— Ай! — заволновалась одна из женщин. Это обстоятельство, казалось ей, подтверждало сверхъестественное происхождение Кима. — Кажется, дочь такого-то родилась в тот же день.
— И мать ее родила своему мужу четырех сыновей за четыре года — все прелестные мальчики! — воскликнула жена земледельца, сидевшая в тени, поодаль.
— Ни один человек, владеющий этой наукой, — сказал домашний жрец, — не забыл, в каких Домах пребывали планеты той ночью. — Он начал что-то чертить на пыльной земле двора. — Ты имеешь право не меньше, чем на половину Дома Быка. Что именно тебе пророчили?
— Наступит день, — начал Ким в восторге от произведенного впечатления, — и я буду возвеличен Красным Быком на зеленом поле, но сначала придут двое людей, которые все подготовят.
— Да, так всегда бывает в начале видения. Густая тьма медленно проясняется, и вот входит некто с метлой, чтобы приготовить место. Затем начинается видение. Ты говоришь, два человека? Да, да. Солнце, покинув Дом Быка, входит в Дом Близнецов. Отсюда двое людей из пророчества. Теперь поразмыслим... Принеси мне прутик, малыш.
Сдвинув брови, он чертил, стирал и вновь чертил в пыли таинственные знаки, к изумлению всех, кроме ламы, который, обладая тонким чувством такта, не позволял себе вмешиваться. Через полчаса жрец с ворчаньем отбросил прутик. — Хм! Вот что говорят звезды: через три дня придут два человека, чтобы все подготовить. За ними последует Бык, но знак над ним — знак войны и вооруженных людей.
— В нашем вагоне, когда мы ехали из Лахора, действительно был солдат из полка лудхиянских сикхов, — простодушно промолвила жена земледельца.
— Нет! Вооруженные люди; много сотен. Какая у тебя связь с войной? — спросил жрец у Кима. — Твой знак — красный и гневный знак войны, которая вот-вот должна начаться.
— Нет, нет, — серьезно возразил лама, — мы ищем мира и нашу Реку, — и только.
Ким улыбнулся, вспомнив о подслушанном им разговоре в туалетной комнате. Звезды действительно ему покровительствовали. Жрец стер ногой грубый гороскоп.
— Больше этого я увидеть не могу. Через три дня к тебе придет Бык, мальчик мой.
— А моя Река? Река? — умолял лама. — Я надеюсь, что Бык обоих нас поведет к Реке.
— Увы, что касается этой чудодейственной Реки, брат мой, — ответил жрец, — такие вещи встречаются не часто.
Наутро, хотя их и убеждали остаться, лама настоял на том, чтобы уйти. Киму дали большой узел с хорошей пищей и чуть ли не три аны медью на путевые расходы, и все, произнося множество напутственных благословений, смотрели, как оба путника уходят на юг в предрассветных сумерках.
— Жаль, что эти люди и подобные им не могут освободиться от Колеса Всего Сущего, — сказал лама.
— Ну, нет, кабы только одни злые люди остались на земле, кто давал бы нам кров и пищу, — заметил Ким, весело ступая со своей ношей на спине.
— Вон там ручеек. Давай посмотрим, — сказал лама и, сойдя с белой дороги, пошел по полю, где наткнулся на целый выводок бродячих собак.
ГЛАВА III
Горячим ветром с тех времен,
Как Девадатта дал Закон,
Душ восходящих слабый стон
Доносится в Камакуру.
Будда в Камакуре
Сзади них сердитый крестьянин размахивал бамбуковым шестом. Это был зеленщик из касты арайнов, который выращивал овощи и цветы для города Амбалы, и Ким хорошо знал эту породу людей.
— Такой человек, — сказал лама, не обращая внимания на собак, — невежлив с незнакомцами, невоздержан на язык и немилосерден. Его поведение да послужит тебе предупреждением, ученик мой.
— Хо, бессовестные нищие! — орал крестьянин. — Ступайте прочь! Убирайтесь!
— Мы уходим, — ответил лама со спокойным достоинством, — мы уходим с этих неблагословенных полей.
— А, — произнес Ким, глубоко вздыхая, — если следующий урожай твой погибнет, пеняй на свой собственный язык.
