Но состязание должно было начаться с минуты на минуту, и даже думать было нечего о том, чтобы переодеться. Хорошо хоть на ногах были его единственные спортивные тапочки.
— Я готов, — заявил Роджер. — Куда идти? Тренер хмыкнул. Когда-то Роджер занимался у него гимнастикой, Шульц ценил его спортивные данные. Не раз он пытался уговорить Роджера попробовать себя в легкой атлетике, но оставил эту мысль после постоянных отказов. Он не очень понимал, зачем Роджеру понадобилось бежать сейчас, но не собирался его отговаривать.
— Становись на третью дорожку рядом с Пэтменом, — сказал тренер Шульц, указывая на место старта. — Побежите через пять минут.
Роджер улыбнулся.
— Спасибо, тренер. Я не подведу вас.
— Знаю, — ответил Шульц. — Удачи тебе. А Лила в это время дала волю смеху, который она сдерживала во время разговора с Роджером.
— Ну как тебе этот парнишка? — наконец проговорила она, обращаясь к Джессике. — Я не могу дождаться, когда этот Багз выставит себя полным идиотом.
Девочки подхватили ее смех.
— Господи, Лила, ты прирожденная актриса, — сказала Кара. — Ты умеешь убеждать. Даже я в какой-то момент тебе поверила.
— Когда я берусь за дело, я с ним справляюсь, — сказала Лила, откровенно гордясь собой.
— Да уж, у твоего мальчика шансов обойти Брюса не больше, чем у меня получить пятерку по химии, — сказала Джессика.
Лила перестала смеяться.
— Не называй этого придурка моим мальчиком, — зашипела она, — кто-нибудь и вправду решит…
— Не знаю. Лила, — продолжала Джессика, — может, Лиз стоит тиснуть пару строк о вас двоих в «Глазах и ушах». — Она имела в виду колонку сплетен в школьной газете. — По-моему, вы прекрасная пара.
— Ну хватит, Уэйкфилд, — оборвала Лила. В глазах у нее уже была настоящая злоба. — Это просто шутка, поняла?
От слов Лилы у Оливии все внутри перевернулось. Она знала лучше чем кто-либо, как много значит Лила для Роджера, и представила, как глубоко он будет задет, когда узнает, что интерес Лилы к нему — всего лишь фальшивка. Но Оливия не находила в себе сил возразить девушке. Хотя большинство одноклассников любило Оливию, Лила относилась к ней и ее необычным манерам свысока; поэтому Оливия знала, что Лила никогда не примет ее слов всерьез.
Но у Элизабет, которая также слышала выступление Лилы, не было причин для колебаний, и она сказала:
— Ты жестокая. Лила. — Обычно ровный голос Элизабет зазвенел. — Ведь ты на самом деле ему нравишься.
— Да ладно, я ведь только хотела помочь ему. Кажется, ты тоже упрашивала его выйти на соревнования, правда, безуспешно. Может, ты просто завидуешь, что я так легко справилась с тем, что не удалось тебе?
— Я говорю не об этом, и ты прекрасно все понимаешь, — продолжала Элизабет. — Он там только из-за тебя. А ты подумала, что будет, когда он узнает, что все это время ты просто смеялась над ним?
— Ты слишком чувствительна, Лиз. Роджер знает, что между нами ничего не может быть. У нас нет ничего общего.
«Уж это точно», — подумала Элизабет. В Роджере есть честность, сострадание, теплота, а все, чем может похвастаться Лила, — это хорошенькое личико и солидный счет в банке. Но говорить все это Лиле бесполезно. Она сказала другое:
— Может быть, я действительно чувствительна, Лила, потому что я знаю Роджера, а ты — нет. Но единственное, чему я рада, это тому, что он участвует в забеге. И по моим прогнозам он еще всем вам утрет нос.
— Эй, Лиз, ты что, стала единственным членом клуба фанатов Роджера? — спросила Джессика.
— Потому что я верю в него.
— Ну а как же Тодд?
— А причем тут Тодд? — спросила Элизабет.
— А в него ты не веришь? Или ты внезапно сменила веру?
— О чем ты, сестренка? — так раздраженно Элизабет говорила с Джессикой всякий раз, когда та начинала выводить ее из терпения.
