— Скажи мне все! Скажи мне все! Я хочу все знать! -
— А потом, сегодня утром, Катрин, когда этот проклятый Матье принес мне письмо от Парижанина, письмо, где этот человек обращается к тебе, моя Катрин, к тебе, к которой я не смею обращаться иначе, как к Святой Деве, этот человек смеет обращаться к тебе, мой прекрасный лесной цветок, как к какой-нибудь городской красотке! Узнав об этом, я почувствовал такую боль, что решил, будто я умираю, и в то же время такое бешенство, что я сказал себе: «Пусть я умру, но перед тем, как умереть, я его убью!»
— О, — ласково прошептала Катрин, — так вот почему ты по ехал на дорогу, ведущую в Гондревиль с заряженным ружьем, вместо того, чтобы спокойно ждать здесь твою Катрин! Так вот почему ты проскакал шесть лье за два с половиной часа, рискуя умереть от жары и усталости! Но ты был наказан: ты увидел твою Катрин на час позже, чем следовало! Правду говорят, что вместе с виновным страдает и невинный! Ревнивец!
— О, да, ревнивец, ты правильно сказала! — прошептал Бер нар сквозь зубы, — ты не можешь себе представить, что такое ревность!
— Могу, потому что однажды я тоже начала ревновать, — смеясь, возразила Катрин, — но сейчас я больше не ревную, будь спокоен!
— Дело в том, видишь ли, — продолжал Бернар, сжав руку в кулак и поднося ее ко лбу, — если бы, к несчастью, злой рок распорядился бы так, чтобы ты не получила это письмо, или, получив его, ты бы не изменила свой путь… И если бы ты поехала через Вилльер-Котре и встретила этого фата… то… от одной этой мысли моя рука тянется к ружью и…
— Замолчи! — воскликнула Катрин, испуганная выражением лица молодого человека и в то же время словно пораженная каким-то видением.
— Замолчать! А почему я должен замолчать? — спросил молодой человек.
— Там, посмотри, — прошептала Катрин ему на ухо, — он там, у двери!
— Он! — воскликнул Бернар. — И что он делает здесь?
— Тише! — сказала Катрин, сжимая руку молодого человека. — Твоя мать пригласила его вместе с мсье мэром и мадемуазель Эфрозин… Бернар, он твой гость!
Действительно, на пороге возник молодой человек, одетый в изящный костюм для верховой езды и цветной галстук, в руке он держал хлыст. Увидев молодых людей, стоявших почти в объятиях друг друга, он, казалось, спрашивал себя, должен ли он уйти или остаться.
Взгляды Бернара и вновь прибывшего встретились.
Глаза молодого лесничего метали молнии.
Парижанин инстинктивно понимал, что попал в логово зверя.
— Извините, мсье Бернар, — пробормотал он, — но я искал…
— Да, — сказал Бернар, — и в результате вы нашли то, что не искали?
— Бернар! — тихо сказала Катрин.
— Оставь! — сказал молодой лесничий, пытаясь освободиться от объятий Катрин. — Я должен сказать несколько слов мсье Шолле; если мы сейчас честно и откровенно поговорим, то все будет решено!
— Бернар! — продолжала настаивать Катрин. — Будь терпеливым и хладнокровным!
— Будь спокойна… но только дай мне сказать два слова этому господину… или, клянусь Богом, я скажу ему больше!
— Да, но…
— Успокойся же, прошу тебя! — И настойчивым движением
Бернар подтолкнул Катрин к двери.
Девушка поняла, что всякая попытка остановить его, всякая настойчивость с ее стороны только бы увеличили гнев возлюбленного. Поэтому она вышла из комнаты, умоляюще сложив руки и ограничившись мольбой во взгляде.
Когда дверь на кухню, через которую вышла Катрин, закрылась, молодые люди остались наедине.
Бернар проверил, хорошо ли захлопнулась дверь, и закрыл ее на засов.
Затем он повернулся к Парижанину.
— Итак, мсье, — сказал он, — я тоже кое-что искал, вернее, кое-кого, но мне повезло больше, чем вам, так как я нашел того, кого искал. Я искал вас, мсье Шолле!
— Меня?
— Да, вас!
Молодой человек улыбнулся. Когда на него нападал мужчина, он вел себя так, как подобает мужчине.
— Вы меня искали?
— Да.
— Но, как мне кажется, меня совершенно не трудно найти!
