Желая откупиться, этот господин сказал, что у него с собой всего 100 марок, но он может дать и больше. Тогда они поехали в Лихтерфельде, где тот зашел в дом номер 21 на Фердинандштрассе. Возвратившись, он вручил Шмидту 500 марок и пообещал еще 1000 на следующий день. Деньги эти были им получены. А в середине января 1934 года Шмидт получил еще 1000 марок в зале ожидания вокзала электрички Лихтерфельде-Ост. Вместе с ним был его приятель Хайтер, которого он представил как своего начальника и которому передал 500 марок.
Майзингер торжествовал. Случай дал ему в руки мощное оружие против командования сухопутных войск. И он стал раскручивать дело Шмидта, который в августе сообщил новому следователю Лёффлеру дополнительные подробности к своему предыдущему рассказу. Его сообщник Хайтер подтвердил сказанное. У Майзингера не было никаких сомнений: этот Фрич — не кто иной, как ненавистный генерал-полковник.
О результатах расследования Майзингер сообщил своему начальству, и уже вскоре шеф СС Гиммлер доложил об этом Гитлеру. Но в имперской канцелярии его ждало разочарование. Адольф Гитлер, бегло просмотрев восьмистраничный протокол допроса, приказал сжечь «это дерьмо». Военный специалист фон Фрич был ему еще необходим, и он не собирался принести его в жертву из-за каких-то мелочей.
К своему разочарованию, Гиммлер представил диктатору дело Фрича в неподходящий момент: Гитлер относился в то время к военным с уважением, предоставил им свободу действий и воздерживался от критики. По свидетельству его адъютанта полковника Фридриха Хосбаха, генерал-адмиралу Бёму Гитлер как-то сказал:
— Возможно, ко мне и придет кто-нибудь из партийного руководства и заявит: «Все хорошо и прекрасно, мой фюрер, но такой-то генерал выступает и действует против вас». На это я ему отвечу: «Я этому не верю». И если даже мне будут предъявлены письменные доказательства, я просто порву эту мазню, так как моя вера в вермахт непоколебима".
Поэтому и Гиммлер с Гейдрихом были вынуждены порвать свою писанину. Однако прежде чем уничтожить дело Фрича Гейдрих приказал снять копию с наиболее важных материалов. По всей видимости, он полагал, что делу этому можно будет все-таки дать ход. И день этот наступил даже раньше, чем он думал. Дело в том, что после проведения совещания в имперской канцелярии 5 ноября 1937 года Гитлеру стало ясно: фон Фрич и военный министр генерал-фельдмаршал Вернер фон Бломберг будут лишь тормозить его довольно рискованную внешнюю политику.
На совещании присутствовали фон Фрич, фон Бломберг, Геринг, Хосбах, главком ВМФ Редер и министр иностранных дел фон Нойрат. Гитлер заговорил о своих планах, которые считал настолько важными, что рассматривал их в качестве «своего политического завещания», как занес в протокол Хосбах. Основными положениями в них были: самое позднее к 1943 году Германия должна расширить свое жизненное пространство даже с применением силы. Австрия и Чехословакия будут присоединены к Германии. Фон Фрич и фон Бломберг высказали сомнения чисто военного характера: чешские укрепления на границе взять нелегко, а в случае возникновения войны между Италией и Францией следует считаться с сильной французской армией на западных границах Германии. Поэтому ведение войны возможно только при нейтралитете Англии и Франции.
«Дискуссия принимала временами резкие формы, в особенности тогда, когда спор разгорался между фон Бломбергом и фон Фричем, с одной стороны, и Герингом — с другой. Гитлер не вмешивался, лишь внимательно слушая», — записал Хосбах.
На основе дискуссии у Гитлера сложилось определенное мнение. С такими военными начинать рискованные военные операции по претворению в жизнь национал-социалистской внешней политики нельзя. И он сразу же охладел к военному руководству.
