– Извини Майк, мы, как будто, решили, что мне невозможно дружить с Джикс. Ведь здесь всем известно… – она закусила губу.
Майк, проживший с Венецией шесть месяцев, так и не смог понять и оценить ее чрезвычайно чувствительную натуру. Это было выше его сил. Возможно, он привык к женщинам с более грубым складом характера. Не подумав, он произнес:
– Ты не должна ревновать к Джикс. Но если уж вздумала… оставь все, как есть, и ни о чем не расспрашивай. Было бы лучше, если бы вы подружились.
Венеция разозлилась не на шутку.
– Пожалуйста, пойми, что я не ревную к Джикс Лоусон, и ты оскорбляешь меня своими словами.
Он в явном недоумении взглянул на Венецию.
– Боже мой! Я что-то сказал не то? Прости! Успокойся… моя сладкая. Если хочешь, не будем приглашать Джикс. Я просто подумал, что было бы неплохо… С ней, чертовкой, когда она в настроении, бывает очень весело.
Венеция налила по второй чашке кофе. С ужасом для себя она обнаружила, что ее руки дрожат.
– Если тебе так хочется видеться с Джикс, и ты находишь ее очень забавной, я приглашу ее на рождественские танцы.
– Как хочешь, дорогая. Я не возражаю. Она отвернулась, окончательно выведенная из себя. Как это похоже на Майка. Как можно быть таким ограниченным? Она-то считала, что за «фасадом» веселого мальчика скрывается мужчина с глубокими и искренними чувствами. Полгода совместной жизни заставили ее усомниться в правильности сделанного выбора.
Ревновать к Джикс Лоусон у нее нет оснований. Это несомненно, как и то, что Майк всецело принадлежит ей, Венеции. Взгляд, брошенный на Пиппу, или эгоистическое желание повидать старую любовницу… что могло это значить для Майка? Тем не менее, Венеция очень хотела бы, чтобы он считался с ее чувствами и не водил эту Джикс в их дом. Это ставило Венецию в неудобное положение: все вокруг знали о прежней связи Майка и Джикс. А Майку невдомек, в какой ситуации он оказывается.
Он даже не понимает, что расстраивает ее, подумала она с огорчением. Он переменил тему разговора и протянул ей руку, ослепительно улыбаясь.
– Садись рядом и поговорим.
Она заставила себя выбросить из головы мрачные мысли и позволила ему усадить себя на колени.
Просторная комната выглядела прекрасно. Венеция придала ей естественное благородство. Плохо обставленную и мрачную гостиную, служившую печальным напоминанием тех дней, когда мать Майка являлась хозяйкой Бернт-Эш, теперь было не узнать. Ее уютно освещали высокие торшеры с атласными абажурами. Три высоких окна, выходящих на газон перед домом, были украшены желтой парчой, а на заново отполированном полу лежали ее любимые ковры. Мебель имела обивку желтого и темно-красного цвета. На диване громоздились небольшие бархатные подушки. В дальнем углу стояло ее любимое пианино с огромной вазой, полной красных и желтых хризантем. По обе стороны от двери располагались два книжных шкафа с книгами, когда-то принадлежавшими Джефри. Здесь ас находился и свадебный подарок леди Селлингэм – секретер времен королевы Анны. На нем – пара замечательных севрских кувшинов. Над камином из резного дерева, очищенном от безобразной викторианской краски, в изысканной флорентийской раме висела картина, выполненная маслом, изображавшая цветы. В просторной комнате также находился настоящий шедевр – Сезанн, которого подарил ей Вайсманн.
– В один прекрасный день он достанется моей крестнице, – сказал он. – А сейчас пусть им наслаждается ее мать.
Картину – великолепный этюд с деревьями, растущими у реки – Венеция приняла с радостью и гордостью. Когда ее взор упал на нее, она вспомнила, как восторженно реагировал Майк, увидев ее в первый раз.
– Потрясно! – воскликнул он.
Это однообразное наречие постоянно срывалось с его губ. Она была рада тому, что ему нравится картина, но потом он все испортил, добавив:
– Если это оригинал, то надо думать, стоит он прилично.
Денежная стоимость вещей для Венеции значила гораздо меньше, чем то, что такой шедевр принадлежит ей, и они с Майком могут ежедневно любоваться им.
Майк сжал ее руку и спросил:
– Ты сказала, что утром оплачивала счета?
– Да. Их накопилось очень много, и большей частью твои, дорогой. Было бы неплохо, если бы ты занялся ими. Нельзя заставлять людей ждать вечно.
– Можно, – рассмеялся Майк. Она взлохматила его волосы.
– Милый… прошу тебя, оплати хотя бы некоторые.
