– Это из долины, где озеро, – сказала лошадь.
– Да, – сказал Дигори, – смотрите! За озером – горы, а вода какая синяя…
– То самое место, – сказали все трое.
Стрела стала спускаться большими кругами, воздух теплел, запах усиливался, просто плакать хотелось, так он был прекрасен – и, когда лошадиные копыта коснулись земли, кругом были не скалы и не горы, а густая трава. То был пологий склон. Дети прокатились немного вниз по высокой траве и встали, переводя дух.
Оказались они почти у вершины – ну, на четверть фута ниже, и решили сразу взобраться на самый верх. Там, наверху, стояла живая зеленая изгородь, а за нею росли деревья. Через изгородь свисали ветви и, когда пробегал ветер, листья на них серебрились, даже отливали голубым. Довольно долго дети шли вдоль стены, обошли чуть не всю вершину, пока наконец не увидели золотые ворота, обращенные на восток.
Наверное, Полли и Стрела думали тоже войти в них, но сразу же отказались от этой мысли. Так и чувствовалось, что сад этот – чей-то, и ходить туда без спросу нельзя. Словом, Дигори подошел к воротам один.
Подойдя к ним вплотную, он увидел на золоте серебряные Строки, примерно такие:
«Отдай его другим, – повторил Дигори. – Что ж, именно для того я и прибыл. Значит, есть его мне самому нельзя. Но как открыть ворота? Не лезть же через изгородь!» Он тронул ворота рукой, и они беззвучно открылись.
В саду стояла тишина, лишь слабо журчал фонтан. Пахло так же, все было прекрасно здесь, но совсем невесело.
Дерево он узнал сразу – и потому, что оно стояло посреди сада, и потому, что яблоки ярко сверкали, бросая отсвет на затененную землю. Подойдя к нему, он сорвал серебристый плод и положил его в харман куртки. Однако сперва он его понюхал.
Лучше бы он этого не делал! Больше всего на свете ему захотелось сорвать еще один, для себя. Он быстро сунул его в карман – но на дереве росли другие! «Быть может, – подумал он, – надпись – не приказ, а совет? И вообще, я же сорвал яблоко для других; какая разница, что я сделаю с остальными?»
Размышляя об этом, он ненароком взглянул сквозь ветви на верхушку дерева. Там, над его головой, прикорнула прекраснейшая птица. Я говорю «прикорнула», потому что она то ли спала, то ли нет, один ее глаз был закрыт не совсем плотно. Казалась она побольше орла, грудка ее отливала золотом, хвост – пурпуром, на голове алел хохолок.
– В таких местах, – говорил Дигори позже, рассказывая обо всем этом, – надо держать ухо востро. Мало ли кто за тобой следит!.. – Однако, я думаю, он бы и сам не сорвал яблока. Должно быть, всякие прописи (скажем, «не укради») вбивали тогда мальчикам в голову крепче, чем теперь. Хотя, кто знает…
Он повернулся, чтобы идти обратно, огляделся напоследок и замер от ужаса: он был не один. Неподалеку от него стояла колдунья. Она как раз отшвырнула сердцевину только что съеденного яблока. Губы ее были выпачканы соком, почему-то очень темным; это было страшновато, и Дигори смутно начал понимать строку о страсти и муке – колдунья казалась еще сильнее и надменнее, чем прежде, она торжествовала, и все же лицо ее было белым, как снег.
Мысли эти мелькнули в его мозгу, и он уже летел к воротам, а колдунья гналась за ним. Как только он выбежал, ворота закрылись сами собой. Но не успел он добежать до друзей и крикнуть: «Полли, Стрела, скорей!» – как колдунья, перемахнув через стену, нагнала его.
– Стой! – крикнул он, повернувшись к ней лицом. – Стой, а то мы исчезнем. Не подходи.
