– Бейби, – сказала слепая, – подай милорду и мисс Эштон хлеба и меду. Они простят твою неловкость, если ты постараешься сделать все быстро и аккуратно.
Бейби исполнила приказание хозяйки со всем проворством, на какое была способна; она засуетилась, но, как у рака, ноги ее двигались в одну сторону, а голова была обращена в противоположную, так как она не сводила глаз с милорда, которого его подчиненные видели очень редко, хотя часто слышали о нем. Хлеб и мед были поданы на листе латука, и гости из приличия отведали скромного угощения.
Сэр Эштон сел на гнилой ствол сваленного бурей дерева. Ему, очевидно, хотелось продолжить разговор, но он не знал, какой выбрать предмет.
– Вы, вероятно, давно живете в этом имении? – спросил он после минутного молчания.
– Скоро шестьдесят лет, как я впервые увидела Рэвенсвуд, – сказала Элис, и хотя она говорила учтивым и почтительным тоном, но, по‑видимому, только подчинялась неизбежной необходимости отвечать на предлагаемые ей вопросы.
– Судя по вашему выговору, вы родились не в этих местах? – продолжал лорд‑хранитель.
– Я родилась в Англии, милорд.
– Однако вы, кажется, очень привязаны к нашей стране и любите ее как родину?
– Здесь, милорд, – сказала слепая, – я знала и радости и горе, ниспосланные мне небом; здесь я прожила двадцать лет с нежнейшим и добрейшим из мужей; здесь я родила шестерых детей и здесь похоронила их. Они покоятся вон там, у полуразвалившейся часовни. При их жизни у меня не было другой родины, кроме их родины, и после их смерти мне не надобно иной.
– Но ваш дом в очень плохом состоянии, – заметил сэр Уильям, бросая взгляд на ветхое жилище.
– Ах, отец! – воскликнула Люси, ловя лорда‑хранителя на слове. – Прикажите починить его! – И смутившись, добавила:
– Разумеется, если сочтете возможным.
– Мне бы не хотелось, чтобы милорд беспокоился из‑за меня, дорогая мисс Люси, – сказала слепая. – На мой век мне хватит!
– Но прежде вы жили в хорошем доме, – настаивала Люси, – и были богаты, а теперь, под старость, вам приходится ютиться в такой лачуге.
– Для меня и этого достаточно, мисс Люси. Если мое сердце выдержало столько своих и чужих горестей, то, верно, уж закалено против всяких напастей, а мое старое тело не стоит ваших хлопот.
– Вы, вероятно, испытали немало превратностей на своем веку, – сказал сэр Уильям, – и опыт, разумеется, научил вас быть ко всему готовой.
– Он научил меня смирению, милорд, – последовал ответ.
– И вы не можете не знать, что годы всегда приносят с собою перемены.
– О да, милорд. Я знаю, что ствол, на котором вы сейчас сидите – остаток великолепного громадного ясеня, – должен рано или поздно сгнить, если прежде его не уничтожит топор дровосека. Но я надеялась, что мои глаза не увидят падения старого дерева, под сенью которого стояло мое жилище.
– Не подумайте, что я рассержусь на вас за то, что вы сожалеете о прежних владельцах моего поместья, – ответил сэр Эштон. – У вас, без сомнения, есть причины любить их, и я уважаю ваши чувства.
Я прикажу починить ваш домик, и, надеюсь, мы будем друзьями, когда короче узнаем друг друга.
– В мои годы уже не обзаводятся новыми друзьями, – сказала Элис. – Я очень благодарна вам, милорд; вы, несомненно, говорите от души. Но я ни в чем не нуждаюсь и не могу ничего принять от вас.
– В таком случае, – продолжал лорд‑хранитель, – позвольте мне по крайней мере сказать, что я рад встретить в вас женщину умную и воспитанную и надеюсь, что вы будете жить в моих владениях до конца своих дней.
