---------------------------------------------
Сартаков Сергей Венедиктович
Сергей Венедиктович Сартаков
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВПЕРЕД!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДОМОЙ, ДОМОЙ!..
Директор леспромхоза Петр Федорович Горячев вопросительно посмотрел на Александра: белокурый, голубоглазый парень в военной форме, но уже без погон; широкая планка с орденскими лентами... Откуда он? Кто такой? В своем поселке Петр Федорович знал каждого. Новому человеку попасть сюда не просто. Поселок в глухой тайге, грунтовых дорог к нему нет, по Ангаре и пароходы не ходят, катеров снизу за последние дни тоже не было. Вчера прилетел из города патрульный самолет лесной авиации. Не на нем ли пожаловал сюда этот парень? Зачем?..
- Товарищ директор, мне бы надо уехать.
- Уехать? Куда уехать?
Вороша длинные, распадающиеся в стороны волосы, Петр Федорович все поглядывал на парня: кого-то из знакомых напоминает он ему...
- Мне надо в Утесову.
- В Утесову? Вона куда! Далеконько. Чем же я должен помочь?
- На плоту проплыть прошу разрешения. Говорили мне, что пойдет у вас плот до самой Утесовой.
- Даже немного дальше - до Куликовского лесозавода. Ну что ж, плывите, билеты на плот не продаются. Места хватит. И лоцман будет рад-радешенек, что лишний человек на плоту поплывет. - И не вытерпел, спросил: - А как вы к нам сюда-то попали?
- Попутчиком на патрульном самолете прилетел.
- Ага! Так я и подумал. Я вас как будто и раньше встречал?
- Не знаю. Вряд ли. Разве вчера вечером в клубе - заходил я на праздник ваш посмотреть.
- Да, возможно, там я вас и видел, - сказал Горячев, - хотя точно и не помню. А для нас вчера большой был праздник. Как же, сплотку закончили, последний плот в дорогу приготовили - все! Да еще с каким перевыполнением плана... А вы откуда к нам прибыли?
- Из Вены, - сказал Александр.
- Чего же так долго в армии задержались? - полюбопытствовал Петр Федорович.
- Все просился, чтобы меня в кадрах оставили.
- Ну и что получилось?
- Как видите: ничего. Другие тоже просились. А нас всех демобилизовали.
- И правильно! Конец войне - и, значит, все к мирной жизни вернулись. А что же вы из города по Енисею на пароходе прямо в Утесову не уехали? Зачем к нам-то сюда, на Ангару, забрались? И, выходит, на один день только...
- Видите ли, я почти здешний - тогучанский. Фамилия моя Прутовых...
- А! Вон что... Так это ваша мать в Тогучанах была учительницей?
- Да. А вы знаете ее? - обрадованно спросил Александр.
- Знаю, - сказал Петр Федорович. - Как не знать Евдокии Филипповны.
- Наверно, сильно она постарела? Так, по фотографиям, мне казалось...
- Годы, конечно, идут, - заметил Петр Федорович, - только вы очень-то фотографиям не верьте. Они любят у человека морщины показывать. А дело совсем не в морщинах. Была бы душа молодой.
- Это верно, - сказал Александр, и лицо его засветилось. - Мама у меня всегда была энергичной!
- Такой и осталась. Потому и с повышением - ее заведующей школой в Кондратьеву перевели.
- Это, кажется, в сторону от реки?
- Да, десять километров от Утесовой... Так-так, теперь мне понятно, почему я вас признал за знакомого: вы лицом на свою мамашу похожи. Да-а... Выходит, ехали и не знали, что Евдокии Филипповны здесь уже нет?
- Выходит, так. Из Вены путь сюда не близкий. Наверно, мама мне написала, а письмо со мной в дороге разминулось.
- Случается. Теперь когда же вы домой попадете? До Утесовой отсюда неделя пути. А так бы, если из города сразу на пароходе, всего одни сутки.
- Да... Но что же теперь сделаешь?
- Ничего не сделаешь. Действительно, другого выхода для вас нет. Что вы делать в Кондратьевой собираетесь?
- Пока не знаю еще.
- Вы специалист какой-нибудь?