— За исключением того момента, когда вы уезжаете рано утром в тюльбири, чтобы встретить парижский дилижанс по дороге, ведущей в Гондревиль!
Молодой человек резко выпрямился и с гордой улыбкой ответил:
— Я выезжаю из дома в тот час, который мне удобен, и я еду туда, куда мне хочется, мсье Бернар. Это никого не касается!
— Вы абсолютно правы, мсье. Каждый свободен в своих действиях, но есть истина, которую вы, надеюсь, не будете оспаривать, так же как я бы не стал оспаривать, если бы она исходила от вас!
— Какая?
— То, что каждая собственность имеет хозяина!
— Я с этим и не спорю, мсье Бернар!
— В таком случае вы понимаете, мсье Шолле, что если я землевладелец, то поле, входящее в мою собственность, принадлежит мне; если я пастух, то мое стадо принадлежит мне, если я фермер, то ферма, на которой я живу, — тоже принадлежит мне. И если из леса появится кабан, чтобы опустошить мои поля, то я спрячусь в засаду и убью этого кабана; если появится волк и нападет на моих овец, то я застрелю этого волка; если лиса прокрадется на мою ферму, чтобы полакомиться моими курами, то я поставлю ей ловушку или размозжу ей голову ударом своего сапога! Если бы поле, овцы и куры не принадлежали мне, то я не имел бы на это права, но они мне принадлежат, и это меняет дело! Да, кстати, мсье Шолле, я имею честь вам сообщить, что даже без согласия родителей я хочу жениться на Катрин и что через две недели Катрин станет моей женой, моим благом, моей собственностью, в связи с чем я хочу сказать: «Горе тому кабану, который собирается опустошить мои поля! Горе тому волку, который пытается подобраться к моей овце! Горе той лисе, которая хочет полакомиться моими курами!» А теперь, если у вас есть какие-нибудь возражения, то выскажите мне их прямо сейчас. Я вас слушаю!
— К сожалению, — ответил Парижанин, который, несмотря на всю свою храбрость, был рад выпутаться из затруднительного положения, — к сожалению, вы не единственный, кто меня слушает!
— Не единственный?
— Нет… Вы хотите, чтобы я ответил вам в присутствии женщины и священника?
Бернар повернулся. Действительно, на пороге стояли аббат Грегуар и Катрин.
— Нет, — сказал он, — вы правы. Ни слова!
— Итак, до завтра? — спросил Шолле.
— До завтра! Или до послезавтра! Я к вашим услугам в любое время, когда и где вам угодно!
— Прекрасно!
— Друг мой, — сказала Катрин, очень довольная приходом доброго аббата Грегуара, дающего ей возможность вмешаться во все происходящее, — вот наш дорогой аббат Грегуар, которого мы все так любим и которого я, со своей стороны, не видела уже восемнадцать месяцев!
— Здравствуйте, дорогие дети! — сказал аббат.
Молодые люди обменялись последними взглядами, в которых таился вызов, и Луи Шолле удалился, попрощавшись с Катрин и аббатом, в то время как Бернар с улыбкой на устах приблизился к аббату, чтобы поцеловать ему руку со словами:
— Добро пожаловать, посланник мира! Добро пожаловать в дом, где все мечтают обрести душевный покой!
Глава II. Аббат Грегуар
Даже в самой обыкновенной действительности случаются события, которые посылает Провидение.
Появление аббата Грегуара в тот самый момент, когда молодые люди были почти готовы обменяться вызовом, было одним из таких событий. Для доброго аббата приход в Новый дом между обедней и вечерней, да притом, что он был в нем только один раз, был довольно длительной прогулкой. И поскольку ничто не предвещало присутствия аббата в столь ранний час, то Бернар, поцеловав его руку, с улыбкой спросил:
— Для чего вы пришли сюда, господин аббат! -
— Я?
— Ну да, вы… Держу пари, что вы даже не подозреваете, для чего вы пришли, или, вернее, что вам предстоит сделать в этом доме!
Аббат даже не попытался разгадать загадку, прозвучавшую в словах Бернара.
— Человек предполагает, а Бог располагает, — сказал он. — Я полностью полагаюсь на его волю! — и добавил: — Честно говоря, я пришел с визитом к вашему отцу!
— Вы его видели? — спросил юноша.
— Нет еще, — ответил аббат.
— Господин аббат, — снова сказал Бернар, нежно посмотрев на Катрин, — ваш приход всегда желателен в этом доме, но сегодня особенно!