– Глупый мальчишка, – сказала она, – зачем ты от меня бежишь? Я тебе зла не желаю. Подожди, послушай меня, иначе еще пожалеешь. От меня ты узнаешь то, что даст тебе счастье на всю жизнь.
– Не хочу, спасибо, – сказал Дигори, и остановился.
– Я знаю, что тебе нужно, – продолжала колдунья. – Я слышала вчера вашу беседу, я все слышу. Ну, что ж, яблоко ты сорвал, оно у тебя в кармане. Ты не тронешь его, отнесешь льву, он его съест, он обретет счастье и силу. Простак ты, простак! Да это же плод вечной молодости, яблоко жизни. Я съела его и никогда не умру, даже не состарюсь. Съешь его сам, съешь сам, и мы будем жить вечно и станем править этим миром – или, если хочешь, твоим.
– Нет, спасибо, – сказал Дигори. – Навряд ли мне захочется жить, когда умрут все, кого я знаю. Поживу сколько надо, умру и пойду на небо.
– А как же твоя мама? Ты говорил, что очень любишь ее.
– Причем тут она? – сказал Дигори.
– Да неужели ты не понимаешь, глупец, что яблоко исцелит ее? Оно у тебя, мы одни, лев далеко. Вернись домой, дай матери откусить кусочек, и через пять минут она поправится. Ей станет легче, она заснет, без боли, без лекарств – подумай об этом! Наутро все удивятся, что она здорова. Все станет у вас хорошо, вернется счастье, и сам ты будешь таким, как другие мальчики.
– Ой! – задохнулся Дигори, словно ему стало больно, и приложил ладонь ко лбу. Теперь он знал, что перед ним – самый страшный выбор.
– Что сделал для тебя этот лев? – продолжала колдунья. – Почему ты служишь ему? Что сделал он для тебя и что он сделает тебе? Подумай, что сказала бы твоя мать, узнай она, что ты мог ее спасти – и не спас? Отец твой умрет от горя, а ты предпочитаешь служить какому-то дикому зверю в диком краю…
– Он… он не дикий зверь, – еле выговорил Дигори. – Он… я сам не знаю…
– Он хуже зверя, – сказала колдунья. – Смотри, что он сделал с тобой. Смотри, каким ты стал по его вине. Таким становится всякий, кто его слушает. Жестокий, безжалостный мальчишка! Мать умирает, а ты…
– Перестань! – еле слышно сказал несчастный Дигори. – Что же я, не понимаю? Но… я ведь дал слово.
– Ты сам не знал, что говоришь, – сказала колдунья. – Да и кто здесь тебя слышит?
– Мама, – с трудом проговорил Дигори, – не хотела бы, чтобы я… Она учила меня держать слово… и не красть… и вообще… Если бы она была здесь, она сама сказала бы мне, что яблоко брать не надо.
– Зачем же ей знать? – почти пропела колдунья (трудно оыло представить себе, что ее голос может звучать так сладко) – Не говори ей, и папе не говори. Никто в твоем мире ничего не узнает. И девочку с собой не бери, ни к чему.
Тут колдунья и сделала непоправимый промах. Конечно, Дигори знал, что Полли может вернуться сама, но колдунья этого не знала. А самая мысль о том, чтобы бросить Полли здесь, была такой мерзкой, что все другие слова колдуньи сразу же показались лживыми и подлыми. Как ни худо было Дигори, он сказал громко и четко:
– Тебе-то что? Какое тебе дело до моей мамы? Что тебе нужно? Что ты затеяла?
– Молодец, Дигги! – услышал он голос Полли. – Скорей, бежим!
Понимаете, она молчала все время, ведь это не у нее умирала мать.
– Бежим! – повторил Дигори, помогая ей влезть на спину Стреле, и вскочил туда вслед за нею. Лошадь расправила крылья.
– Что же, бегите, глупцы! – крикнула колдунья. – Ты еще припомнишь меня, несчастный, когда будешь умирать! Ты еспомнишь, как отверг плод вечной юности! Другого яблока тебе не даст никто.
