Противники службы безопасности шаг за шагом ограничивали активность аппарата Олендорфа. Летом 1943 года число лиц, получавших «сведения», было значительно сокращено, а через год они были вообще запрещены. Одновременно Борман запретил всем функционерам НСДАП сотрудничать с СД даже на общественных началах. Вскоре такой запрет вынес немецкий рабочий фронт. СА сделало это раньше.
Стал ли Генрих Гиммлер выступать против преследований своей службы безопасности и мобилизовал ли в ее защиту все имеющиеся у него силы? Нет, он и не посмел возражать. По этому поводу Олендорф сказал: «У него была сила, но он ею не воспользовался: и сам Гиммлер, и его сила оказались мыльным пузырем».
Чтобы как-то спасти СД, Гиммлер прибегнул к тактике оттягивания переговоров с партийной канцелярией о новых задачах службы, надеясь на чудо. И эти переговоры шли до самого конца войны. Вместе с тем Гиммлер своей властью передал СД целый ряд функций полицейско-правового характера, принадлежавших министерству внутренних дел.
Уклонение Гиммлера от схватки с партийным аппаратом свидетельствовало о внутренней слабости ордена, прикрытой с фасада тоталитарным единением. Дело в том, что руководство СС так и не решило до конца, в чем собственно заключаются ее интересы. Монолитность «черного ордена» была на самом деле мифом.
Да Гиммлер и не питал иллюзий в этом плане. Еще в 1940 году, выступая перед офицерским составом лейбштандарта «Адольф Гитлер», он высказал свою озабоченность: «Войска СС будут живы только в том случае, если будет жива СС как организация и если весь корпус осознает, что одна его часть немыслима без другой».
А в октябре 1943 года, обращаясь к группенфюрерам СС в Познани, он сформулировал свою мысль еще более отчетливо; «Нельзя допустить, чтобы СС и полиция отделились друг от друга. Случится беда, если оба этих ведомства, ложно понимая свои задачи, попытаются стать самостоятельными. Это будет означать конец СС, закат „черного ордена“. Если внутренние связи нашей организации ослабнут, то все, можете быть в этом уверены, в течение жизни одного поколения или даже раньше возвратится в прежнее ничто, не имеющее практически никакого значения и веса».
Такие высказывания отражают сомнения человека, который, создавая все новые и новые организации, предприятия и фирмы, оказался перед реальной опасностью потери над ними контроля. К тому же склонный к недоверчивости Гиммлер временами задавался вопросом, является ли он все еще хозяином в собственном доме, видя суверенные устремления и жажду власти целого ряда своих подчиненных. А постоянный рост организации вызывал необходимость призыва в ее ряды людей, не соответствовавших требованиям идеального национал-социалиста".
Даже в верхний эшелон СС постепенно попадали элементы, превращавшие охранные отряды в некую плюралистическую формацию в рамках тоталитарной диктатуры фюрера.
«К сожалению, — возмущался Андреас Шмидт, шеф организации румынских немцев, зять Готтлоба Бергера, — даже члены охранных отрядов в трудные времена не могли создать единый фронт, продолжая свои интриги и усугубляя возникавшие трудности».
Разнообразие интересов организаций, входивших в СС, и внушавшаяся в течение ряда лет идея избранности порождала у многих руководителей СС манию величия, вступавшую в конфликт с общими интересами ордена. Стремившиеся к власти и престижу фюреры СС часто вели между собой борьбу, наносившую ущерб организации, противопоставляя собственные клановые амбиции интересам и даже приказам Гиммлера.
В 1937 году Гиммлер ввел высшие должности для руководства СС и полиции, преследуя две цели: они должны были цементировать эти составляющие в единое целое — «государственный охранный корпус» в округах и землях и осуществлять контроль в качестве представителей Гиммлера над местными подразделениями СС и полиции. Рейхсфюрера СС постоянно преследовал страх, как бы отдельные части громадной империи СС не отделились и не стали самостоятельными, а их обюрократившиеся начальники не подорвали его властные позиции. Так что высшие чины должны были стать и определенным противовесом растущей мощи главных управлений и ведомств СС.
