Сам он мучился подозрениями, строил догадки о размерах месторождения, беспокоился, хватит ли золота на четверых, включая дочь Лаймана, если удастся ее разыскать.
Лайман говорил о миллионах, и Стоун ловил себя на мысли, что в своих мечтах он оперирует именно такими суммами. Чем больше он думал об этом, тем более доступными и реальными казались ему деньги, которые раньше казались сказочным богатством. Ему казалось, что он мог бы потратить эти деньги гораздо лучше, чем Лефти, и даже лучше, чем Хили. Ему рисовались радужные перспективы.
Видимо, Лайман предвидел и это, и многое другое. Если бы каждый из них владел тайной, между ними неминуемо вспыхнула бы ссора. Люди, спокойно делящие между собой сотни, за миллионы часто способны убить друг друга. Тем более, в таком диком месте, в каком находились сокровища; из троих оттуда мог вернуться только один. Могло случиться все, что угодно - могла кончиться еда или вода, кто-то мог оказаться слабее других. И поскольку искушение следовало за ними по пятам, в какой-то момент пуля могла бы стать последним аргументом, сделав одного из них наследником двоих других, которым не повезло. Такое случалось. Золото - испытанная приманка дьявола.
Но Лайман все предусмотрел. Они вынуждены были заботиться друг о друге, боясь потерять все. По мере приближения к цели ценность информации, которой владели Лефти и Хили, уменьшалась, а сведения, сообщенные Стоуну, поднимались в цене. Лайман доверял Стоуну больше всех. Только на Стоуна надеялся умирающий, поручая им разыскать свою дочь и разделить с ней сокровище.
Их путь лежал через Неваду в направлении на Солт-Лейк, Сан-Педро и Лос-Анджелес, следовательно, в Город Ангелов. Стоун объявил о своем решении отправиться на север, в Тонопа, и попытаться по горячим следам разузнать что-либо о Лоу. Он отправился один, оставив Лефти и Хили ночевать в Риолайте, решив нагнать их в поезде на следующий день.
Лоу хорошо помнили в Тонопа, и не с лучшей стороны. Его не без оснований подозревали в подтасовках анализов руды в интересах людей, занимавшихся рискованными делами. Известие о его смерти не вызвало сожаления. Он ушел из пробирной палаты двумя годами раньше, жил все время один в одной и той же гостинице, и не было никаких признаков того, что у него имеется семья. Несмотря на неутешительные результаты поездки, Стоун остался ею доволен.
В Риолайте Стоун нашел Лефти на платформе незадолго до отправления поезда.
- Хили на станции, - сказал кокни. - Ему ужасно хотелось избавиться от меня, и я почти уверен, что он ожидает телеграмму. Думаю, что сам он уже отправил несколько. Я видел бланки у него в комнате. Готов поспорить на бутылку, что телеграфировал он в Лос-Анджелес.
- Для тебя это будет слишком легкая победа в споре, Лефти, - ответил Стоун. Они увидали Хили, который торопливо шел по платформе, на ходу комкая и пряма в карман лист желтой бумаги.
- Но я не смогу заплатить, если проиграю. В Калифорнии сухой закон.
- Меня это не беспокоит, - Лефти подмигнул. - Пока есть спрос, будет и предложение. Всегда найдутся люди, у которых можно разжиться бутылкой.
- Послушай! - сказал он шепотом. - Я мог бы незаметно достать эту телеграмму, а потом положить обратно. Может, попытаться?
- Скорее всего, это насчет тех денег, которые он собирался добыть в Лос-Анджелесе, - сказал Стоун. - Пока он не сделал ничего плохого, мы тоже будем вести честную игру, Лефти.
- Каждая монета, вложенная им в общее дело, таит в себе какой-то подвох, - пробормотал Лефти, глядя на приближающегося Хили. Стоун улыбнулся тому, как Лефти перефразировал старую поговорку: "Бойся данайцев, дары приносящих".
Стоун хорошо помнил, что Хили намеревался закрепить свое участие в деле юридическим документом, который связал бы их взаимными обязательствами.
