– Вилли, ты не читал про Наполеона?
Александер-младший покачал головой, и Белая Гавань усмехнулся:
– Этот малый создал армию, завоевавшую большую часть Европы, превратив лейтенантов и сержантов – даже капралов! – в полковников и генералов. В его войсках говорили, что каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл, что устранение старого режима открывает для каждого возможность достичь любых высот. Что ж, старых Законодателей уже нет, а это означает высвобождение кучи вакансий. Конечно, сейчас в хевенитском флоте сумбур, но все, что им нужно, – это сформировать ядро нового офицерского корпуса из людей, перед которыми открывается возможность возвыситься благодаря личным заслугам.
– И это не говоря о другом мотивационном факторе, – заметил Вебстер. Вильям взглянул на него, и адмирал пожал плечами. – Я имею в виду принцип «со щитом или на щите». Успех будет вознаграждаться, но всякий, кто разочарует новый режим, составит компанию Парнеллу.
На лице адмирала появилось выражение сожаления, и он вздохнул.
– Этот человек был моим врагом, и я ненавидел систему, которую он представлял, но, черт побери, он заслуживал лучшей судьбы!
– Безусловно, – отозвался Хэмиш, потянувшись за чашкой. – Он был отменным военным, Джим, замечательным. У звезды Ельцина мы прижали его превосходящими силами, захватив врасплох, и он в столь сложной ситуации ухитрился вывести из-под удара и спасти почти половину своего флота. А собственное правительство приговорило его к расстрелу за измену. – Граф пригубил кофе, печально покачал головой и глубоко вздохнул. – Хорошо, Вилли. Мы с Джимом понимаем проблемы герцога, но не совсем понимаем, чего именно ты хочешь от меня. Все знают, что я поддерживаю центристов, причем, – он выдавил улыбку, – вовсе не потому, что мой брат входит в Кабинет. Однако не думаю, что мне удастся переманить на сторону правительства тех, кого не сумели соблазнить даже ты и он.
– Вообще-то, – неохотно пробормотал Вильям, – я опасаюсь того, что ты окажешься в самом центре начинающейся бучи.
– Я? – Граф удивленно взглянул на Вебстера, но тот лишь пожал плечами, и оба вопросительно воззрились на Вильяма.
– Именно ты, – вздохнул Александер, откидываясь в кресле. – Считается, будто я этого не знаю, но состав трибунала для процесса Павла Юнга уже определен.
– Давно пора, черт побери! – фыркнул Вебстер, но что-то в голосе младшего брата заставило Белую Гавань насторожиться. Взгляд его заострился, и Вильям, встретившись с ним глазами, кивнул.
– И тебе предстоит его возглавить.
– О боже! – простонал Вебстер, неожиданно осознавший, что это значит.
Белая Гавань некоторое время молчал, а потом, смерив брата долгим, пристальным взглядом, осторожно заговорил:
– Вильям, я прекрасно отношусь к Аллену Саммервалю и многое готов для него сделать, но существует черта, которой мне не переступить. Передай герцогу, что, если меня назначат заседать в суде – хоть над Юнгом, хоть над кем! – я выслушаю всех свидетелей, изучу все показания и приму собственное решение на этой и только на этой основе.
– Никто и не собирался просить тебя о чем-то другом, – отрезал Вильям, сверкнув глазами.
Граф вскинул руки в знак того, что просит прощения. Несколько мгновений брат смотрел на него, насупившись, потом вздохнул.
– Извини, Хэмиш. Извини. Просто… дело в том, что…
Осекшись, он прикрыл на мгновение глаза, а когда открыл их снова, на его лицо вернулось невозмутимое выражение.
– Послушай, дело не в том, что мы хотим повлиять на тебя. Просто никто из нас – включая тебя самого – не заинтересован в том, чтобы ты действовал вслепую. Разве не так?
– Вслепую? – переспросил Белая Гавань, и Вильям кивнул.
– Я знаю, что процедура отбора судей призвана обеспечить полную непредвзятость, но сейчас этот принцип бумерангом ударил по нам. Ты включен в состав трибунала.
