– Пух, – вкрадчиво начал он, потому что не хотел, чтоб Пух подумал, будто бы он сдаётся, – мне тут в голову пришла одна мысль. Почему бы нам не пойти сейчас домой и не порепетировать твою песенку? А Иа мы сможет спеть её завтра… или в какой-то другой день, когда встретим его.
– Это очень хорошая идея, Хрюка, – кивнул Пух. – Мы начнём репетировать прямо сейчас, на ходу. Дома репетировать проку нет, потому что это Особая Песенка Для Прогулок, которую нужно петь под снегом.
– Ты уверен? – недоверчиво спросил Хрюка.
– Ты сам поймёшь, когда услышишь песенку. Потому что начинается она с таких слов: «Чем дольше снег идёт, трам-пам…»
– Трам что? – переспросил Хрюка.
– «Пам», – ответил Пух. – Очень хорошо бубнится, знаешь ли. «Чем больше он метёт, трам пам, чем всё…»
– Вроде бы ты пел не о снеге.
– О снеге я пел раньше.
– До «трам-пам»?
– До другого «трам-пам», – пояснил Пух, которому Хрюка сумел-таки задурить голову. – Я сейчас спою её полностью, и тебе всё станет ясно.
Чем дольше
СНЕГ ИДЁТ-трам-пам,
Чем больше
ОН МЕТЁТ-трам-пам,
Чем всё
ВОКРУГ БЕЛЕЙ-трам-пам,
Тем мне
ВСЁ ХОЛОДНЕЙ!
Продрог я и
ОЗЯБ-прыг-скок,
Совсем не чую
Лап-прыг-скок!
На месте не
СТОЮ-прыг-скок!
Танцую
И ПОЮ!
Песенку, как вы сами убедились, он спел от начала до конца, решил, что спел очень даже хорошо, и теперь, соответственно, ждал от Хрюки слов о том, что тот никогда не слышал лучшей Бубнилки для Снежной Погоды. А Хрюка, хорошенько обдумав услышанное, возьми да ляпни: «Пух, речь, по-моему, должна идти не столько о лапах, как об ушах».
К этому времени они уже почти добрались до Унылого Места, где жил Иа. Снег по-прежнему скапливался за ушами Хрюки, и ему это уже изрядно надоело, но тут они свернули к маленькой сосновой роще и уселись на ворота, которые к ней вели. Снег наконец-то перестал, но было очень холодно и, чтобы согреться, они шесть раз спели песенку Пуха, причём Хрюка пел «трам-пам», а Пух – всё остальное, и оба в такт стучали палками о ворота. Немного погодя они согрелись и вновь начали разговаривать.
– Я всё думаю, и думаю я вот о чём. Думаю я об Иа.
– А чего думать об Иа?
– Дело в том, что бедному Иа негде жить.
– Действительно, негде, – согласился Хрюка.
– У тебя есть дом, Хрюка. И у меня есть дом, и дома у нас очень хорошие. У Кристофера Робина есть дом, и у Кенги тоже, и у Совы, и у Кролика, и даже всем друзьям и родичам Кролика есть, где жить. Только Иа жить совсем негде. Так вот что я придумал: давай построим Иа дом.
– Прекрасная идея! – оживился Хрюка. – А где мы его построим?
– Мы построим его прямо здесь, на этой опушке, у этой сосновой рощицы, которая защищает её от ветра, потому что именно здесь я всё это придумал. А опушку мы назовём Пуховой. Решено, на Пуховой опушке мы строим из палок домик для Иа!
– По ту сторону рощи этих самых палок полно! – радостно воскликнул Хрюка. – Я видел. Их там великое множество. И все сложены!
– Спасибо тебе, Хрюка. Своей наблюдательностью ты оказал нам Неоценимую Услугу, и поэтому я бы назвал эту опушку Пухохрюковой, если бы Пуховая не звучала лучше. А лучше звучит она потому, что короче и созвучна опушке. Пошли.
И они слезли с ворот и двинулись на другую сторону сосновой рощи за палками.
* * *
Кристофер Робин проводил утро дома, путешествовал в Африку и обратно. Он как раз сошёл с корабля и знакомился с обстановкой, когда в дверь постучал не кто иной, как Иа.
– Привет, Иа, – поздоровался Кристофер Робин, после того, как открыл дверь и вышел за порог. – Как поживаешь?
– Снег всё валит и валит, – мрачно ответствовал Иа.
– Вижу.
– И подморозило.
– Неужели?