Они едва расслышали сверху ее слова, а она, не тратя попусту времени, направилась по склону горы куда-то на север.
Встали они очень рано, в саду пробыли недолго, и Полли со Стрелой решили, что будут в Нарнии засветло. На обратном пути Дигори молчал, и они не решались с ним заговорить. Он сильно мучился, порою – корил себя, но, вспомнив слезы Аслана, понимал, что иначе поступить ие мог.
Стрела летела целый день, все на восток, вдоль реки, между высокими горами, над лесистыми холмами, над водопадом, ниже, ниже, туда, где тень скалы покрыла леса Нарнии. Когда закат обагрил небо за ними, все трое увидели внизу много самых разных существ. Различив среди них ярко-золотое пятно, Стрела стала спускаться и наконец, встав на ноги, сложила крылья. Дети спрыгнули на землю, и Дигори увидел, что звери, сатиры, нимфы, гномы расступились перед ним. Тогда, направившись прямо ко льву, он протянул ему яблоко и сказал:
– Вот оно, Аслан.
Глава 14.
– Ух ты! – сказал Дигори. – Да это же не дерево, а дядя!
Чтобы все объяснить, отступим немного назад. Как вы помните, звери пытались посадить дядю в землю и полить. От воды он очнулся, увидел толпу зверей и страшно взвыл; с него текли потоки, а земля, осевшая до щиколоток, хлюпала, превратившись в грязь. Вообще-то это было хорошо, потому что все, даже кабан, поняли, что он живой, и выкопали его. Но бежать он не смог, слон схватил его хоботом —помните, звери считали, что надо подержать его, пока не придет Аслан. И вот, они сплели вокруг него клубок из веток, а потом набросали туда еды.
Осел нарвал чертополоха, но дядя его есть не стал. Белка стала метать туда орехи, но дядя прикрыл голову руками и радости не выказал. Птички услужливо роняли сверху отборных червей, но тщетно. Особенно старался медведь – он не съел пчелиное гнездо, которое нашел в лесу, и благородно отдал его дяде. Пчелы еще не все перемерли, и когда добрый зверь сунул клейкий ком в просвет между ветками, дядя дернулся, поскользнулся и сел на землю, вернее – на репьи. «А все-таки, – сказал барсук, – меду он поел» – и впрямь, медведь дотянулся лапой до узника и ткнул улей ему в лицо. Звери искренне привязались к своему странному питомцу и надеялись, что лев разрешит им его держать. Самые умные утверждали, что некоторые звуки, которые он издает, что-то значат. Назвали его Бренди, ибо это сочетание слогов дядя повторял часто и довольно четко.
На ночь его оставили в клетке-клубке; Аслан был занят. У дяди накопилось много орехов, яблок, груш, бананов, но все же он провел неприятную ночь.
– Подведите его ко мне, – сказал Аслан. Один из слонов поднял дядю Эндрью и положил у самых лап льва. Дядя не шевелился от страха.
– Аслан, – сказала Полли, – успокой его, пожалуйста! И… и спугни, чтобы он больше сюда не являлся.
– Ты думаешь, он захочет сюда явиться? – спросил Аслан.
– Понимаешь, – сказала Полли, – он может послать кого-нибудь. Он обрадовался, что из железки вырос фонарь, и решил…
– Он ошибся, моя дорогая, – сказал Аслан. – Здесь все растет эти несколько дней, пока моя песнь висит в воздухе; но она умолкнет. Я не могу сказать ему об этом и не могу его утешить, он слишком плохой. Ему не услышать меня. Если я заговорю с ним, он услышит только рев и рычанье. О, сыны Адамовы, как умело защищаетесь вы от всего, что вам ко благу! Что ж, я дам ему то единственное, что он способен принять.
Он печально опустил большую голову и подул в испуганное лицо чародея.