- Гражданской специальности нет.
Десятилетку кончил - и сразу на фронт, - сказал Александр.
- Так... - протянул Петр Федорович. - Ну ничего, специальность быстро приобретете. Кондратьева - село большое. Там есть где на работу устроиться.
Он рукой повертел в воздухе. Не найдя, что еще сказать, начал приглаживать непослушные волосы.
- Значит, я могу идти на плот? - спросил Александр.
- Конечно, конечно! Я там тоже, только немного попозднее, буду...
Александр поблагодарил Петра Федоровича и, выйдя из конторы, зашагал к реке.
Плот, предназначенный к отправке, вытянувшись почти на километр, подобно острову отделялся от берега протокой. Вода с шумом струилась в этой узкой щели. Ритмично подрагивали стальные тросы, которыми плот удерживался на причалах. Берег был пуст, безлюден. Сколько было видно глазу, толстый слой коры, облетевшей с бревен, устилал спуск к реке.
Стояли последние дни августа. Согретый утренним солнцем воздух был напоен тем терпким ароматом, который присущ только плотбищам. Пахло вянущими листьями тальника, свежей сосновой щепой, развороченной бревнами влажной землей. И все заглушал резкий, слегка кисловатый запах мокрой коры.
Не один раз за минувшие годы Александру приходилось ожидать очереди у наскоро устроенных военных переправ. Там, так же как и здесь, грудами лежали бревна и щепки и так же была взворочена земля, но не запомнился ему этот терпкий аромат подсыхающей коры. Всегда на переправах было только одно: сдержанный шум людских голосов, черта противоположного берега и жадное стремление достигнуть его поскорее. Теперь с такой же жадностью он всматривался в затянутую синей дымкой даль реки. Там, впереди, был дом, там его ожидала встреча с матерью, там для него начнется мирный труд. И, должно быть, от ощущения близости всего этого таким бодрящим и возбуждающим казался запах плотбища, что хотелось петь, прыгать, ворочать любые тяжести, широко шагать, ловя открытым ртом пряный воздух надвигающейся осени.
Из шалашки - маленького домика на плоту - вышел мужчина. Широкоплечий, немного сутулый, с коротко подстриженной седой бородой. Седина серебрилась у него и на висках. Он подошел к кромке плота, надвинул фуражку ниже на лоб, из-под ладони глянул на Александра и негромко спросил:
- Ты что, парень, сюда, что ли, метишь?
- Да, - откликнулся Александр. - Вы лоцман?
- Лоцман. А что тебе?
- С вами до Утесовой попутным сплыть хочу.
- Езжай! - радушно сказал лоцман. - Бери эвон лодку да подплывай.
Александр последовал его совету, бросил в лодку шинель и чемодан и, работая шестом, быстро перемахнул через стремнину, отделявшую плот от берега.
- Так... Отслужил, значит? Совсем теперь? - спросил лоцман Александра, когда тот стал с ним рядом, и стряхнул прилипшую к его гимнастерке щепочку.
- Да, отслужил. Пять лет. Год в военной школе проучился, три провоевал, а потом еще год в армии оставался.
- И за границей побывал, значит?
- Побывал.
- Понравилось?
- Нет, не понравилось! - засмеялся Александр. - Рад, что домой наконец приехал.
Лоцман одобрительно посмотрел на Александра. В глазах у него вспыхнули ответные искорки затаенного смеха.
- Н-да, в первую германскую я тоже повоевал, - сказал он, - и тоже был за границей, в Турции. Так веришь - нет, вода даже - и та была невкусная... Да, - он надвинул фуражку совсем на глаза, - на родине-то и воздух совсем другой - легче дышится. - Он присмотрелся к Александру. - Офицером был?
- Да. Лейтенантом.
- Молодец! Как зовут тебя?
- Александром. А вас?
- А я, значит, Евсей. По отцу - Маркелыч. На "вы" меня не зови - беда не люблю, запомни. Так вот, Александр, пошли, что ли, в шалашку?
В шалашке, построенной из тонких колотых досок, было прохладно. Ветер гулял в щелях между досками. Вдоль стен, из конца в конец, тянулись нары.