— Да, я догадываюсь, что это из-за приезда нашей дорогой малютки!
— В какой-то степени из-за этого, дорогой аббат, но в гораздо большей степени по другой причине!
— Ну, дорогие дети, — сказал аббат, ища глазами стул, — вы мне сейчас все расскажете!
Бернар поспешно пододвинул священнику кресло. Он был таким усталым, что не стал долго себя упрашивать.
— Послушайте, господин аббат, — сказал молодой лесничий, — я должен был бы произнести длинную речь, но я предпочитаю сказать все в двух словах. Мы с Катрин хотим пожениться.
— О! О! И ты любишь Катрин, мой мальчик? — спросил аббат Грегуар.
— Да, я уверен в этом!
— И ты любишь Бернара, дитя моё?
— Всем сердцем!
— Но мне кажется, что эту тайну нужно сообщить взрослым, — заметил аббат.
— Да, господин аббат, — сказал Бернар, — но вы друг моего отца, вы — исповедник моей матери, вы наш дорогой духовный пастырь… прошу вас, скажите об этом дядюшке Гийому, а он сообщит это матушке Марианне. Постарайтесь добиться для нас их согласия, — я думаю, что вам это будет несложно, — и вы увидите, как двое молодых людей станут счастливыми! Кстати, — добавил он, положив руку на плечо аббата, — дядюшка Гийом как раз выходит из своей комнаты. Вы знаете, какой редут вам предстоит взять, так что — в атаку! А мы с Катрин пока погуляем, благословляя вашу доброту… Пойдем, Катрин!
И подобно птицам, радостные и веселые, они выпорхнули в дверь и скрылись в лесу.
В этот момент дядюшка Гийом показался на лестничной площадке, и аббат Грегуар сделал ему приветственный жест рукой.
— Я заметил вас издалека, когда вы еще шли сюда, — начал дядюшка Гийом, — и сказал себе: «Это аббат, клянусь Богом, это аббат!» Я просто не мог в это поверить! Какая удача, особенно в такой день! Держу пари, что вы пришли не из-за нас, а из-за Катрин!
— Нет, вы ошибаетесь, так как я не знал о ее приезде!
— Итак, вы тоже обрадовались, узнав, что она здесь, не так ли? Как она похорошела! Вы, надеюсь, останетесь пообедать? Да? Предупреждаю вас, господин аббат, что все, кто вошли в этот дом, уйдут отсюда только в два часа ночи!
С этими словами дядюшка Гийом стал спускаться по лестнице, протягивая обе руки, аббату Грегуару.
— Два часа ночи! — повторил аббат. — Но мне никогда не приходилось ложиться спать в такое время!
— Ба! А как же ночные мессы, которые начинаются в полночь?
— А как же я доберусь домой?
— Мсье мэр довезет вас в своей коляске!
Аббат покачал головой.
— Хм! — сказал он. — Вы же знаете, что мы не очень ладим между собой.
— Это ваша вина, — сказал Гийом.
— То есть, как это моя? — спросил аббат, удивленный тем, что его старый друг столь несправедливо его обвиняет.
— Да-да, потому что вы имели несчастье сказать в его присутствии:
«Не сможешь взять ты никогда
Что не тебе принадлежит!»
— Ну что же, — сказал аббат, — несмотря на риск возвратиться домой поздно ночью пешком, я вовсе не хочу покинуть вас. Так как я сомневался, что быстро уйду отсюда, и предвидел, что могу задержаться, то попросил господина кюре заменить меня во время вечерни и при выносе Святых Даров!
— Браво! Вы возвращаете мне хорошее настроение, аббат!
— Тем лучше! — сказал аббат, беря его под руку. — Мне сей час очень нужно ваше хорошее настроение!
— Почему? — удивленно спросил Гийом.
— Потому что иногда вы бываете ворчуном!
— Ну и..?
— А сегодня… — Аббат остановился и внимательно посмотрел на Гийома.
— Что? — спросил главный лесничий.
— Сегодня у меня есть к вам две-три просьбы, дорогой друг!
— Две или три просьбы?
— Пусть сначала будут две, чтобы вас не испугать!
— А за кого вы просите?
— Да вы уже, наверно, знаете, дядюшка Гийом: каждый раз, когда я обращаюсь к вам с просьбой, это значит, что я протягиваю руку, чтобы сказать: «Дорогой мсье Ватрен, подайте, ради Христа»!
