Быть может, и не рекорд для политических шествий, но Мэдисон-авеню давненько не видала такого скопления народу.
Анджей не без труда выбрался из продолжавшей расти толпы. Придется идти в обход, делая здоровенный крюк. (Автомобиль-то он оставил у дома, предпочитая в центре Нью-Йорка ходить пешком. Уж больно ненавистны были пробки и озверевшие от выхлопных газов копы…)
Смерть Серджио на какое-то время отодвинула в тень и перманентный конфликт с Джилл, и даже отупляющее чувство безнадежности, всякий раз охватывающее Анджея при мысли о продажности, лицемерии, пустословии, а сплошь и рядом и настоящем кретинизме сановников из ООН. Организация гнила заживо, все еще продолжая исполнять ритуалы всепланетного масштаба, создавая видимость миротворчества, тщетно пытаясь скрыть очередные провалы на всех фронтах. Мир сошел с ума: расы, партии, классы, нации, конфессии, племена, кланы всех мастей с ожесточением пытались истребить своих противников, и больше некому было их остановить. Дряхлеющий на глазах Генеральный секретарь метался по планете, уговаривая, увещевая, обещая жалкие подачки помощи и угрожая бессильными санкциями, – тщетно. Поезд ушел… Великие державы, конечно, продолжали обладать огромными армиями и по-прежнему были способны истребить все живое, однако они цепко держали друг друга за руки, боясь нарушить царящее на планете шаткое геополитическое равновесие. Кроме того, их самих разъедали изнутри тяжкие, порой неизлечимые недуги.
А потом Краковяк чуть было не попал в переплет. Череда уютных кафе и шикарных магазинов, разместившихся на первых этажах зданий на Пятой авеню, радовала глаз разноцветьем вывесок и витрин и навевала ощущение мира и покоя. На хорошо отмытом небе ярко светило солнце, беззаботно играя в стеклах окон. Анджей отвлекся, на несколько секунд перестал следить за пешеходами и проезжающими мимо машинами, чутко улавливая подозрительные звуки и запахи и…
Автоматная очередь вспорола соседнюю витрину с фигурой Клеопатры, и трехметровое, чуть отдающее зеленью стекло с грохотом и звоном обрушилось на мостовую. Ножи-осколки летели и с верхних этажей (видно, ствол задрало в конце очереди) и вдребезги разбивались об асфальт, осыпая прохожих стеклянным градом.
Новая очередь ударила по окнам кафе “Александрия”. Краковяк к этому времени лежал за припаркованной в неположенном месте “хондой”, закрывая голову руками. Автомат все лупил, изрешечивая внутренность заведения, пока не кончилась обойма. И тогда в дело пошла вторая “машинка”.
Стреляли из дома напротив. Кто-то сдуру выскочил из дверей кафе и рухнул подстреленный. Остальные посетители и обслуга лежали, вжавшись в пол, а сверху на них сыпались сшибленные люстры, обломки лепнины и битое стекло.
А потом все переменилось: к дому подъехал здоровенный черный “кадиллак”. В крыше его был открыт люк, оттуда высовывался ствол крупнокалиберного пулемета. Он тотчас начал долбить по окну, ставшему огневой точкой, моментально разнеся в щепки рамы и выбивая из стены огромные куски штукатурки. Соседние окна тоже быстро превратились в зияющие дыры.
Завыли полицейские сирены. Уцелевшие мафиози моментально испарились. По нынешним временам, ничего особенного не произошло – очередная “разборка” конкурирующих Семей. Вот только прохожих жалко…
На место Анджей прибыл с почти часовым опозданием, да и видок у него был неважнецкий: на коленях брюк пятна, рукав куртки порван.
Агентство “Дети Редъярда” располагалось в трехэтажном особняке ложноклассического стиля, некогда принадлежавшем редакции преуспевающего женского журнала. Потом его купил какой-то экстравагантный миллионер, любитель острых ощущений. Умирая, он и завещал здание своему любимому детищу – агентству.