Могучие великие визири берлинских главных управлений и ведомств, однако, постарались лишить вице-королей эсэсовского султана дисциплинарной власти и ограничить их деятельность представительскими задачами. И если в оккупированных областях Европы Гиммлеру удалось закрепить за ними некоторые властные полномочия, то в самой Германии эсэсовские подразделения старались игнорировать этих вице-королей, а главные управления и ведомства заботились о том, чтобы они не стали слишком могущественными. Так, главное управление полиции общественного порядка отказывалось предоставить им дисциплинарные права и прерогативу назначения на должности, а в России смогло даже подчинить их себе. Комендант гамбургского концлагеря отказался представить такому чину данные о численности заключенных, ссылаясь на категорическое запрещение, а командир штандарта «Мертвая голова» оберфюрер СС Лео фон Йена оспорил право соответствующего высшего эсэсовского и полицейского чина Крюгера требовать от него данные о численности, боеспособности и настроениях своего полка.
Войска СС всячески сопротивлялись попыткам гиммлеровских чинов получить полномочия на отдачу приказов. Когда тот же Крюгер приказал фон Йену изменить дислокацию его полка в связи с планируемой операцией против польских партизан, тот отказался выполнять его приказ и отослал к своему генеральному инспектору, сказав, что только тот имеет право решать такие вопросы.
Гиммлер, узнав о неповиновении своих подчиненных, был взбешен и отдал целый ряд новых распоряжений и приказов, регламентирующих компетенции высших эсэсовских и полицейских чинов. 16 марта 1942 года он предупредил строптивых начальников: «Прошу подумать о том, что вы сами можете оказаться в подобном положении, не имея ни власти, ни уважения. И что произойдет с СС и полицией через 10 лет, если и далее сохранится такая обстановка».
Гиммлер наделил своих сатрапов расширенными полномочиями, подчинив в зоне их ответственности все подразделения и учреждения СС, начальников полиции общественного порядка, полиции безопасности и СД, а также местные представительства главного административного управления, не забыв и войска СС.
Тем не менее главные управления и ведомства не усмирили свою строптивость, судя по «временным служебным распоряжениям» от 8 января 1943 года, в которых все члены СС подчинялись высшим эсэсовским и полицейским чинам в вопросах поведения и жизненной позиции, приказы же и распоряжения в области своей компетенции могли отдавать соответствующие главные управления и ведомства.
Рейхсфюреру СС стало ясно, что авторитет его высших чинов остался лишь на бумаге.
Гиммлер неоднократно возвращался к вопросу о единстве СС. В 1943 году он говорил: «Для всех без исключения фюреров СС орден СС со всеми его ответвлениями должен быть единым блоком, единым организмом».
Акты различных третейских разбирательств и многочисленных дисциплинарных нарушений свидетельствуют, однако, что орден в действительности представлял собой скопище самых различных и даже воинствующих элементов. Среди высшего руководства СС вряд ли нашелся хоть один человек, который бы не обвинил другого в отклонениях от политической линии и попрании идей охранных отрядов. Высший эсэсовский и полицейский чин в Сербии, группенфюрер СС Август Майзнер, возбудил судебное разбирательство против своего коллеги, группенфюрера СС Харальда Турнера, начальника тамошней военной администрации, за то, что тот в пьяном виде разболтал в местном ресторане подробности предстоявшей операции против партизан и тем самым, мол, выдал военную тайну. Майзнер обвинил Турнера и в деяниях, направленных против вермахта, видя в нем опасного конкурента.
Турнер так отреагировал на это, обращаясь к Майзнеру: «Своими действиями вы доказали, к сожалению, что ничего не поняли в сути ордена СС, который должен представлять собой сообщество людей, давших единую клятву. В еще меньшей степени это касается моей идеи ограничить властные вожделения вермахта и обеспечить нашими совместными усилиями свое господствующее положение в регионе».