В связи с этим майзингеровское расследование дела Фрича стало вновь актуальным. Но возвратился ли к этому вопросу сам Гитлер? Вряд ли. Нашелся человек, заинтересованный в том, чтобы напустить свору гестапо на командование сухопутными войсками. Им оказался Герман Геринг, бывший формально еще шефом прусского гестапо, которого неоднократно обвиняли в дилетантизме. Он частенько подвергался насмешкам со стороны военных, хотя и стал уже генерал-полковником. Осенью 1941 года Майзингер рассказал другому адъютанту Гитлера, Фрицу Видеману, что именно Геринг отдал ему распоряжение восстановить дело Фрича.
Скорее всего, это случилось сразу же после упомянутого совещания в имперской канцелярии, ибо уже во время поездки главкома сухопутных войск в Египет, начавшейся 10 ноября 1937 года, для слежки за ним были приставлены два сотрудника гестапо. В их задачу входило, в частности, выяснение, станет ли он посещать там места сбора гомосексуалистов. В середине января 1938 года Майзингер решил перепроверить показания Шмидта. Криминальинспектор Фелинг установил, что в соседнем с двадцать первым номером доме проживал ротмистр в отставке Фрич. Таким образом, в деле генерала Фрича появилась неувязка.
Однако заветная мечта Геринга сделаться военным министром стала, казалось, близкой к осуществлению, когда берлинский полицей-президент граф Вольф Генрих фон Хелльдорф рассказал ему некоторые новости, носившие весьма щепетильный характер.
12 января 1938 года генерал-фельдмаршал фон Бломберг, вдовец с 1932 года, имевший двух сыновей и трех дочерей, женился на бывшей стенографистке одного из центральных учреждений Эрне Грун. Их бракосочетание отметил узкий круг друзей и знакомых, а в качестве свидетелей выступили Адольф Гитлер и Герман Геринг. Новобрачные тут же выехали в свадебное путешествие. А криминальрат Курт Хельмут Мюллер, начальник отдела центрального управления уголовной полиции, вскоре после этого получил целую пачку старых фотографий от своего коллеги Герхарда Наука из реферата, занимавшегося вопросами соблюдения нравственности.
«Присмотревшись к совсем обнаженной парочке, — вспоминал потом Мюллер, — я прочитал на обороте фотокарточки имена сфотографированных. Имя женщины мне показалось знакомым. На других фотографиях она попалась еще три раза». В отделе регистрации жителей города он выяснил, что дама была новой женой генерал-фельдмаршала.
Когда он доложил об этом своему шефу, Артур Нёбе воскликнул: «И этой женщине фюрер целовал руку!»
Начальник уголовной полиции поделился новостью с полицей-президентом. 23 января граф навестил генерала Вильгельма Кейтеля[117], бывшего тогда начальником одного из управлений военного министерства. Он хотел получить от того подтверждение, что дама на фото и есть жена фон Бломберга. Оказалось, однако, что Кейтель ее никогда не видел. Поскольку самого Бломберга на месте не было, Кейтель отослал Хелльдорфа к Герингу. Как свидетель при бракосочетании, он должен был знать жену фельдмаршала.
Таким образом, 23 января 1938 года в руках Геринга оказалась козырная карта. Он сразу же понял, что в случае скандала генерал-фельдмаршала отстранят от должности. Но кто займет его кресло на Бендлерштрассе? Вне всякого сомнения, соперник Геринга — генерал-полковник фон Фрич. Этого-то ему как раз и не хватало!
Герингу пришлось набраться терпения на целые сутки, так как Гитлер должен был возвратиться из баварского Бергхофа только вечером 24 января. И не успел Гитлер появиться в имперской канцелярии, как там оказался Геринг. Адъютанту Гитлера, Хосбаху, он даже пожаловался, что ему приходится сообщать фюреру неприятные известия. На этот раз дело шло о военном министре фон Бломберге. После своего доклада Гитлеру о сути вопроса, он как бы между прочим упомянул и Фрича. После ухода Геринга Хосбах отметил, что фюрер, «хотя и был взволнован, но не проявлял озабоченности или подавленности».
Скорее всего, этой же ночью Геринг и отдал распоряжение Майзингеру восстановить дело Фрича. Уже на следующее утро оно лежало на столе Гитлера, из чего следует, что было подготовлено всего за ночь, да этого сотрудники гестапо и не скрывали. Второй адъютант Гитлера, Шауб, позвонил уже под утро Хосбаху и передал ему распоряжение немедленно приехать в имперскую канцелярию — видимо, сразу же после передачи туда дела Фрича.