Необходимо было бы зафиксировать в документе и то, что часть денег, предназначенная для дочери Уота Лаймана, останется в неприкосновенности до тех пор, пока не будут исчерпаны все средства для ее поисков. У Стоуна был на примете один человек, - его старый друг и член коллегии адвокатов в Лос-Анджелесе, - который мог бы составить такой документ. Эти мысли занимали Стоуна всю дорогу до Лос-Анджелеса.
Глава четвертая. Мехикали
Стоун обедал в Джонатан-клубе со своим другом, адвокатом по имени Редферн.
- Ты, Джим, конечно, сам знаешь, как поступать, - сказал стряпчий. Но ты имеешь дело с парой отъявленных негодяев. Из них двоих я бы предпочел британца. Этот Хили - скользкий, хладнокровный и опасный тип, настоящая змея. Если дело, ради которого вы пускаетесь в путь, стоящее, хотя в это и трудно поверить, то берегись. Ты, как я понимаю, курица, несущая золотые яйца, но лишь до той поры, пока ты не скажешь: "Сезам, отворись!" волшебной пещере из арабских сказок. Если продолжать сравнение, то помнишь ли ты, как поступали разбойники с непрошенными гостями?
- Разрезали их на куски, не так ли? - улыбнулся Стоун.
- Но ты забыл, как танцовщица перехитрила разбойников. Да, я рискую, но большую часть жизни я был никчемным бездельником, который исколесил полмира и впустую истратил уйму денег. Я привык тратить деньги, Редферн. Я приучил себя к этому. Если исключить из жизни путешествия, книги, музыку, хорошую еду, модную одежду, красивых женщин, возможность общаться с друзьями и по мере сил помогать им, - тогда не стоит и жить. Я - сибарит. Еще совсем недавно я долбил порфир в горах Невады, в надежде найти под ним золото. Я почти смирился с такой жизнью, но этот случай словно пробудил меня. Я понял, до чего мне осточертел Скайфилд. В моей работе не было ничего романтического. Не больше, чем в работе мусорщика в Нью-Йорке. У меня не было ничего, кроме слабой надежды докопаться до золота под пластом порфира, да и та временами покидала меня. Если я играю, я должен знать, что стоит на кону. Я почуял запах золота, Редферн. Я видел его и слышал о нем, об огромной стене из белого кварца, усыпанной золотом. Я видел кусочки этой стены. Я покажу тебе их... Здесь все, Редферн: и богатство, и тайна, и пустыня, где тебя подстерегает смерть от рук кровожадных индейцев, а может быть, и от собственных компаньонов.
- Один из которых, - сказал Редферн, - похоже, готов удавить тебя долларов за десять, а другой, Хили, охотно бы заплатил ему за это.
- Ничего не поделаешь, - ответил Стоун. - Мне нужны деньги на то, о чем я только что тебе говорил. Да и сам риск нашего предприятия влечет меня. Это мой шанс. Шанс снова начать уважать себя, возродиться к новой жизни. Я был порядочным негодяем и хочу порвать с прошлым. Если дело не выгорит, значит, так тому и быть. В свои тридцать лет я уже конченый человек, и физически, и морально. Я хочу совершить невозможное - начать жизнь заново. Другого случая не представится.
- Ну-ну... Возрождение Джима Стоуна... - проговорил Редферн. - Ты не выглядишь таким уж безнадежным. Что до меня, то я сколотил небольшое состояние и стал очень тяжел на подъем.
- Ты семейный человек, - сказал Стоун. - Этакий откормленный стойловый бычок. Может, отправишься с нами в пустыню? Пан или пропал...
- Это невозможно. Хотя, должен тебе признаться, эта золотая стена будет часто сниться мне по ночам. А если серьезно, Стоун, то ты рискуешь погибнуть. Знаешь ли ты, сколько людей возвращается из пустыни? Меньше половины, если только они не "Пустынные Крысы". У тебя, может, и есть кое-какой опыт, Джим, но Ларкин совсем не знает Запада, а Хили вряд ли когда-либо рисковал своей шкурой. Разве что в казино. Даже на приисках он был всего лишь поваром. Он изнежен. В пустыне вы будете беспомощны, как дети. Она полна ловушек.