Бригадефюрер СС Отто Вехтер, губернатор Галиции, будучи адептом национал-социализма, встал тем не менее на сторону противника СС генерал-губернатора Франка, когда верный пес Гиммлера Крюгер начал против него борьбу. Вехтер заявил, что открытый им крестовый поход наносит ущерб авторитету немцев. Крюгер ответил на его выступление, заявив: «Хотя вы и носите форму бригадефюрера, своими действиями еще ни разу не доказали, что являетесь членом СС».
Когда Отто Олендорф обвинил главного редактора «Черного корпуса» штандартенфюрера СС Гюнтера д'Альквена в гнусных выпадах против профессионалов, журналист ответил, что воззрения Олендорфа не соответствуют идеям и интересам СС. Олендорф обратился в административное управление с просьбой призвать штандартенфюрера к порядку. Личный секретарь Гиммлера, Рудольф Брандт, посоветовал им примириться, чтобы сотрудничать в дальнейшем в интересах СС.
Группенфюрер СС Готтлоб Бергер постоянно жаловался на нападки на него коллег, в особенности со стороны обергруппенфюрера СС наследного принца цу Вальдекк-Пирмонта. Когда принц узнал о методах сотрудников Бергера по вовлечению «добровольцев» в войска СС и возбудил дело против вербовщика хауптштурмфюрера СС Ланге, Бергер взорвался:
«В результате действий верховного чина СС и полиции создается катастрофическое положение, поскольку Ланге вмешивается в сферу деятельности католической церкви и сует свой нос в дело, давно уже решенное в ходе личных переговоров, возможно „собирая компрометирующие материалы“ и допрашивая родителей».
Группенфюрер СС Артур Зайсс-Инкварт, рейхскомиссар оккупированной Голландии, выступал против инициированного из Берлина формирования подразделений СС из местных жителей, поддерживая добрые отношения с движением Адриана Муссерта, заклейменного Гиммлером как «коррупционера».
В Бельгии борьбу между собой вели сразу три эсэсовские группировки. Группенфюрер СС Эггерт Реедер, начальник военной администрации в оккупированных Бельгии и Северной Франции, поддерживал фламандских националистов, выступавших за объединение фламандских районов Бельгии с Голландией. Готтлоб Бергер опекал организацию бельгийских колаборационистов, настаивавших на отделении фламандских районов от Бельгии и присоединении их к Германии. Бельгийский же фашистский лидер Леон Дегрель вступил со своими единомышленниками в войска СС, «чтобы сохранить единую Бельгию».
Тот же Бергер настраивал командира датского добровольческого объединения «Дания» штурмбанфюрера СС Мартинсена против датского последователя национал-социализма Фритса Клаузена, пока не понял, что Мартинсен на самом деле — противник немецкой политики в Дании.
А в главных административно-хозяйственных и оперативном управлениниях штаба СС находились финские добровольцы, имевшие эсэсовские звания, в истинную задачу которых входило негласное наблюдение за контактами СС с Финляндией.
Из такого клубка личных и национальных интересов было, конечно, трудно создать единую организацию. К тому же агрессивный индивидуализм эсэсовских лидеров не останавливал их даже перед личностью рейхсфюрера СС. Поэтому «имперский Хайни» думал не столько о единстве ордена, сколько о том, чтобы сохранить свои позиции. Гиммлер имел привычку не принимать сразу нескольких подчиненных, обрушивая на каждого из них лавину приказов и распоряжений.
«О вас говорят, что вы не хотите слушать тех, кто видит и называет вещи таковыми, какие они есть на самом деле, — написал однажды Гиммлеру старший охранник концлагерей группенфюрер СС Теодор Айке. — А ведь те, кто твердит „Так точно“ и „Слушаюсь“, оказывают своим начальникам плохую службу».
Иногда тон обращений некоторых фюреров СС становился столь непочтительным, что рейхсфюрер СС был вынужден запретить лейтенантский жаргон. Бергер поддержал Гиммлера, заявив: «Критика необходима, однако критика начальников и высших инстанций недопустима и недостойна. К сожалению, у нас есть еще руководители, недалеко ушедшие от лейтенантского уровня».