Увидев через несколько часов Гитлера, Хосбах был удивлен реакцией Гитлера. Он, по всей видимости, тяжело переживал двойной прокол Бломберга и Фрича, потеряв наивную веру в прусско-немецких военных. Адъютант Видеман писал, что он «никогда ранее за все четыре года нахождения с Гитлером не видел его в таком состоянии. Заложив руки за спину, фюрер ходил, согнувшись, взад и вперед по своему кабинету, бормоча, что уж если такое произошло с фельдмаршалом, то на этом свете можно ожидать чего угодно». Прибывший на доклад генерал Герд фон Рундштедт[118] нашел Гитлера «в страшном волнении, он производил впечатление человека, в котором что-то надломилось и который потерял веру в людей».
Было ли это хорошо разыгранной сценой? Сначала, наверное, нет. Но вскоре в Гитлере проснулся, очевидно, дикий инстинкт, когда он увидел шанс разделаться одним махом с руководством вермахта и взять командование армией в свои руки. Теперь уж военные не помешают ему осуществлять задуманную им внешнюю политику, пусть даже явно авантюрную.
И он напустил на военных Геринга. Поскольку Хосбах высказал сомнение в вине Фрича, Гитлер поставил перед Герингом задачу перепроверить показания Шмидта. Геринг дважды побывал на Принц-Альбрехтштрассе и получил подтверждение того, что он и Гитлер желали слышать: свидетель Шмидт повторил сказанное им ранее. Тогда Хосбах в ночь с 25 на 26 января отправился по собственной инициативе к генерал-полковнику фон Фричу и рассказал обо всем, что замышлялось против командования сухопутными войсками. Фрич был буквально огорошен, сказав только: «Это — наглая ложь!»
Было ясно, что крупнейший кризис в истории вермахта проходил в условиях беспрекословного солдатского повиновения и культа фюрера. Французский маршал МакМагон так выразился по этому поводу: «Генералы — люди, которые во всем мире проявляют менее всего мужества к действиям». Фон Фрич ничем не отличался от своих коллег, смотревших, как говорится, в рот Гитлеру. До самого своего конца он так и не понял, что сделал с ним его фюрер, и не видел пропасти, в которую наверняка свалился бы, если бы его не поддержали товарищи. С чувством фатализма и тупой покорности он шел навстречу не только своей судьбе, но и судьбе Германии. Позднее он написал о Гитлере: «Этот человек — судьба Германии — как в хорошем, так и в плохом. Он будет идти своим путем до самого конца, и если там окажется пропасть, то он увлечет с собою нас всех — тут уж ничего не поделаешь».
Но нашлись офицеры, которые не пожелали добровольно подчиниться року. Хосбах долго упрашивал Гитлера принять Фрича, и тот в конце концов согласился. Вечером 26 января генерал-полковник был вызван в имперскую канцелярию. Туда же был привезен Шмидт, который, увидев Фрича, воскликнул: «Это он!» Под честное слово Фрич заявил, что вообще не знает этого господина.
Хосбах, находившийся в комнате для адъютантов, вспоминал: "После довольно долгого ожидания я услышал быстрые шаги в сторону двери, ведущей в библиотеку. Открыв ее рывком, в комнату ввалился Геринг, прикрывавший обеими руками лицо, плюхнулся на диван и несколько раз произнес, задыхаясь: «Это был он, это был он!»
Когда Гитлер заявил, что честное слово генерал-полковника его не удовлетворяет, Геринг посчитал, что его час настал, и, отведя в сторонку адъютанта Гитлера, Видемана, сказал тому: «Послушайте-ка, вы же можете поговорить с фюрером. Передайте ему, что он должен поручить мне армию. Я готов представить свои соображения по четырехлетнему плану ее реорганизации».
Этим он, впрочем не удовлетворился. Услышав, что Кейтель вызван к фюреру на 13 часов дня 27 января, он утром навестил его, желая услышать, кто же рассматривается в качестве преемника фон Бломберга. Кейтель успокоил Геринга, ответив: «Речь может идти только о вас, так как вы не станете же подчиняться армейскому генералу, будучи главкомом ВВС».
