Было действительно удобно.
– Я вчера картину продал. Желаю отметить это событие…
– Ты вчера уже отметил.
– То было вчера. Не мог же я обмануть ожидания коллег.
– Ладно. Тогда распределим обязанности. Я иду в душ, а ты накрываешь на стол. Потом ты просишь прощения за то, что вчера позорно напился, а я тебя прощаю. Там, под балдахином, – Анюта показала пальчиком на спальню, – тебе будет даровано полное прощение.
– Балдахина нет и больше никогда не будет. Сегодня ночью он набросился на меня и чуть не задушил. И фанеры на окне не будет. А прощенья просить я согласен.
– А как же интим? – Анюта заглянула в спальню.
– Интим создается прежде всего в голове. – Корсаков назидательно поднял палец. – И вообще, я желаю просить прощения! Это так редко со мной случается, что если ты не поспешишь в душ, желание пропадет минимум до вечера.
– Уже бегу, – Анюта направилась к креслу, в котором он сидел, на ходу расстегивая блузку. – Только поцелуй меня. – Она уселась к Игорю на колени и взъерошила волосы.
Он обнял ее и припал долгим поцелуем к ямочке между ключиц. Анюта, вздохнув, откинулась назад. Он распахнул на ней блузку, снял с плеча бретельку бюстгальтера, коснулся губами груди.
– Ты так и не понял, зачем я купила это огромное кресло? – спросила она шепотом.
– Теперь понял…
В дверь внизу грохнули кулаком. Анюта вздрогнула, попыталась высвободиться.
– Сиди спокойно, – сказал Корсаков, спуская вторую бретельку. – Нас нет. Мы погибли, нас придушил балдахин, мы утонули в джакузи, слившись в пароксизме страсти. – Кто‑то стал уже всерьез ломиться в двери, и он с досадой покачал головой: – Никакой личной жизни. Иди в душ, – он столкнул Анюту с колен, – а я пойду, набью морду этому мерзавцу.
Он спустился по полутемной лестнице, которая освещалась только сверху, из холла, а окно под потолком было слишком маленьким и к тому же замазано побелкой после ремонта. Корсаков посмотрел в глазок, который по настоянию Александра Александровича врезали в дверь, и ничего не увидел. С улицы кто‑то прикрыл глазок ладонью или еще чем‑то.
– Кого там черт несет? – сказал Корсаков громко, так чтобы услышали с той стороны, и стал отпирать дверь.
Он был уверен, что кто‑то из арбатских знакомых пришел продолжить вчерашнее веселье. На улице молчали. Игорь распахнул дверь и на мгновение ослеп от яркого солнечного света. С улицы протянулась здоровенная лапа, вытащила его и прижала к мощной груди, одетой в веселую маечку с призывом: «Time is many – kiss me quickly» Время – деньги, целуй меня быстрей!.
– Что, ваше сиятельство, своих не узнаем? Домовладельцем заделались?
– Паша, шутки твои, как у того боцмана, дурацкие, – выдавил Корсаков, трепыхаясь в объятиях Павла Воскобойникова. – Пусти, злодей, опять ребра сломаешь.
– В прошлый раз не я ломал, не ври!
– Марина! – Корсаков увидел стоявшую за спиной Пашки девушку. – Скажите ему, чтобы прекратил хулиганить.
– Ничего не могу поделать, Игорь, – развела руками Марина, – он с утра только и мечтает, как прижмет вас к своей груди.
Наконец Корсаков вырвался из стальных объятий.
– Ты как меня нашел?
– Сашка‑Акварель навел, – подмигнул Павел. – Так и сказал: у Игорька теперь собственный особняк из двух этажей.
– А что в особняке всего две комнаты, он не сообщил? – поинтересовался Корсаков. – Марина, чертовски рад вас видеть.
– Марина, чертовски рад вас видеть. А где машина? Вы же хотели новую покупать.
– Вон стоит! – Воскобойников с гордостью показал белую «Ниву», стоявшую на противоположной стороне переулка. – Хороша?
– Хороша. Рад за вас. Однако обмыть бы не мешало… – Корсаков вопросительно взглянул на Марину: после того, как у Воскобойникова был сердечный приступ, она взяла с него слово, что пить он не будет.
– Ладно уж, – сказала девушка, – ради такого случая сто грамм сухого не повредит.
– Вот это я понимаю! – воскликнул Корсаков. – Прошу, гости дорогие! – Он приглашающе отступил в сторону.
Воскобойников и Марина прошли в дом. Игорь запер дверь и стал подниматься следом.
– А чего так темно? – выразил неудовольствие Павел.
– Свет впереди видишь? Вот и топай. Осторожно, – Корсаков поддержал Марину, – здесь ступенька выщерблена.
– Ну‑ка, ну‑ка, – бормотал Воскобойников, – как тут наш гений устроился? О‑о‑о… – он развел руки перед великолепием хрустальной люстры, старинного кресла и посудомоечной машины, – вот это я понимаю – есть у человека художественный вкус. Он или есть, или его нет и никакими институтами его не привьешь.
– Ладно тебе издеваться, – проворчал Корсаков.
– А здесь что? – Павел шагнул в спальню. – Ну, нет слов! Кровать с балдахином! Марина, ты слышишь? У него кровать с балдахином! А где сам балдахин? А, вот валяется. Телевизор какой, окно с видом на Москву, – без устали перечислял Воскобойников достоинства жилища, – ба‑а‑а, картина! Какая прелесть! А я то думал, когда же в тебе проснется настоящий художник…
– Картина не моя, – поспешил сказать Корсаков, – но об этом потом. Марина, вы присаживайтесь. Сок или пиво хотите?
– Только не пиво, – Марина, в легком сарафане, заглянула в спальню, вернулась в холл и стала рассматривать висевшие на стенах картины.
Воскобойников плюхнулся в антикварное кресло, вольготно раскинулся в нем и одобрительно кивнул.
– Уф‑ф! Все, отсюда я не вылезу. Ну, хозяин, угощай. Хозяйкой‑то не обзавелся?
Как бы в ответ на его слова дверь в ванную распахнулась, и Анюта, в чем мать родила, появилась на пороге.
– Мама, я художника люблю! Мама, за художника пойду, – напевала она, вытирая волосы огромным полотенцем. – Обед готов? – Она откинула назад волосы. – Ой… привет…
– Здравствуйте, – прогудел Пашка, с удовольствием ее разглядывая.
– Добрый день, – сказала Марина, скрывая улыбку.
– Смертельный номер: «Цыганочка с выходом», – возвестил Корсаков, простирая руку, как шпрех‑шталмейстер на арене цирка. – Исполняет Анна Кручинская. Нервных просим не смотреть, и ты, милый Паша, отвороти глаза бесстыжие. Тем более при невесте.
Анюта метнулась в ванную. Воскобойников подмигнул Игорю:
– Очень даже ничего хозяйка.
– Симпатичная девушка, – согласилась Марина. – А сколько ей лет?
– Ой, лапочка, я тебя умоляю! – воскликнул Павел. – Совершеннолетняя, а там – какая разница?
– Ребята, я, наверное, влюбился, – сообщил Корсаков, виновато усмехнувшись.
– Так это же прекрасно, – всплеснула руками Марина.
– Ну, это мы проходили неоднократно, – умерил ее восторги Павел.
– Нет, ей‑богу! Может, это ее я искал всю жизнь, – сказал Корсаков.