– Эти недостойные имен дети порока не заслуживают благородного обхождения мечом! Кормибыков! Пора добраться до картечи! Да!
И в тыл первой линии немедленно выступила вторая, с Кормибыковым во главе и с поразительного калибра обрезами в руках. Встав на одно колено за спинами сомкнутого строя мечников, второй стратегический эшелон бека разом прицелился. Баг от любопытства даже вытянул шею, чтобы лучше видеть.
– Кормиконев! – подал команду бек. Его рык легко перекрыл шум сражения и достиг ушей богатыря. Услышав призыв, Кормиконев коротко взмахнул саблей и что-то крикнул, и тут же вся первая линия отработанно повалилась на траву, а воины Кормибыкова мгновенно произвели в нападающих залп.
Воистину то были обрезы залпового огня.
Эффект их применения был страшен: в сизом дыму на ногах остались стоять, пошатываясь, лишь единицы, прочие же дервиши с воплями и воем рухнули наземь.
В наступившей затем тишине раздался оглушительный множественный щелчок: богатыри в папахах единообразно взвели курки вторых стволов своих орудий.
В тылу у дервишей появился из-за камней Кормибобров с взрывчаткой в руке.
– Неверные! – в звенящей тишине воззвал к ошеломленным дервишам ургенчский бек. – Не доводите до греха! Сложите оружие сами, ибо видит Аллах: следующий залп будет уже совсем крупной дробью.
После некоторого замешательства послышались нестройные голоса:
– Сдаемся!
Бек кивнул.
– То-то, зловонные прихвостни вероломного отделенца. Вяжи их, Кормиконев!
Со стороны войска ургенчского Бека потерь не было. К многочисленным же порезам суровые воины отнеслись с презрением, хотя и со вполне профессиональной добросовестностью обработали и перебинтовали раны подручными средствами. Бездумная удаль явно не была в чести у настоящих мужчин.
Всего были пленены пятьдесят четыре дервиша. Убитых считать не стали, полагая это недостойным занятием: какой смысл считать шакалов, сказал бек; считать поверженных врагов – значит, оказывать им уважение и признавать их воинами, а шакалов и гиен мы истребляем без счета. Баг почесал в затылке: насчет «без счета» было явным восточным преувеличением, к тому же и шакалы, и гиены – равноправные временные вместилища бессмертных душ; в этих формулировках, как Багу показалось, бек немного погорячился. Но вслух сдержанный человекоохранитель ничего не сказал. Трех и впрямь безвозвратно убиенных уложили пока в тени ближайших кустов, а пленных сообразными пинками загнали в пещеру.
Багу было немного не по себе. Боевой пыл ушел, уступив место сожалению о загубленных жизнях – пусть и человеконарушителей, пусть и откровенных злодеев, но все же людей. Видеть умертвия в подобном количестве Багатуру «Тайфэну» Лобо приходилось нечасто. И он искренне надеялся, что карма впредь избавит его от участия в настолько уж деятельных мероприятиях.
«Хорошо, что Богдан был в пещере, – подумал расстроенный человекоохранитель, – рядом с Кова-Леви, и исхода сражения на поляне не видел. Может, оно и к лучшему».
Впрочем, тут же выяснилось, что насчет Богдана Баг несколько ошибся: вернувшись к пещере, он застал друга не в ее каменном нутре, близ кресла с обеспамятевшим профессором, а снаружи, у самого входа. Богдан расположился на удобном для сидения камне, а напротив него к валуну был прислонен связанный Абдулла. Явно справившийся с потрясением минфа вел с Ничипоруком обстоятельную беседу.
– …Подданный Ничипорук, – услышал Баг, подойдя, – все ваши подельщики пленены, и вы задержаны по обвинению в противучеловечных деяниях высшей степени тяжести. Вы сами работник человекоохранительных органов… теперь бывший, конечно… так что ничего нового я вам не скажу: ваши деяния однозначно квалифицируются как третье из Десяти зол.