— Ну, так в чем же дело на этот раз? — смеясь, спросил дядюшка Гийом.
— Речь идет о старом Пьере!
— Ах да, бедный малый! Я знаю о его несчастье. Этот бродяга Матье добился того, что мсье Рэзэн его выгнал!
— Он служил у него двадцать лет, и всего лишь из-за письма, которое он потерял позавчера…
— Мсье Рэзэн был неправ, — сказал дядюшка Гийом, — я ему уже говорил это сегодня утром, и вы ему повторите, когда он придет. Слугу, который прослужил у вас двадцать лет, нельзя выгнать на улицу — это уже не слуга, а член семьи. Я никогда не выгоню собаку, которая служила мне двадцать лет!
— Я знаю ваше доброе сердце, дядюшка Гийом, — сказал аббат. — Сегодня утром я пустился в путь, чтобы собрать пожертвования для этого бедняги. Все мне давали по десять-двадцать су, и я подумал: «Я пойду в Новый дом по дороге в Суассон. Дорога займет полтора лье туда и полтора лье обратно, то есть всего три лье, но я попрошу у дядюшки Гийома 20 су за каждое лье, а это составит три франка. Кроме того, я буду иметь удовольствие пожать ему руку».
— И Бог воздаст вам, мсье аббат, за ваши добрые намерения! — сказал дядюшка Гийом и, порывшись в кармане, вынул две монетки по пять франков и протянул их аббату Грегуару.
— О! — воскликнул аббат. — Десять франков! Но это слишком много для вашего маленького состояния, мсье Ватрен!
— Я должен больше, чем другие, потому что именно я приютил этого волчонка Матье, и в какой-то степени я и виноват в том, что он сделал!
— Я бы предпочел, — сказал аббат, вертя монетки в руках, словно испытывая угрызения совести от того, что он отнимает у столь небогатого хозяйства такую большую сумму, — я бы предпочел, дорогой папаша Гийом, чтобы вы дали ему три франка или вообще ничего не дали, а взамен позволили бы срубить несколько деревьев в ваших лесных владениях!
Дядюшка Гийом посмотрел на аббата с прекрасно наигранным и наивным непониманием и сказал:
— Лес принадлежит монсеньору герцогу Орлеанскому, а деньги принадлежат мне! Так что возьмите деньги, и пусть Пьер даже не думает подходить к деревьям! Итак, это дело мы уладили, перейдем к другому. О чем вы еще хотите меня попросить?
— Мне поручили передать вам одну просьбу.
— Кому?
— Вам.
— Просьбу ко мне? Ну давайте посмотрим!
— Меня попросили передать ее на словах.
— От кого эта просьба?
— От Бернара.
— Что он хочет?
— Он хочет…
— Ну что? Говорите скорее!
— Он хочет жениться!
— О! О! — воскликнул дядюшка Гийом.
— Почему вы так удивлены? Разве он не достиг совершеннолетия? — спросил аббат Грегуар.
— Конечно, но… на ком он хочет жениться?
— На одной замечательной девушке, которую он любит и которая любит его!
— Если это только не мадемуазель Эфрозин, то я ему раз решаю жениться на ком угодно, хоть на моей бабушке!
— Успокойтесь, дорогой друг! Девушка, которую он любит, — Катрин!
— Правда? — радостно воскликнул дядюшка Гийом. — Бернар и Катрин любят друг друга?
— Разве вы в этом сомневались? — спросил аббат Грегуар.
— О, да! Я так боялся ошибиться в этом!
— Итак, вы даете ваше согласие?
— От всего сердца! — воскликнул дядюшка Гийом, но вдруг, задумавшись, добавил: — Но…
— Но — что?
— Но нужно поговорить со старушкой… Все решения, которые мы принимали за двадцать шесть лет нашей совместной жизни, мы принимали вместе. Бернар такой же сын ей, как и мне. Да, — добавил он, — нужно ей об этом сказать! — Открыв дверь на кухню, он позвал: — Эй, мать, пойди сюда!
Затем, вернувшись к аббату, он вставил трубку на ее обычное место во рту и, потирая руки, что у него служило признаком глубочайшего удовлетворения, произнес:
— Ай да плутишка Бернар! Это самая остроумная глупость, которую он сделал в своей жизни! В этот момент матушка Ватрен появилась на пороге кухни, вытирая лоб своим белым фартуком.