Ты меня относишь к категории стареющих козлов, и так оно и есть, среди прочего. Вряд ли я буду есть суп из улиток. Это опять окажется мусака 30 . Правда, греческая кухня отвратительна? Если бы не чертова Сапфо… Самое меньшее, в чем ты нуждаешься, это женщина. Или ты из тех, кто под занавес жизни открывает свою истинную суть и начинает бегать за каким-нибудь молодым красавчиком?
— Заткнись, Бога ради!
— Все это должно уйти из тебя, излиться куда-то далеко-далеко, покинуть тебя с боем и лишениями. О да. Тебе нужна женщина.
— Ты какую-то конкретную имеешь в виду?
— Вот больной и так далее.
— «Макбет», смотри.
— Знаешь, что сказал Аполлон? Ну, конечно же, знаешь. Познай себя. Может, ты жил все эти годы, совершенно не зная себя. Тебе нужна подружка. Начни с собаки.
— Я их не люблю.
— Черви под панцирем — это не просто человеческий садизм, понимаешь ли. Это чистая поэзия искусства. Только Всевышний мог выдумать такое.
— Мне надоело разговаривать о Холидее, то есть…
— Ну да. Ты же всегда был прозаиком, разве не так?
— Остроумным прозаиком.
— А куда же делось твое знаменитое остроумие, je me demande 31 ?
— Я стар. Я все быстрее и быстрее движусь…
— Куда?
По-моему, я заорал во всю глотку:
— Куда мы все идем, идиот!
Кажется, я помню слово в слово все, что он сказал после этого, потому что передо мной и сейчас стоит его лицо, приближающееся ко мне через стол, настолько близкое, что я заметил у него подрисованные брови:
— Уилф, дорогой. В оплату за ссуду. Сходи к попу или отшельнику. Если не сделаешь этого, хотя бы держись подальше от врачей, работающих вдвоем. Иначе они упекут тебя в дурку, не успеешь сказать «я не шизик».
Глава XI
Это не биография. Не знаю даже, что это такое, потому что существуют огромные провалы, когда я не помню, что происходило, и еще большие провалы, когда я помню, что не происходило ничего. Хотя это не так и плохо — по крайней мере способствует моим попыткам придать хоть какую-нибудь упорядоченность этой кипе бумаги. Но месяцы после встречи с Джонни на Лесбосе получаются крайне обрывочными из-за состояния, в котором я пребывал. В ту же ночь, когда Джонни поставил мне столь странный диагноз, я понял, что пора сматываться. Но вместо этого я погрузился в запой, изо дня в день потребляя огромное количество «Миноса» и почти не видясь с Джонни, к числу многих пороков которого пьянство не относилось. Наконец, мне как-то удалось доставить себя на аэродром и исчезнуть. (Адрес я оставил: Риндерпест, Блумфонтейн, Южная Африка.) Хвала Господу за то, что существуют самолеты! Они позволяют за считанные часы кардинально изменить мировоззрение. Помню, я сидел рядом с каким-то типом, по-моему, канадцем, и рассуждал, как замечательно летать, потому что чем больше летаешь, тем больше вероятность, что попадешь в катастрофу, а смерть при этом будет мгновенной, чего можно только желать — «Юлий Цезарь», смотри. Канадец принадлежал к тем, кого Джонни назвал бы трусливой-трусливой размазней, и ему вовсе не понравилось напоминание, что мы висим в воздухе над глубокой-глубокой водой благодаря тому, что некий сумасшедший сумел использовать законы аэродинамики. Он встал и пересел на другое место. Я понимал, что Афины просто кишат ребятами из Великобритании и Штатов, поэтому тут же улетел в Южную Африку, забыв о том, что именно там оставил адрес до востребования. Вспомнил я об этом уже в воздухе и твердо решил тут же вернуться обратно. Но — вот отсюда начинаются обрывки — я каким-то образом очутился в частной лечебнице. Я живьем столкнулся с раскаленными докрасна червями под моим панцирем и симпатичной врачихой, которая вывела их из меня всякими приемами, например, демонстрируя мне живого омара с рынка, хотя вообще-то, кажется, мне все это просто привиделось.