– Дорогая, обязательно, – сказал он, прикасаясь губами к ее руке самым изящным жестом, на который только был способен.
Она ничего не сказала, зная, почему у Майка туго с деньгами. В прошлом месяце он приобрел винный погреб в одном доме, расположенном в Льюисе. Он также купил в Ирландии вторую и очень дорогую охотничью лошадь, к которой давно присматривался. Кроме того, в помощь Беннетту и для работы в саду был нанят мальчик. Венеция настаивала, чтобы он платил из собственного кармана, Майк охотно соглашался и даже поручил своему банку каждый месяц переводить деньги Венеции. По его словам, он намеревался «содержать свою жену». Она согласилась принять эти деньги не потому, что нуждалась в них, а скорее ради того, чтобы поддержать его морально, дать ему почувствовать, что он несет свою долю расходов в общем хозяйстве. Трудность заключалась в том, что он слишком много тратил денег на второстепенные вещи, на то, что доставляло ему удовольствие. Всякий раз, когда она заводила разговор о деньгах, у него вечно их не оказывалось.
– Слава Богу, завтра конец недели и можно будет заняться с утра счетами, – добавил он.
– И учти, до Рождества остается всего три недели – надо позаботиться о подарках, – напомнила она.
– Мое первое Рождество женатого человека, – проговорил он, привлекая жену к себе.
Венеция от всей души поцеловала мужа, желая только одного – чтобы сердце не щемило из-за того, что она теряет – нет, уже потеряла это чудесное ощущение близости с ним. В последнее время ей стало казаться, что она вышла замуж за другого неуловимого Майка, в чьи сокровенные мысли ей не дано проникнуть, равно как и понять их. Но физическая близость с ним все еще была желанна и сладка. Через минуту она со смехом выскользнула из его объятий и, поправляя прическу, сказала:
– Как недостойно!
– Ох уж это достоинство, – передразнил он.
– Оно тебя не волнует, признайся? – Венеция задумчиво смерила его взглядом.
– Не особенно, – зевая, ответил он.
– Тебе хотелось бы, чтобы Пиппа увидела меня сидящей у тебя на коленях?
Он пожал плечами, потом в его глазах мелькнул озорной огонек.
– Она могла бы позавидовать тебе… кто знает?
Венеция растерянно вздохнула и поправила волосы.
– Невозможный человек!
Однако она наклонилась, прижалась к нему щекой и нежно поцеловала.
Как мило с его стороны, подумала она, что он привлек ее к себе и посадил на колени, словно она молоденькая девочка, и, возможно, он прав… к чему это достоинство?
В тот вечер по третьей программе радио транслировали «Тристана и Изольду». Это была ее любимая опера, но она решила, не будет слушать, и чтобы доставить Майку приятное, спросила:
– Ты хочешь телевизор, признайся?
– Когда в последний раз я завел о нем разговор, ты сказала, что это пустая трата денег и что ничего нет стоящего и тебе редко захочется его смотреть, – напомнил он.
– Все же тебе хочется его иметь?
– Было бы здорово зимой, когда делать нечего, сидеть и смотреть «ящик».
– В таком случае на следующей неделе, ко дню твоего рождения, ты его получишь.
Его глаза радостно вспыхнули. Майк отбросил в сторону журнал и протянул к ней руку.
– Венеция, ты чудо. Я в жизни не встречал более щедрого человека. Но самое интересное – ты помнишь день моего рождения, а я забыл.
– Оно будет первым в нашей совместной жизни, – улыбнулась Венеция.
– Давай в понедельник поедем в город и выберем телевизор, – сказал он с восторгом, который всегда проявлял к новой игрушке.
Она была рада, что доставила ему удовольствие, но подумала:
«С моей музыкой будет покончено. Мейбл с Майком проведут перед телевизором все каникулы».
Венеция была готова и на эту жертву ради тех, кого больше всего на свете любила. Как ни странно, но она мысленно начала объединять Майка и Мейбл. Они были ее «детьми», и со «старшим» было труднее всего, если что-то было не по его. Мейбл тоже любила капризничать, но в целом оставалась достаточно благоразумной.
– Я подумала о Мейбл, – вслух произнесла Венеция. – Через две недели, семнадцатого, она возвращается.
Произнося эти слова, Венеция с тревогой ожидала, что ее муж проявит неудовольствие, и не ошиблась.
Глаза Майка мгновенно потухли, и он проворчал:
– О, Господи, уже конец полугодия! Настроение у Венеции сразу упало, но она попыталась успокоить Майка.
– Мейбл не будет мешать тебе, а потом тебе нравится с ней ездить верхом, разве не так? Ты сам говорил, что она делает большие успехи.
– Пожалуй, что да. Хотя она несколько нервная. Я бы не сказал, что она родилась в седле.