказал им настоятель Черной Горы, имелись давние, пусть даже очень давние, но отчетливые связи. И в этом контексте местоположение данной пещеры было не более удивительным или невозможным, чем если бы она оказалась в Индии или в Китае. В конце-то концов. Ближний Восток – один из древнейших центров земной цивилизации.
Впрочем, абстрагировавшись от глобальных вопросов, можно было бы и насторожиться, если не испугаться. Ближний Восток не самое спокойное место на Земле, и вылезти посередине какой-нибудь «братской» арабской страны Виктору улыбалось мало. Но ни настораживаться, тем более бояться, ни восхищаться или поражаться Виктор сейчас расположен не был. Он привык решать вопросы по мере их поступления и не забивать себе голову лишними мыслями во вред мыслям актуальным. А настороже – в готовности номер один, так сказать, он находился и так, без всяких дополнительных причин. Обстановка-то боевая или где?