Почти у самой парадной лестницы Краковяк стал свидетелем безобразной сцены: мать в исступлении хлестала по лицу семилетнего сынишку. Голова его от ударов моталась из стороны в сторону, и казалось тоненькая шейка мальчика может вот-вот оборваться. Покойней мере, Анджею смотреть на это было жутко.
Побагровевшая женщина вопила истошным голосом:
– Ты будешь говоришь по-человечески! Ты у меня заговоришь по-английски! Я тебя заставлю!.. Я тебя научу! Ты у меня забудешь этот обезьяний язык!
А мальчик, весь в слезах, что-то невразумительно лепетал в ответ. Краковяк не выдержал и вмешался, хоть уже сто раз зарекался соваться в чужие дела;
– Простите, миссис. Но нельзя же так с ребенком…
– Что?! – Ее лицо перекосилось. Она вскинула на него бешеные глаза. – В-вы !!! Это вы мне говорите?
– Именно вам. Не бейте ребенка, если не хотите неприятностей. – В его голосе прозвучала угроза, хотя Анджей прекрасно понимал, что ни в какие суды обращаться не будет.
– В-вы!.. Вы не смеете! – прошипела мать, – Я имею право воспитывать своего ребенка как считаю нужным! Мы живем в свободной стране! Я знаю американские законы!
Ну вот, – с тоской подумал Краковяк, – затянула бодягу…– Впрочем, истеричка хоть, на время забыла о сыне. – Быть может, заряд ненависти израсходуется на меня? – Анджей готов был послужить ей громоотводом.
Из нескольких окон агентства высунулись головы. Сотрудники с интересам наблюдали; за происходящим.
– Если бы все так поступали со своими, детьми, Штаты давно бы стали колонией Мексики, – выдал финальный аккорд Краковяк.
Женщина беззвучно открывала и закрывала рот, а потом, с ненавистью посмотрев на приставшего к ней типа, схватила сына за руку и повлекла за собой, бормоча:
– Пошли, пошли от этого сумасшедшего!.. Еще набросится, параноик!..
Одно из мужских лиц в окне подбадривающие подмигнуло Краковяку, и он махнул в ответ рукой: мол, что с нее взять… Потом поднялся по ступеням. Просторный холл перегораживала стойка сродни гостиничной, за ней сидели четыре человека – две миловидные молодые женщины в строгих костюмах, этакий хлыщ с длинными выбеленными волосами и солидный мужчина, по виду явно отставной офицер и здешний начальник. А еще в холле было двое посетителей, что-то сосредоточенно пишущих. Они расположились за низкими столиками у противоположной стены.
Краковяк улыбнулся дамам и прямиком направился к самому главному.
– Добрый день… Что вы хотели? – осведомился отставник, не поднимая глаз от экрана маленького телемонитора.
– Я хочу присоединиться к “братству”.
– Ну, это так просто не делается…– буркнул тот, поднимая глаза. Они оказались прозрачными, водянистыми, совсем почти белыми. – У вас есть рекомендации?
– Нет, но мне советовал подойти к вам лично Ортезе… На лице отставника появился интерес.
– Как вас зовут?
– Анджей Щировски. – Краковяк кинул на стойку водительские права на это имя. У него имелось множество всевозможных документов и документиков. Фамилии менялись, но Анджей оставался в них чаще всего именно Анджеем…
– Вы поляк? – без выражения произнес отставник, мгновенно глянув на пластиковую карточку. – Заполняйте анкету. – И в тот же миг бросил Краковяку и его права, и тонкую белую книжицу без обложки – очевидно, эту самую анкету. Они летели в разные стороны.
Анджей, не стронувшись с места, едва заметным движением поймал оба “снаряда” и, вежливо поблагодарив, отправился к одному из столиков, стоящих под сенью пластиковых, пахнущих натуральной зеленью пальм в кадках (прекрасная итальянская имитация). Он чувствовал спиной четыре сверлящих взгляда. А потом в холле появился тот самый человек, который дружелюбно подмигивал Краковяку из окна.