– Спи, – сказал он, – спи, отгородись на несколько часов от бед, которые ты вызвал. – И дядя Эндрью тут же закрыл глаза, дыхание его стало ровным.
– Отнесите его в сторонку, – сказал Аслан. – А теперь, гномы, покажите, на что вы способны. Сделайте короны для короля и королевы.
Гномы бросились толпой к золотому деревцу и вмиг оборвали все листья, даже обломали ветки (не все!). Теперь Дигори и Полли увидели, что дерево и впрямь золотое, из настоящего, чистого, а значит – мягкого золота. Конечно, оно выросло из золотых монет, выпавших из дядиных карманов, точно так же, как серебряное выросло из серебряных. Невесть откуда гномы притащили хворост, молоточки, наковальню, меха – и через минуту-другую огонь ревел, меха пыхтели, золото гнулось под веселый перестук. Гномы знали свое кузнечное дело!
Два крота (они любили копать) положили на траву кучу драгоценных камней. И вот, под умелыми пальцами маленьких кузнецов засверкали короны – не уродливые и не тяжелые, как у нынешних монархов, а легкие, тонкие, красивые, словно обруч феи. Корона короля была усыпана рубинами, корона королевы – изумрудами.
Когда их охладили в реке, король и королева опустились на колени перед львом, и он короновал их, а потом сказал:
– Встаньте, Франциск и Елена, отец и мать великих королей Нарнии, Орландии и Островов! Правьте справедливо и милостиво. Будьте отважны. Благословение мое – с вами.
Поднялся радостный крик, слоны трубили, птицы хлопали крыльями, а королевская чета стояла торжественно и смущенно, и чем смущенней были они, тем благородней. Дигори еще кричал «Ура!», когда услышал глубокий голос:
– Глядите!
Толпа повернулась, и все издали удивленный, радостный вздох. Немного поодаль стояло прекраснейшее в мире дерево. Оно выросло тихо и быстро, словно подняли флаг на флагштоке, пока длилась коронация. Ветки его осеняли светом, а не тенью, ибо были усыпаны сверкающими, как звезды, серебристыми яблоками. Но прекрасней всего был запах, и, вдыхая его, никто уже не мог ни о чем другом думать.
– Сын Адама, – сказал лев, – ты хорошо сделал свое дело. А вам, обитатели Нарнии, я поручаю другое: оберегайте это Дерево, как оно оберегает вас. Колдунья бежала далеко на север. Там она будет жить, укрепляясь в темной силе, но пока дерево живо, она не придет в Нарнию. Запах его, дарующий нам жизнь, здоровье и радость, для нее – ужас, отчаянье и смерть.
Все смотрели на дерево, а лев, сверкнув золотой гривой, повернулся к Дигори и Полли, заметив, что они о чем-то шепчутся.
– Что с вами, дети? – спросил он.
– Ой, Аслан, прости меня!.. – начал Дигори, густо краснея. – Я забыл сказать, она съела яблоко… – Он замялся, и Полли договорила за него; она гораздо меньше боялась показаться глупой.
– Вот мы и подумали, Аслан, – сказала она, – что тут какая-то ошибка. Колдунья не испугалась запаха.
– Почему ты так решила, дочь Евы? – спросил лев.
– Она же съела яблоко! – сказала Полли.
– Дорогая моя, – ответил лев, – потому она и боится дерева. Так бывает со всеми, кто сорвет плод не вовремя и не вовремя вкусит. Плод хорош, но он приносит благо только тогда, когда ты вправе его съесть.
– Вот как… – сказала Полли. – Значит, он ей не поможет? Она не будет жить вечно и не стареть?
– Будет, – сказал лев, печально качая головой. – Она получила то, что хотела: неистощимую силу и бесконечную жизнь, как богиня. Но для злых сердцем долгота дней – лишь долгота бед, и она уже поняла это. Каждый получает то, что хочет; не каждый этому рад.