– Да, – кивнул Иа. – Однако, – голос у него стал чуть бодрее, – землетрясений у нас в последнее время не наблюдалось.
– Что случилось, Иа?
– Ничего, Кристофер Робин.
Ничего особенного. Скажи, ты где-нибудь поблизости дома не видел? Полагаю, что нет.
– Какого дома?
– Просто дома.
– И кто там живёт?
– Живу я. По крайней мере, думал, что живу. Но теперь получается, что вроде бы и нет. В конце концов, это же не дело… у каждого есть дом.
– Но, Иа, я не знал… я всегда думал…
– Не знаю, о чём думал ты, Кристофер Робин, но со всем этим снегом, ветром и морозом, не говоря уже о сосульках, на моём поле в три часа ночи совсем не так Жарко, как кажется некоторым. И совсем не Тесно, если ты понимаешь, о чём я толкую. И не Душно. Короче, Кристофер Робин, – продолжил Иа громким шёпотом, – пусть это останется между нами, и я попрошу тебя никому об этом не говорить, но там Холодно.
– Бедный Иа!
– Вот я и сказал себе: «Обитатели Леса будут жалеть, если я замёрзну». Мозгов у них нет, ни у кого, только серая вата, которой по ошибке набили им головы, и Думать они не способны, но, если снег будет падать ещё недель шесть или около того, до них, пожалуй, всё же дойдёт: «А ведь Иа не так уж Жарко в три часа ночи». Вот тогда они все поймут. И пожалеют меня.
– Бедный Иа! – повторил Кристофер Робин. Он уже начал жалеть ослика.
– Я не про тебя, Кристофер Робин. Ты – другой. А сказать я хотел следующее: я взял и построил себе деревянный домик.
– Правда? Как интересно!
– Интересно, между прочим, совсем другое, – как всегда меланхолично продолжил Иа. – Когда я утром ушёл, домик стоял, а когда вернулся, его уже не было. Что совсем не удивительно, даже, напротив, естественно, ведь это домик Иа. Но, тем не менее, у меня возникли вопросы.
Кристофер Робин уже решил, что сейчас не время отвечать на вопросы. Вернулся в дом, надел Непромокаемую шляпу, натянул Непромокаемые сапоги, накинул на плечи Непромокаемый плащ.
– Пойдём и посмотрим, что там у тебя происходит, – сказал он Иа.
– Иногда, если кто-то забирает твой дом, от него остаётся палочка или дощечка, которые не нужны тем, кто забрал дом, поэтому их и оставляют тебе. Если ты, конечно, понимаешь, о чём я. Вот я и подумал, если мы вместе сходим и…
– Пошли, – махнул рукой Кристофер Робин, и они поспешили к краю поля, где росла сосновая роща, возле которой больше не стоял домик Иа.
– Вот, – показал Иа. – И палочки не осталось! Конечно, снега у меня предостаточно, бери – не хочу. Так что жаловаться не на что.
Но Кристофер Робин не слушал Иа, потому что прислушивался совсем к другим звукам.
– Слышишь? – спросил он.
– Что именно? Кто-то смеётся?
– Прислушайся.
Они оба прислушались… и услышали, как чей-то басовитый голос поёт о том, что снег всё идёт и идёт, а другой голос, куда как более тоненький и пронзительный, трампамкает и прыгскокает в промежутках.
– Это Пух! – обрадовался Кристофер Робин.
– Возможно, – не стал спорить Иа.
– И Хрюка! – не менее радостно добавил Кристофер Робин.
– Возможно, – всё так же уныло согласился Иа. – А кто нам нужен, так это Натасканная Ищейка.
Слова песни внезапно изменились.
– Вот мы и построили наш ДОМ! – возвестил бас.
– Трам-пам! – пропел пискляк.
– Это прекрасный Дом…
– Трам-пам…
– Хотел бы я жить в таком ДОМЕ…
– Трам-пам…
– Пух! – крикнул Кристофер Робин.
Певуны разом замолчали.
– Это Кристофер Робин! – оживился Винни-Пух.
– Он сейчас как раз на том месте, откуда мы носили палки, – уточнил Хрюка.
– Пошли! – скомандовал Пух.
Они слезли с ворот и обежали рощицу, а Пух по пути то и дело радостно ахал и охал, предвкушая встречу с Кристофером Робином.
– Ой, да здесь Иа! – удивился Пух, когда закончил обниматься с Кристофером Робином и обнял Хрюку, а Хрюка обнял его, и оба подумали о приятном сюрпризе, который они приготовили Иа.
– Привет, Иа, – поздоровался Пух.