Человек в смущении шаркал туфлями по земле.
— Вся округа кишит нищими, — начал он, как бы извиняясь.
— А почему ты решил, что мы будем просить у тебя милостыню, мали? — кольнул его Ким, употребив обращение, которое меньше всего нравится базарным зеленщикам. — Мы хотели только взглянуть вон на ту речку, за полем.
— Ну и речка! — фыркнул человек. — Из какого же вы города явились, если не умеете распознать прорытого канала? Он тянется прямо, как стрела, и я плачу за воду столько, словно это не вода, а расплавленное серебро. Там, дальше, рукав реки. Но если вам хочется пить, я могу вам дать воды... и молока тоже.
— Нет, мы пойдем к реке, — сказал лама, шагая дальше.
— Молока и пищи, — пробормотал человек, глядя на странную высокую фигуру. — Мне не хочется навлечь беду на себя или свой урожай. Но в теперешнее тяжелое время столько нищих таскается...
— Заметь себе это, — обратился лама к Киму, — алый туман гнева побудил его произнести грубые речи. Но едва туман спал с его глаз, он стал учтивым и доброжелательным. Да будут благословенны его поля. Остерегайся слишком поспешно судить о людях, о земледелец!
— Я встречал святых, которые прокляли бы все твое добро, начиная от камней на очаге до самого хлева, — сказал Ким пристыженному человеку. — Ну, разве он не мудр и не свят? Я его ученик.
Высокомерно задрав нос, он с величайшей важностью шагал через узкие межи.
— Нет гордости, — начал лама после некоторой паузы, — нет гордости у тех, что идут по Срединному Пути.
— Но ты сказал, что он низкой касты и неучтив.
— О низкой касте я не говорил, ибо как может быть то, чего на самом деле нет? Впоследствии он искупил свою неучтивость, и я позабыл об оскорблении. Кроме того, он, так же как и мы, привязан к Колесу Всего Сущего, но он не идет по пути освобождения. — Лама остановился у ручейка, текущего среди полей, и стал рассматривать выбитый копытами берег.
— Ну, а как же ты узнаешь свою Реку? — спросил Ким, садясь на корточки в тени высокого сахарного тростника.
— Когда я найду ее, мне обязательно будет даровано просветление. Но я чувствую, что здесь не то место. О малейшая из текучих вод, если бы только ты могла мне сказать, где течет моя Река! Но будь благословенна за то, что ты помогаешь полям растить хлеба!
— Стой! Стой! — Ким подскочил и оттащил его назад. Желтая с коричневым полоска выскользнула из-под красноватых шуршащих стеблей на берег, протянула шею к воде, попила и затихла — то была большая кобра с неподвижными глазами без век.
— Палки нет, палки нет, — твердил Ким. — Сейчас отыщу и перебью ей хребет.
— Зачем? Она, подобно нам, находится в кругу Колеса; это — жизнь, восходящая или нисходящая, очень далекая от освобождения. Великое зло сотворила, должно быть, душа, воплотившаяся в такую форму.
— Я ненавижу всех змей, — сказал Ким. Никакое туземное воспитание не может искоренить ужас белого человека перед Змеей.
— Пусть отживет свою жизнь. — Свернувшаяся кольцом змея зашипела и раздула шею. — Да ускорится твое освобождение, брат, — безмятежно продолжал лама. — Не знаешь ли ты случайно о моей Реке?
— В жизни не видывал такого человека, как ты, — прошептал ошеломленный Ким. — Неужели даже змеи понимают твою речь?
— Кто знает? — Лама прошел на расстоянии фута от поднятой головы кобры. Голова опустилась на пыльные кольца. — Пойдем! — позвал он через плечо.
— Ну нет! — сказал Ким. — Я обойду кругом.
— Пойдем! Она не укусит.
Ким на минуту заколебался. Лама подкрепил свое приказание какими-то монотонными китайскими текстами, которые Ким принял за заклинания. Повинуясь, он перепрыгнул через ручеек, а змея так и не шевельнулась.
— В жизни я не видывал такого человека, — Ким вытер пот со лба. — А куда мы теперь пойдем?