Геринг попытался подключить еще одного человека — самого отстраняемого Бломберга, и тот посчитал вполне естественным, если его преемником станет именно он — Геринг.
Но Гитлер не позволил Герингу нарушить собственные планы. На обращение Видемана он ответил:
— Об этом не может быть и речи. Геринг не сможет проинспектировать даже авиацию. Я в этих вопросах и то понимаю больше него.
Кейтелю же было сказано:
— Речи об этом быть не может. Он (Геринг) получил четырехлетний план, по которому ему отводится роль главкома ВВС. Лучшего кандидата на этот пост не отыскать, так что пусть рассматривает это как государственную задачу.
Бломберг впоследствии вспоминал о своем разговоре с Гитлером: «В отношении Геринга он сделал несколько нелицеприятных замечаний, отметив, что тот слишком тяжел на подъем (кажется, даже сказал, что слишком ленив), поэтому его кандидатура рассматриваться не будет».
Что же касается увольняемого в отставку военного министра, то после визита Кейтеля и Видемана к Гитлеру в душе у Геринга возникла ненависть к военной касте, среди членов которой не нашлось ни одного человека, кто хоть пальцем бы пошевелил в его защиту или выразил просто по-человечески симпатию. «Они еще горько об этом пожалеют», — подумал генерал-фельдмаршал. И во время прощального визита к Гитлеру предложил, чтобы фюрер и рейхсканцлер сам возложил на себя обязанности военного министра. Гитлер постарался скрыть от присутствующих свой триумф.
Генерал Альфред Йодль[119], бывший тогда начальником отдела «Оборона страны» военного министерства, присутствовавший на этой церемонии, записал в дневнике: «У меня невольно возникло чувство, что только что пробил судьбоносный час для немецкого народа. Что ждет не только наш народ, а и весь мир в ближайшее время, попавший в зависимость от непредсказуемых действий этой своенравной женщины — судьбы?»
Гитлер принял свое решение на следующий день. Кейтелю было сказано, что военное министерство (переименованное в верховное главнокомандование вермахта) будет возглавляться самим фюрером, генерал же оставался в должности начальника штаба. 4 февраля 1938 года все сомневавшиеся в политике Гитлера были устранены: Бломберг и Фрич отправлены в отставку, министра иностранных дел фон Нейрата[120] сменил Иоахим фон Риббентроп, 16 генералов стали пенсионерами, 44 получили другие назначения. Министерство пропаганды заявило о необходимости «концентрации всех сил». Путь к катастрофе был открыт, а Адольф Гитлер превратился в ничем не ограниченного диктатора.
Чтобы закрыть уголовное дело на Фрича, Гитлер решил, что тот при взаимном молчании должен просто-напросто подать прошение об отставке. Однако, поскольку против его ухода выступило командование сухопутных войск, Гитлеру пришла идея, чтобы его делом занялся специальный суд. В процесс включились военные и юристы, которые выступили в защиту генерал-полковника. 27 января начальник юридического отдела военного министерства Генрих Розенбергер обратился к Кейтелю, заявив, что ни о каком специальном суде речь идти не может, так как разбором дел офицеров должен заниматься военный суд. В соответствии с параграфом 11 уложения члены суда для генерал-лейтенантов и выше и его председатель назначаются фюрером. Кейтель не решился идти к Гитлеру с подобным требованием и возразил: «Вы должны иметь в виду, что эти люди выдвинуты революцией и рассуждают совершенно по-другому, чем мы».
Розенбергера поддержал министр юстиции Франц Гюртнер, усмотревший в этом деле шанс ограничить растущую власть аппарата Гиммлера-Гейдриха. На примере Фрича он хотел показать, к какому произволу придет рейх, если судьбу людей будет единолично решать полиция. Когда Гитлер обратился к нему за советом, министр юстиции затребовал всю документацию и протоколы допроса из гестапо и подверг их анализу. Свое заключение в осторожной форме и на принятом бюрократическом языке он сообщил Гитлеру.
«Вынести решение о виновности или невиновности, — говорилось в заключение, — я не могу и не имею права — независимо от личности, ее положения и занимаемой должности — так как это прерогатива суда».