Оно бы и ладно, но жребий сделал твоими товарищами Соню Хэмпхилл, Рекса Юргенса и Антуанетту Леметр.
Граф вздрогнул, а Вебстер проглотил ругательство. Воцарилось молчание.
– Кто остальные двое? – нарушил его Белая Гавань.
– Тор Сименгаард и адмирал Кьюзак.
– Хм… – Граф нахмурился, положил ногу на ногу и потер бровь. – Феодосия Кьюзак аполитична, – сказал он после некоторого размышления. – Она примет во внимание доказательства и ничего больше. С Сименгаардом дело обстоит сложнее, он более субъективен, но, по моему мнению, как раз это может заставить его обрушиться на Юнга. Это предварительное заключение – я ведь пока не знаком с доказательствами и с существом обвинений.
– Что по-прежнему оставляет открытым вопрос о трех остальных, – указал Вильям. – Северная Пещера уже начал нажимать на все рычаги и, если моя догадка верна, собирается уговорить Высокого Хребта поставить взаимоотношения консерваторов с оппозицией в зависимость от исхода процесса. Либералы с прогрессистами ухватятся за это, поскольку уже чуют кровь. При благоприятном стечении обстоятельств у них появляется надежда сбросить нынешнее правительство, несмотря на поддержку Короны. Они постараются не упустить такую возможность, и если в уплату за это потребуется всего лишь выгородить сына Северной Пещеры… – Он умолк, выразительно пожав плечами.
– А что, он и впрямь имеет такое влияние? – спросил Вебстер.
– Черт возьми, Джим, тебе ли, столько лет занимавшему должность Первого Космос-лорда, не знать! Старый ублюдок является координатором Ассоциации в палате и, хуже того, знает подход к каждому политикану на Мантикоре. И как ты думаешь, неужто он не пустит все это в ход, чтобы спасти своего сына?
Губы Александера скривились, и Вебстер медленно склонил голову.
– И каким образом он будет действовать? Как считаешь, Вилли? – спросил Белая Гавань.
– Этого мы пока не знаем. В данный момент он настаивает на полном снятии всех обвинений, однако, конечно же, сам понимает, что это требование невыполнимо. Ее величество достаточно ясно продемонстрировала свою позицию по данному вопросу – что, как бы ни бесновалась оппозиция, окажет влияние на многие умы. Правда, у него имеется такой консультант, как Яначек, и это не может нас не беспокоить. Яначек, будь он сто раз недалекий, закоснелый старый ублюдок, все касающееся Флота знает так же досконально, как Северная Пещера – свою политическую кухню. Думаю, как раз сейчас они пытаются выработать первоначальную основу сделки, но сообща наверняка выступят с чем-нибудь более эффектным. Этого тебе и следует ждать.
– И я должен возглавить суд. Замечательно! – проворчал граф Белой Гавани, скрестив ноги и устроившись пониже на сиденье.
– Да, – подтвердил его брат, – ты должен возглавить суд. Я тебе не завидую и уж всяко не собираюсь соваться к тебе с советами, что делать да как. Во-первых, ты свернул бы мне за это шею, а во-вторых, ни я, ни кто другой просто не располагаем достаточной информацией, чтобы предложить толковое решение. Могу лишь сказать, что возня затевается чуть ли не самая гадкая на моей памяти. И просвета пока не видно.
– Я понимаю это как намек, причем недвусмысленный, – пробормотал Белая Гавань, задумчиво рассматривая полированные носки своих туфель. По прошествии некоторого времени он криво ухмыльнулся. – А ведь, пожалуй, Джим, эту кашу я заварил сам.
Оба собеседника посмотрели на него с недоумением.
– В каком смысле? – спросил Вебстер.
– Разве не я предложил отправить к «Ханкоку» Харрингтон в качестве капитана флагмана Сарнова?
– Мне, Хэмиш, эта идея тоже понравилась. И, судя по отчетам о сражении, мы сделали чертовски правильный выбор.