— Это тебе надо решать. Я старик, чужеземец, далеко ушедший от своей родины. Если бы вагон не наполнял мне голову грохотом дьявольских барабанов, я в нем поехал бы теперь в Бенарес... Но, поступая так, мы, пожалуй, пропустим Реку. Давай поищем другую речку.
Целый день бродили они по тем местам, где усердно возделываемая почва дает по три, даже по четыре урожая в год; бродили по плантациям сахарного тростника, табака, длинной белой редиски и нольколя, сворачивая в сторону всякий раз, когда вдали сверкала вода; в полдень поднимали на ноги деревенских собак и сонные деревни, причем лама с невозмутимым простодушием отвечал на вопросы, сыпавшиеся градом.
Они ищут Реку — Реку чудодейственного исцеления. Не знает ли кто-нибудь о такой Реке? Бывало, что люди смеялись над ним, но чаще слушали рассказ до конца, приглашали путников присесть в тени, выпить молока, поесть. Женщины повсюду были добры к ним, а маленькие дети, подобно всем детям в мире, то робки, то дерзки. Вечер застал их на отдыхе под главным деревом поселка, где дома были с земляными стенами и земляными крышами. Они беседовали со старшиной, когда скот возвращался с пастбища, а женщины готовили ужин. Они вышли за пределы огородов, опоясывающих голодную Амбалу, и находились теперь среди хлебов, зеленеющих на протяжении многих миль.
Старшина, белобородый и приветливый старик, привык принимать незнакомцев. Он вытащил наружу веревочную постель для ламы, поставил перед ним горячую пищу, набил ему трубку и, когда вечернее моление в деревенском храме окончилось, послал за местным жрецом.
Ким рассказывал старшим из детей о величине и красоте Лахора, о путешествии по железной дороге и о городской жизни, а мужчины беседовали так же медлительно, как скот их жевал жвачку.
— Не могу я этого взять в толк, — сказал наконец старшина жрецу. — А ты как понимаешь его речи?
Лама, закончив свой рассказ, сидел, перебирая четки.
— Он искатель, — ответил жрец, — страна полным-полна такими людьми. Вспомни того, который приходил в прошлом месяце, — факира с черепахой.
— Да, но тот человек — дело другое. Ему сам Кришна явился в видении и обещал ему рай без предварительного сожжения на погребальном костре, если он пойдет в Праяг. Этот человек не ищет ни одного из тех богов, которые известны мне.
— Успокойся, — он стар, пришел издалека, и он полоумный! — ответил гладко выбритый жрец. — Слушай, — он обернулся к ламе, — в трех косах[16] к западу отсюда пролегает большая дорога в Калькутту!
— Но мне нужно в Бенарес... в Бенарес.
— И в Бенарес тоже. Она пересекает все реки по эту сторону Хинда. Теперь вот что я скажу тебе, святой человек: отдохни здесь до завтрашнего дня. Потом ступай по этой дороге — он имел в виду Великий Колесный Путь — и проверяй все реки, которые она пересекает, ибо, как я понимаю, твоя Река одинаково священна на всем своем протяжении, а не в одной какой-нибудь заводи или другом каком-нибудь месте. И тогда, если богам твоим будет угодно, ты наверняка достигнешь своего освобождения.
— Хорошо сказано, — предложение произвело сильное впечатление на ламу. — Мы начнем завтра же, и да снизойдет на тебя благословение за то, что ты указал моим старым ногам такую близкую дорогу. — За этой фразой последовало низкое певучее бормотанье на китайском языке. Даже жрец был потрясен, а старшина испугался, не заклинание ли это, притом враждебное. Но никто, взглянув на простодушное, оживленное лицо ламы, не мог бы долго подозревать его в чем-либо.
— Ты видишь моего челу? — сказал лама, погружая пальцы в табакерку, и со значительным видом взял понюшку. Он считал своим долгом отплатить любезностью за любезность.
— Вижу и слышу, — старшина скосил глаза в ту сторону, где Ким болтал с девочкой в голубом платье, которая подкладывала в огонь трещавший терновник.
— Он тоже ищет. Не Реку, а Быка. Да, Красный Бык на зеленом поле придет в некий день и возвеличит его. Я думаю, что он не совсем от мира сего. Он был послан мне неожиданно, чтобы помочь в этом искании, и зовут его Другом Всего Мира. — Жрец улыбнулся.