Конечно, жар изнутри меня она удалить не смогла, но спасибо ей и на том. Мне казалось, что в более мягком климате переносить жар будет легче, но после того, как я называл столько адресов до востребования, уже почти не оставалось стран, где я не засветился бы. Поэтому я улетел в Рим (адрес: Шангри-Ла, Катманду, Непал), но не успел самолет приземлиться, как я вспомнил Рика на Пьяцца Навона. Заметая следы, я пересел на местную линию и заказал прокатную машину. Ехал я очень медленно, поскольку вовсе не горел желанием немедленно отправиться туда, куда в конце концов придется отправиться. Теперь придется рассказать об этом островке, хотя мне этого совершенно не хочется, от воспоминаний до сих пор бросает в дрожь. Но никуда не денешься — именно там была первая половина. Вторую половину напишу потом. Вообще-то меня давно подмывает сделать это, но трезвым взяться за перо я не в состоянии — вот в чем проблема. Я-то знаю, что утром спущусь в кухню считать пустые бутылки, не опасаясь, что войдет Лиз, подобно чьему-то призраку из журнала «Вог». И «астрохам» Рик не будет рыться в мусорном ящике. Он, видимо, где-то бродит в поисках меня. Поскольку Лиз убрала этот самый ящик, я теперь могу с того места, где сижу, рассматривать через лужайку лес на другом берегу, вернее, мог бы, но не сейчас, в три часа ночи. Ведь оттуда приходят барсуки и барсучат меня, да и Рика тоже.
Ладно. Я проехался на пароме и прибыл в город, где на моих глазах убили начальника полиции. Это сделала мафия, а мне почему-то казалось, что она работает на Холидея, поэтому я тут же помчался на другой паром, отправлявшийся не туда, откуда прибыл, а дальше, еще дальше, и вот я оказался в машине на набережной городка с улочками настолько узкими, что ездить по ним нельзя было. Поскольку мне не понравился вид комплекса из трущобы, сарая, забегаловки и круглосуточно открытой лавки, который назывался отелем «Марина», я пошел в город искать что-то побольше и поприличнее, где был бы бар, а не дощатый навес, где возились две грязные старухи. Я подходил к воротам, открывал их и заходил в дома, которые принимал за виллы, а виллы в Италии сплошь превращены в отели. Следовало бы обращать внимание на то, что в этих домах нет окон. Глупо с моей стороны. В одном я прошел в конец длиннющего коридора, и там, естественно, оказались античные трупы, все одетые и держащиеся за стены в поисках опоры — без нее они не устояли бы. Я весь трясся, когда выбрался оттуда, но почему-то эта дрожь, которой пора было бы прекратиться, потому что я уже боялся не больше обычного, только усилилась. Я остановился среди этих домов без окон и закричал:
— Весь остров трясется!
Так и было. Говорить живым или мертвым о том, что остров трясется, — все равно что везти уголь в Ньюкасл. В конце концов я нашел отель с окнами и без трупов, не считая бармена, который явно много лет не был в употреблении; мой чемодан принесли из машины, и я до утра сидел на краю кровати, ожидая, когда пройдет дрожь, но она не прекращалась. Наверное, я уснул, но дело в том, что у меня наконец-то вопреки словам Лиз объявилось подсознание и стали сниться такие сны, такие сны! Видимо, я даже завтракал, потому что помню, что бродил по острову и обнаружил, что он состоит из вулканической пемзы, среди которой там и сям торчали острые шпили из темной стекловидной массы. Интересное место для нормального человека, но не для меня на грани нервного срыва. Было ли это на самом деле? Конечно, было — из-за того, что произошло потом.
Почему-то мне захотелось кофе, и я пил его чуть ли не ведрами. После этого, чтобы оставаться трезвым, я решил прогуляться, избегая центра города, мертвого центра притяжения, ха и так далее. Сицилийские похоронные обычаи -см.
Вот я и вышел, осторожно придерживаясь стен.