Она была лишь на четыре минуты старше сестры, но иногда ей казалось, что эти минуты были годами. — Ты прекрасно знаешь, что у нас с Тоддом всегда все в порядке.
— Так почему же ты не болеешь за него? — Джессика показала на поле.
Теперь была очередь Элизабет удивляться. Она посмотрела туда, куда показывала Джессика, и увидела разминающегося на дорожке Тодда. В шортах и беговых ботинках, он явно собирался принять участие в забеге. Элизабет раскрыла рот от удивления.
— Что это он там делает?
— Ты хочешь сказать, что не знала? — спросила Джессика.
«Сегодня происходят одни чудеса». — подумала Элизабет. Хотя Тодд был прекрасным баскетболистом, он никогда не проявлял интереса к бегу, не говоря уже о сегодняшних соревнованиях. С возрастающим любопытством Элизабет следила за Тоддом, уже вставшим рядом с другими участниками.
Глава 5
— А это еще что такое? — Брюс Пэтмен презрительно разглядывал Роджера. — Слушай, Роджер, по-моему, ты ошибся. Клоуны выступают не здесь, а в цирке в культурном центре.
Роджер не отвечал. Он молча занял свое место на соседней дорожке чуть впереди Брюса. Как и положено для бега на дистанцию в милю, линия старта была ступенчатой. Чем дольше хранил молчание Роджер, тем сильнее издевался Брюс.
— Вообще-то здесь собрались спортсмены, а не мальчики на побегушках. С чего это ты сюда явился? — Брюс повернулся к Марку Рили, капитану легкоатлетической команды. — Как тебе это нравится, Марк? Это, наверное, то, что называется равными возможностями. Все отбросы могут прийти сюда.
Роджер продолжал молчать. В какой-то степени он даже был рад, что Брюс позволяет себе такое. Вскипавшая в нем злость увеличивала желание победить. Брюс уже не впервые задевал его. Как-то он сказал Роджеру, что его спортивный костюм настолько стар, что ему место в музее. Конечно, остановить Брюса было невозможно.
— Эй, Роджер, ты не слышал, что бывают спортивные шорты? — не унимался Брюс. — Или ты стесняешься показать свои ножки?
— Прекрати, Пэтмен! — крикнул со своего места Тодд. — Надоело тебя слушать.
Но Брюс не собирался внимать замечаниям.
— Знаешь, Уилкинз, не лезь не в свое дело. Если ему не нравится, пусть сам постоит за себя.
Но Роджер был невозмутим, и Брюс мог говорить до посинения. Роджер ушел в себя: он копил силы.
А рядом по дорожке расхаживал тренер Шульц. Он нервничал. Он знал, что у него в команде были хорошие бегуны, но и соперники были не слабые. Да, предстояла трудная борьба. Никто из его школы уже давно, с 1956 года, не одерживал победы в этих соревнованиях.
В это время Элизабет говорила Инид:
— Посмотри на Шульца. У него такой вид, будто он только что кого-то похоронил. Инид кивнула, откинув волосы с лица:
— Будешь мрачным, если вот-вот лишишься работы.
— Ты о чем?
— Мне сказал Уинстон Эгберт, что слышал, будто Шульца увольняют. Он сказал, что, если никто из Ласковой Долины не выйдет в финал на Барте, беднягу понизят. Дадут какую-то работу в спортивном управлении.
— Я не верю, — сказала Элизабет. Как автор рубрики «Глаза и уши», она обычно была в курсе всех школьных событий. Но это было новостью и для нее.
— Интересно, как они это сделают? Ведь тренер Шульц — это опора.
— И на солнце бывают пятна, — заметила Инид. — Надо признать, что он стареет. Может, они хотят свежих веяний в спортивной жизни школы?
— Это надо проверить. Может, Джон Пфайфер что-нибудь знает.
— Не горит, — сказала Инид, увидев, что тренер подошел к микрофону, установленному рядом с местом старта. — По-моему, начинается.
— Доброе утро, школьники и преподаватели! — Глубокий баритон тренера Шульца разносился над стадионом. Все разговоры тут же прекратились. — Добро пожаловать на забег памяти Бартона Эймса.