— Эй, Друг Всего Мира, поди сюда, — крикнул он в сторону резко пахнущих клубов дыма, — кто ты такой?
— Ученик этого святого, — ответил Ким.
— Он говорит, что ты бут[17].
— Разве буты могут есть? — сказал лама. — Некий астролог из города, название которого я позабыл...
— Это просто-напросто город Амбала, где мы провели прошлую ночь, — шепнул Ким жрецу.
— Да, так значит Амбала? Он составил гороскоп и заявил, что желание моего челы исполнится через два дня. Но как он толковал звезды, Друг Всего Мира?
Ким откашлялся и обвел глазами деревенских старцев.
— Моя звезда предвещает войну, — торжественно ответил он. Кто-то засмеялся над оборванной фигуркой, важно развалившейся на кирпичной площадке под большим деревом. Но там, где туземец, присмирев, приник бы к земле, белая кровь Кима заставила его вскочить на ноги. — Да, войну, — подтвердил он.
— Это верное предсказание, — загремел чей-то густой голос, — на Границе, как мне известно, война никогда не кончается.
Это был старик, который в дни Восстания служил правительству, будучи туземным офицером только что сформированного кавалерийского полка. Правительство отдало ему хороший земельный участок в этой деревне и, хотя требования его сыновей, ныне тоже успевших стать седобородыми офицерами, почти разорили его, он все еще считался важным лицом. Английские чиновники, вплоть до помощников комиссаров, сворачивали с прямой дороги в сторону, чтобы нанести ему визит, и в этих случаях он надевал военную форму прежних дней и стоял прямо, как шомпол.
— Но это будет большая война — война восьми тысяч, — пронзительный голос Кима, удивляя его самого, перелетал через быстро собиравшуюся толпу.
— Красные мундиры или наши полки? — старик говорил серьезно, словно расспрашивал равного себе. Тон его заставил толпу проникнуться уважением к Киму.
— Красные мундиры, — наудачу ответил Ким. — Красные мундиры и пушки.
— Но... но астролог ни слова об этом не говорил, — воскликнул лама, усиленно нюхая табак от волнения.
— А я знаю. Весть дошла до меня, ученика этого святого человека. Начнется война — война восьми тысяч красных мундиров. Их поведут из Пинди и Пешавара. Это наверное.
— Мальчик слыхал базарные толки, — промолвил жрец.
— Но он у меня был все время под боком, — сказал лама. — Как мог он узнать? Я же не знал!
— Из него выйдет хороший фокусник, когда старик помрет, — пробормотал жрец старшине. — Что это за невидаль такая?
— Знак! Дай мне знак! — внезапно загремел старый военный. — Если бы надвигалась война, мои сыновья сообщили бы мне о ней!
— Когда все будет готово, твоим сыновьям скажут об этом, не сомневайся. Но от твоих сыновей до человека, в руках которого эти дела, — неблизкий путь. — Ким увлекся игрой, ибо она напоминала ему о его опыте по передаче писем, когда он, бывало, ради нескольких пайс притворялся, что знает больше, чем знал на самом деле. Но теперь он играл ради более высокой цели — только ради возбуждения игрока и ощущения своей власти. Он вздохнул и продолжал: — Сам дай мне знак, старик. Разве подчиненные могут приказать восьми тысячам красных мундиров выступить в поход... да еще с пушками?
— Нет, — и опять старик сказал это так, словно Ким был ему ровней.
— Ты знаешь того, кто отдает приказы?
— Я видел его.
— И мог бы узнать его?
— Я знал его с тех пор, как он был офицером в топхана[18].
— Высокий человек. Высокий человек с черными волосами, а ходит он так, — Ким прошел несколько шагов связанной, деревянной походкой.
— Да. Но это всякий мог видеть, — толпа слушала разговор, затаив дыхание.
— Это верно, — сказал Ким, — но я больше скажу. Теперь гляди. Сначала большой человек ходит вот так. Потом он думает так. — Ким провел указательным пальцем по лбу, а потом вниз, до угла челюсти. — Потом вот так крутит себе пальцы. Потом сует свою шляпу под левую мышку. — Ким, копируя эти движения, стоял как аист.