Совокупность ваших преступлений такова, что согласно действующим на территории Ордуси уложениям вам со всей неизбежностью грозит высшая мера наказания с применением общесемейной ответственности, и тень ваших деяний ложится на всех ваших прямых родственников вплоть до прадедов и правнуков, а также на всех ваших боковых родственников вплоть до тех, с каковыми вы пребываете в отношениях траурной близости сыма и даже таньвэнь .
Абдулла закусил губу. Никакой решительности на лице его уж не было и в помине. Абдулла нынешний напоминал руины того, прежнего, уверенного в себе и полного внутренней силы начальника зиндана унутренных справ. «А ведь он, похоже, обожает свою семью, – с сочувствием, которое не так-то просто оказалось подавить, понял Богдан. – Он преданный потомок и предок… Как жаль, что он пошел кривым путем», – в сотый раз пожалел минфа.
– Однако… – Богдан сделал паузу. – Однако, должен вам напомнить, что ваше чистосердечное признание, глубокое раскаяние в содеянном и помощь в искоренении взращенного с ващей помощью зла, согласно дополнительной статье Уложения о смягчении вины, дарованной Милостивейшим Владыкой Цянь-цзуном в третий год под девизом правления «Умиротворяющее Всеединство Противоположностей», может вывести из-под действия тени ваших прадедов по женской линии, ваших внучатых племянников и младших двоюродных братьев по матери…
Перспектива была заманчивой. Побелевшие губы Абдуллы чуть задрожали.
– Прадедушка Садреддин Величко… – прошептал он.
– И прадедушка Садреддин Величко, – кивнув, подтвердил Богдан. – Он мирно и достойно доживет свой век. Дома, среди родных и с полноценными подмышками.
«Это ты правильно, драг еч, коли его, коли!» – с восторгом наблюдая за виртуозно осуществляемым процессом, подумал Баг.
– Вы обещаете? – голос Абдуллы впервые дрогнул.
Богдан пожал плечами.
– При чем тут я, – отвечал он. – Закон обещает.
Повисла долгая, тягостная пауза.
– Я… – Абдулла вздрогнул, словно воочию увидев, как тяжкая поступь высшей меры приближается к его ни в чем не повинным престарелым предкам и совсем уж невинным, отчасти даже еще не рожденным потомкам. – Я признаю…
– Ну и замечательно, – голос Богдана ничуть не смягчился. – Верю. И для начала… Вот что нас занимает. Этот Горний Старец – я что-то не пойму, он у вас бог или живой человек?
Абдулла отвел взгляд.
– Драг еч, ему совсем не жалко своих внучатых племянников, – с усмешкой заметил Баг. – Время брить подмышки!
– Это – человек… – через силу выговорил Абдулла. Запнулся. – Приказы отдавал он.
«О, как неизбежно избранный неверно путь даже сильного и прямого человека делает слабым и искривленным!» – подумал Богдан.
«Ого, как своего Старца закладывает», – подумал Баг.
– Ну что же, – Богдан достал из рукава трубку, – так звоните ему прямо сейчас и вызывайте сюда немедленно.
– Он сюда никогда не ездит.
– Придумайте что-нибудь. Вы же такой придумщик, подданный Ничипорук.
Баг перерезал кушак, стягивающий руки Абдуллы и встал рядом с ним, задумчиво вертя нож в пальцах.
Абдулла нерешительно принял трубку и, мгновение поколебавшись, неловко нащелкал номер затекшими пальцами.
– Вэй! Старец-ага… Салям… Да, я, Абдулла. Да, случилось. Вам лучше приехать к нам… А? Француз сказал, что расколется. Но чтоб только самому главному. Мне не хочет говорить. Не знаю, почему… Да пробовали! Все уже пробовали. Ну вот он и говорит, что только самому главному, а иначе откусит себе язык. Да, писать-то сможет, я уже подумал об этом, но он и так уже, как говорят гяуры, на ладан дышит. Помрет от болевого шока… Короче, лучше вам приехать.
Несколько мгновений Абдулла напряженно слушал, кивая.