– Иди, – Дюмарест зашагал к стоящему на коленях мужчине. Меган нахмурился, но пошел следом. Дюмарест остановился рядом с напевающим мужчиной.
– Вам нужна помощь, – решительно сказал он. – Желаете ли вы, чтобы мы помогли вам?
– Помощь? – Мужчина поднял взгляд. Его глаза были мутными и с желтизной. – Это Гат?
Дюмарест кивнул.
– Тогда все в порядке, – он поднялся, схватил Дюмареста рукой. – Скажи мне, правда ли, что говорят об этом месте?
– Голоса? – Меган кивнул. – Правда.
– Слава Богу! – Неожиданно мужчина успокоился. Он медленно вытер слюну с губ манжетой рукава. – Я… я никогда не думал, что доберусь сюда. – Он сглотнул. – Меня зовут Сим. У меня очень мало денег, но если вы поможете мне, то я…
– Мы не просим платы. – Дюмарест кивнул Мегану, и вместе они склонились над ящиком. Он был почти два метра в длину и имел форму гроба. Меган хмыкнул, когда он ощутил его вес.
– Что в нем? Свинец?
– Всего лишь несколько вещей, – сказал Сим. Он выглядел озабоченным. – Только вынесите его с поля. Я смогу с ним справиться после, когда немного отдохну. Только вынесите его с поля.
Они медленно двинулись к лагерю. Меган споткнулся, выругался, подвернув ногу, и отскочил в сторону, когда тот конец ящика, что он нес, с глухим стуком упал. Удар вырвал ящик из рук Дюмареста. Крышка, сбитая падением, начала открываться.
– Осторожно! – Сим бросился к крышке. Когда он подправлял крепление, руки дрожали. – Вы причините боль… – Он осекся. – Пожалуйста, будьте осторожны.
Он помогал им придерживая ящик, с одной стороны, когда они внесли его в лагерь. Вспотевшие Меган и Дюмарестом опустили свою ношу. Группа путешественников смотрела на них скучающе. Меган, распрямляя затекшую спину, бросил косой взгляд на того, кто засмеялся.
– Тебе забавно?
– А как же, – старая карга, попутчица Сима, захлебывалась от смеха. – Почему вы так осторожны, дорогуши? Вы не можете причинить вред тому, что внутри.
– Заткнись! – Сим шагнул вперед. – Слышишь? Сейчас ты заткнешься!
– Попробуй заткни! – Она снова захихикала, глядя на тощего. – Может быть, им понравится твоя шутка, может быть, им надо рассказать об этом.
– Скажи нам, мамаша, – попросил Меган. Она сразу же разъярилась.
– Не называй меня так! Сделаешь это еще раз, и я выколю тебе глаза!
Меган отскочил от длинной иглы в ее руке. – Не обижайтесь, моя госпожа. Но почему вы так сказали о ящике?
– Об этом, – она пнула ящик, – об этом гробе? – Она злобно посмотрела на Сима. – Здесь лежит его мертвая жена, дорогуши. А ты не можешь причинить боль мертвецу.
Монахи установили свою церковь в лагере и оставили в ней брата Анжело. Он сидел в тесноте будки, чувствуя, как жара проникает сквозь грубую домотканую рясу, покалывая кожу тысячами крошечных иголочек. Он отбросил мысли о жаре, как посторонние, думая о бесконечной задаче своего духовного общества, о непрерывной борьбе за превращение людей из того, чем они были, в то, чем они должны стать. Осознав, что подошел к границе греха гордыни, он рывком вернулся к окружающей действительности. Через сетку он видел бледное лицо, дрожащее от освобожденных эмоций, с широко раскрытыми глазами. Литания греха была слишком знакомой; человеческое существо способно только к определенным эмоциям, определенным действиям, которые уже надоели ему из-за постоянного повторения.
Но грех был слишком тяжелой ношей, чтоб его мог нести один человек.
– …и, брат, однажды я украл порцию еды. Я пошел в столовую второй раз и соврал, когда меня спросили. Это была тушеная рыба. Я съел порцию, которая должна была достаться другому – но я был так голоден.
Голод духовный значит больше, чем голод плоти – и все же, разве можно ставить человеку в вину желание выжить? Брат Анжело размышлял над этим вопросом, пока список пустячных грехов рос. Если человек – животное, как оказывалось в большинстве случаев, то выживание – важнейшая задача, а если он больше, чем животное, каковым он несомненно является, то он не должен уступать своим основным инстинктам.
И все же, если он умрет, полагая, что он высшее существо, что тогда?
Может ли быть Вселенское Братство достигнуто только в общественном пренебрежении к смерти?
Такие мысли граничили с ересью, и брат Анжело осознал коварную привлекательность теологической дискуссии. Он не должен отвечать на вопросы – он должен только действовать. Если он сможет облегчить ношу хотя бы одного человека, то его жизнь не будет прожита впустую. Всемирное учение о всеобщем Братстве содержало ответ на любую боль, на любой вред, на любое отчаяние. Ни один человек не был отдельным существом. Все принадлежат к человеческому обществу. Боль одного – это боль всех. И если бы все люди смогли осознать истину девиза «Туда, но ради Божьей милости, иду», настало бы второе пришествие Христа.
Он никогда не увидит этого. Люди размножаются слишком быстро и путешествуют слишком далеко. Но ради этой задачи стоило жить, это было целью его посвящения.
Тонкий голос из-за сетки прекратил свою литанию греха. Бледное лицо было напряжено, в глазах читалось предчувствие. Брат Анжело включил свет благословения. В крутящемся калейдоскопе красок лицо казалось не таким материальным, более возвышенным.
– Посмотри в свет прощения, – сказал он мягко. – Омойся в пламени праведности, и она очистит тебя от всех грехов, от всех невзгод. Примкни к благословению Вселенского Братства.
Свет был гипнотическим, субъект – впечатлительным, монах – опытным мастером своего дела. Бледное лицо расслабилось, в глазах пропал жадный блеск, умиротворение размягчило черты. Субъективно человек испытывал стесненное покаяние. Позднее он получит свой хлеб прощения.
У подножия холма, на котором стоял Верхний город, брат Бенедикт оглянулся. Ему виден был флажок на шпиле церкви; он мог представить себе очередь людей, ожидающих входа в будку. Более молодой монах мог бы обрадоваться такому проявлению набожности; но брат Бенедикт знал, что большинство стремилось получить только вафли с концентратами, которые дадут после причастия.
Но сначала они должны были пройти под светом благословения. Это был честный обмен.
Улицы Верхнего города были широкими, хорошо вымощенными, на них не было пыли и грязи. Сандалии издавали слабые шаркающие звуки, когда он наступал на булыжник, окружающий здание заводской постройки. Турист, полулежа в кресле, лениво поднял руку в приветствии.
– Добро пожаловать, брат. Ты пришел обратить язычников в свою веру?
– Я пришел, чтобы у людей была возможность обратиться к ценностям благотворительности. – Брат Бенедикт протянул кружку для подаяния. Кружка была из дешевой пластмассы, вся обитая, поцарапанная, такая же грубая, как его ряса. – Пожертвуйте, сэр.
– Почему? – Турист желал развлечься. – Почему я должен отдавать то, что имею?
– Вы видите, что люди голодают. Разве этого недостаточно?
Этого было достаточно, и он знал это, но он играл в эту игру так часто, что сердцем знал ожидаемые ответы. Его ряса вызывала определенную реакцию. Его просьба вызывала заезженные шутки. Его аргументы были прелюдией к неохотной оплате.