– В таком случае, – продолжал лорд‑хранитель, – позвольте мне по крайней мере сказать, что я рад встретить в вас женщину умную и воспитанную и надеюсь, что вы будете жить в моих владениях до конца своих дней. Я освобождаю вас от арендной платы.
– Я тоже на это надеюсь, милорд, – спокойно ответила слепая. – Насколько мне помнится, освобождение от платы входит в одно из условий продажи вам Рэвенсвуда, хотя такое ничтожное обстоятельство могло легко ускользнуть из вашей памяти.
– В самом деле, – сказал лорд‑хранитель, несколько смущенный, – я припоминаю… Но, я вижу, вы слишком привязаны к вашим старым друзьям, чтобы принять услугу от их преемника.
– Нисколько, милорд. Я благодарна вам за доброе отношение ко мне, хотя и не могу принять ваших милостей, и желала бы доказать вам мою признательность иначе, чем теми немногими словами, которые мне придется сейчас сказать вам.
Сэр Уильям не без удивления взглянул на нее, но не сказал ни слова.
– Милорд, берегитесь, – продолжала Элис, – вы на краю пропасти.
– Что вы говорите! – взволновался сэр Эштон, и его мысли тотчас обратились к политическому положению страны. – До вас дошли какие‑нибудь слухи?
Составлен, заговор? Готовится мятеж?
– Нет, милорд. Люди, занимающиеся подобными делами, не посвящают в них старых, слепых и больных. Я хочу предостеречь вас от опасности совсем иного рода. Вы слишком далеко зашли, милорд, в отношении Рэвенсвудов. Верьте мне, это – лютый род, а люди, доведенные до отчаяния, всегда опасны.
– Что вы, что вы! – воскликнул лорд‑хранитель. – Я тут ни при чем: таково решение суда, несли Рэвенсвуды недовольны тем, что я выиграл дело, пусть в суд и обращаются.
– Но они могут думать иначе и, изверившись в помощи закона, свершить правосудие собственными руками.
– Что вы хотите этим сказать? – воскликнул сэр Эштон. – Неужели вы думаете, что молодой Рэвенсвуд способен прибегнуть к насилию?
– Сохрани бог, чтобы я сказала что‑либо подобное! Он честный, прямой, – да, да, честный, прямой, – так я сказала, и еще добавлю: чистосердечный, великодушный, благородный юноша; но все же он – Рэвенсвуд, он будет выжидать свой час. Не забывайте участи сэра Джорджа Локхарда.
Сэр Эштон невольно вздрогнул при этом намеке на недавнее трагическое происшествие, а слепая между тем продолжала:
– Чизли, убивший Локхарда, был родственником лорда Рэвенсвуда. Я сама слышала, как он открыто в присутствии нескольких свидетелей грозился исполнить жестокое дело, которое потом совершил. Я не выдержала, хотя по моему положению мне следовало молчать, и сказала ему: «Вы задумали страшное преступление и ответите за него перед всевышним судьей». Никогда не забуду его взгляда, когда он сказал: «Мне придется за многое ответить, так отвечу еще и за это!» Вот почему я говорю: не преследуйте человека, доведенного до отчаяния! В жилах Рэвенсвуда течет кровь Чизли, а одной капли этой крови достаточно, чтобы зажечь пожар. Говорю вам: берегитесь его!
То ли намеренно, то ли случайно, но слепая старуха задела слабую струну в сердце лорда‑хранителя.
Шотландские бароны не гнушались убийством врага из‑за угла, и под давлением обстоятельств или тогда, когда иначе нельзя было отплатить обидчику, к этому отчаянному и недостойному средству прибегали не только в те далекие, но и в недавние времена. Сэр Уильям превосходно знал об этом; он также знал, что причинил немало зла семейству Рэвенсвудов, и имел все основания опасаться мести – этого неизбежного следствия пристрастия судов – со стороны наследника разоренного им рода. Сэр Уильям постарался скрыть от слепой овладевшее им волнение; но человек даже менее проницательный, чем старая Элис, легко мог бы догадаться, что ее слова произвели на него сильное впечатление.