Бергер, самый верный из преданных Гиммлеру людей, давал ему иногда советы, как ликвидировать непослушание в высших эшелонах СС. 2 декабря 1940 года он, например предложил создать некий орган, который следил бы за членами ордена и предупреждал их, прежде чем они попытаются встать на стезю злоупотребления своим положением.
«Если эти личности будут трижды уличены в неверности интересам рейхсфюрера, — говорил он, — то они должны будут либо выйти из охранных отрядов добровольно, либо будут выброшены из них, так как нарушат основной закон — верности рейхсфюреру. Когда такое произойдет с двумя-тремя фюрерами, об этом пойдут разговоры, и наш престиж заметно возрастет».
Гиммлер применял и собственные методы воздействия на непослушных: грубые окрики (из практики школьного учителя), слежка даже за высокопоставленными руководителями, дача одного и того же поручения нескольким фюрерам, введение системы контроля. Постоянные порицания преследовали единую цель — напомнить самым различным фюрерам, что единственным источником их власти является рейхсфюрер.
Так, например, он заявил бригадефюреру СС Хинце: Я дал вам шанс стать фюрером СС и полиции. Если вы не поймете этого и проявите непослушание или манию величия, или же ударитесь в пьянство, то будете сами виноваты в том, что из вас ничего не получится".
Через некоторое время в его адрес последовал очередной окрик: «Доложитесь обергруппенфюреру СС Джеккельну, как вам было приказано. Надо не говорить, а работать».
Оберфюрер СС, профессор, доктор Арнольд Вальдшмидт получил следующий нагоняй: «В будущем ожидаю от вас, как от старого члена партии и СС, что вы будете неукоснительно придерживаться мнения фюрера. На этот раз, хотя вы и нанесли ущерб престижу СС и германизму, я не сделаю никаких выводов. Но разрешения на выезд за рубеж вы пока не получите».
Даже самые опытные обергруппенфюреры получали различные указания. Так, верховный представитель СС и полиции Юго-Запада получил депешу: «Напоминаю вам, что в нынешние трудные времена необходимо, наконец, проявить жесткость и соответствующий размах, дабы положить конец паническим настроениям».
А к старому сопернику и другу, с которым они были на «ты», оберстгруппенфюреру СС Курту Далюге, Гиммлер обратился с призывом:
«Заклинаю тебя навести железною рукою необходимый порядок и покончить с чиновничьим духом, вырвав его с корнем раз и навсегда».
Рейхсфюрер вмешивался даже в семейную жизнь своих подчиненных.
16 мая 1944 года он написал верховному представителю в Дании: «Прошу вас провести с женою необходимую воспитательную работу, чтобы она прекратила высказывать громко свое мнение о политических делах в оккупированной нами стране и о самом гауляйтере где ни попало. У меня сложилось впечатление, что вы не оказываете своей молодой жене должного внимания и не воспитываете ее так, как это следует делать фюреру СС».
Вместе с тем он дал указание следить за высшим руководящим составом СС и докладывать ему о любых неполадках в их семейной жизни. Многих из них буквально преследовали анонимные письма.
То, что Гиммлер придавал большое значение анонимным «сигналам», почувствовал на себе обергруппенфюрер СС Освальд Поль, начальник главного административного управления штаба СС, который должен был дать объяснение рейхсфюреру по поводу одного такого письма. А в нем утверждалось, будто бы его шурин, руководитель немецкого Красного Креста, занимался хищениями из подчиненного ему склада этой организации в Нойбабельсберге. Когда Поль прочитал эту пачкотню, он написал сал письмо гиммлеровскому секретарю Брандту, в котором выразил свой протест против придаваемого рейхсфюрером внимания подобным «сообщениям»:
«Отношение рейхсфюрера к анонимкам вызывает недоумение и отрицательную реакцию у большинства наших людей. Я лично бросаю каждое такое письмо туда, где ему надлежит быть — в огонь камина».
К такой критике Гиммлер отнесся с яростью и продиктовал циркуляр, датированный 29 августа 1941 года: «Поскольку до сих пор принято, что характеристику подчиненным дают их начальники, я и впредь буду квалифицировать группенфюреров и обергруппенфюреров по количеству анонимных писем, поступающих из их округов».